Виконт де Бражелон или десять лет спустя - Александр Дюма

— Весь оклад?.. Следовательно, господин Фуке вместо пяти тысяч ливров выдал вам двадцать тысяч?

— Да, сударь.

— Но зачем же?

— Затем, чтобы избавить меня от трех лишних посещений главного казначейства. Как бы то ни было, а у меня в кармане двадцать тысяч ливров новенькими золотыми. Как вы видите, я не нуждаюсь в вас и явился сюда только для того, чтобы соблюсти формальности.

С этими словами д'Артаньян хлопнул себя по кармана и, улыбнувшись и показав при этом тридцать два зуба, белизне которых мог бы позавидовать юноша. Эти зубы словно говорили: «Дайте нам на каждого по маленькому Кольберу, и мы живо съедим его».

Подчас змея так же смела, как и лев, ворона так же храбра, как орел, и вообще нет ни одного животного, даже из самых трусливых, которое не проявило бы мужества, когда дело коснется самозащиты. Поэтому и Кольбер не испугался тридцати двух зубов д'Артаньяна и, приняв суровый вид, сказал:

— Сударь, но суперинтендант не имел права делать того, что сделал.

— Почему? — спросил д'Артаньян.

— Потому что ваш ордер… Не потрудитесь ли вы показать мне ваш ордер?

— Охотно; вот он.

Кольбер схватил бумагу с поспешностью, возбудившею в мушкетере невольное беспокойство и сожаление о том, что он ее отдал.

— Вот видите, — продолжал Кольбер, — королевский приказ гласит: «По предъявлении сего уплатить господину д'Артаньяну сумму в пять тысяч ливров, составляющую, четверть назначенного ему мною годового оклада».

— Совершенно верно, приказ таков, — отвечал д'Артаньян с преувеличенным спокойствием.

— Значит, король считал нужным дать вам всего лишь пять тысяч ливров.

Почему же суперинтендант выдал вам больше?

— Вероятно, потому, что мог дать больше; ведь это никого не касается.

— Вполне естественно, что вы не сведущи в счетоводстве, — с сознанием собственного превосходства заметил Кольбер. — Скажите, пожалуйста, как бы вы поступили, если вам нужно было бы уплатить тысячу ливров?

— Мне никогда не приходилось платить тысячу ливров, — возразил д'Артаньян.

— Но ведь не станете же вы платить больше того, что должны! — раздраженно вскричал Кольбер.

— Во всем этом мне ясно одно: у вас одна манера рассчитываться, а у господина Фуке — другая, — заметил мушкетер.

— Моя манера единственно правильная.

— Я не отрицаю.

— А между тем вы получили то, что вам не причиталось.

Глаза д'Артаньяна сверкнули молнией.

— Вы хотите сказать: получил вперед то, что должен был получить потом? Если б я получил то, что мне не причиталось, я совершил бы кражу.

Кольбер ничего не ответил на этот щекотливый вопрос.

— Вы должны в кассу пятнадцать тысяч ливров, — сказал он в порыве служебного рвения.

— В таком случае окажите мне кредит, — с неуловимой иронией отвечал д'Артаньян.

— И не подумаю, сударь.

— Что такое? Вы намерены отобрать у меня эти три свертка золотых?

— Вы вернете их в мою кассу.

— Ну, нет! Не рассчитывайте на это, господин Кольбер.

— Но король нуждается в своих деньгах, сударь.

— А я, господин Кольбер, нуждаюсь в деньгах короля.

— Может быть, но вы вернете мне эту сумму.

— Ни за что на свете. Я слышал, что хороший кассир ничего не возвращает, но и не берет обратно.

— Посмотрим, сударь, что скажет король, когда я покажу ему этот ордер, который доказывает, что господин Фуке не только уплатил то, чего не следует, но и не удержал документа, по которому произвел уплату.

— А, теперь мне понятно, господин Кольбер, для чего вы отобрали у меня бумагу! — вскричал д'Артаньян.

В голосе его звучала угроза, но Кольбер не уловил ее.

— Вы поймете это лучше впоследствии, — сказал он, подняв руку, в которой был ордер.

— О, я и так прекрасно понимаю, что мне нечего дожидаться, господин Кольбер! — воскликнул д'Артаньян, быстро выхватив бумагу из руки Кольбера и спрятав ее в карман.

— Но это насилие, сударь! — крикнул Кольбер.

— Полно, стоит ли обращать внимание на выходку грубого солдата, проговорил д'Артаньян. — Счастливо оставаться, дорогой господин Кольбер.

И, рассмеявшись прямо в лицо будущему министру, он вышел из кабинета.

— Ну, теперь этот господин будет меня обожать, — сказал про себя мушкетер. — Жаль только, что я едва ли с ним когда-нибудь встречусь.

Глава 17

ФИЛОСОФИЯ СЕРДЦА И УМА

Человека, побывавшего в опасных передрягах, столкновение с Кольбером могло только позабавить.

Поэтому весь длинный путь от улицы Нев-де-Пти-Шан до Ломбардской улицы д'Артаньян внутренне посмеивался над интендантом. Он еще продолжал смеяться, когда на пороге лавки встретил улыбающегося Планше. Впрочем, последний почти всегда улыбался со времени возвращения своего патрона и получения английских гиней.

— Наконец-то вы пришли, мой дорогой господин, — сказал он при виде д'Артаньяна.

— Да, но ненадолго, дружище, — ответил мушкетер, — поужинаю, лягу соснуть часиков на пять, а на рассвете — на коня и марш в путь… А что, моей лошади дали полторы порции, как я велел?

— Ах, сударь, — сказал Планше, — вы отлично знаете, что ваша лошадь любимица всего дома; мои приказчики то и дело ее балуют и кормят сахаром, орехами и сухарями. А вы еще спрашиваете, получила ли она свою порцию овса. Спросите лучше, не лопнула ли она от обжорства.

— Ну, хорошо, хорошо, Планше. Поговорим обо мне.

Готов ли ужин?

— Готов. Горячее жаркое, раки, белое вино и свежие вишни.

— Славный ты малый, Планше! Давай поужинаем, а там — спать.

За ужином д'Артаньян заметил, что Планше усиленно трет себе лоб, точно набираясь решимости, чтобы высказать какую-то мысль, крепко засевшую в мозгу. Бросив ласковый взгляд на доброго товарища былых странствий, д'Артаньян чокнулся с ним и спросил:

— Друг Планше, ты что-то хочешь сказать мне и не решаешься? Выкладывай, в чем дело!

— Мне кажется, — отвечал Планше, — вы опять отправляетесь в какую-то экспедицию.

— Допустим.

— У вас опять какая-то новая идея?

— Возможно, мой друг.

— Придется опять рискнуть капиталом? Вкладываю пятьдесят тысяч ливров в ваше новое предприятие!

Сказав это, Планше радостно потер руки.

— Тут есть одна загвоздка, Планше, — возразил д'Артаньян.

— Какая же?

— А та, что замысел не мой и я не могу в него вложить ничего своего.

Эти слова исторгли из груди Планше глубокий вздох.

Отведав легкий наживы, Планше не захотел остановиться в своих желаниях, но при всей своей алчности он обладал добрым сердцем и искренне любил д'Артаньяна. Поэтому он не мог удержаться от бесконечных советов и напутствий. Ему очень хотелось овладеть хоть частицей тайны, окружавшей новое предприятие его бывшего господина. Но все пущенные им в ход уловки и хитрости не привели ни к чему: д'Артаньян оставался непроницаем.