Дождь: Рассказы китайских писателей 20 – 30-х годов - Мао Дунь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Помещика нашли?
Нет еще!
— Негодяй! Наверно, удрал! Обыщем все хорошенько! Эр Ба-цзы, посторожи с улицы!
Толпа снова забурлила.
— Эй, гляньте-ка! Кто это?
Дядюшка Горбатый Нос одной рукой тащил мужчину, другой — женщину. Заливаясь смехом, он толкнул обоих к толпе.
— А-а! Оказывается, мерзавец Ван Ди-синь еще не подох?
Ли Дань-сань пнул его ногой.
— Ой! Смилуйтесь!..
— А-а! Это ты, ведьма! Убить ее! На, получай!
— Кому нужна эта грязная потаскуха!
Кто-то залепил Хуа крепкую оплеуху.
— Тащите их сюда! Свяжем вместе с солдатами!
Поиски возобновились. Неожиданно из дома выбежала госпожа с четками в руках.
— Господи помилуй! Господи помилуй! — бормотала она.
— Прикончить эту дохлятину!
Но никто не тронул старуху. Все искали помещика: не хотелось покидать усадьбу, не расправившись с ее хозяином.
— Погодите! Спрошу-ка у нее! — улыбаясь, проговорил Горбатый Нос — Говори, красавица, где твой хозяин?! Скажешь — отпустим!
— Папаша, я все скажу, только спаси меня и его! — Хуа показала рукой на Ван Ди-синя, распростертого на земле.
— Ну что ж! Отпустим вас, голубков нежных!
Все вокруг засмеялись. Женщине стало не по себе. Только было она собралась заговорить, как неожиданно подоспела госпожа и набросилась на служанку:
— Попробуй скажи! Тварь бесстыжая! Разрушила мою семью, спуталась с мужем, а теперь хочешь его загубить!
Помещица вцепилась в Хуа, в кровь исцарапала ей лицо; их с трудом растащили.
— Дядюшка Горбатый Нос, спаси меня!
— Сначала скажи!
— Он… они вместе с Гао… в шкафу!
— Добро!
Неистово крича, люди устремились к шкафу. Оттуда донесся испуганный шепот. Лай распахнул дверцы — помещик и Гао сидели на корточках, как две покрытые пылью статуэтки буддийских монахов, и дрожали от страха.
— А, вот вы, оказывается, где!
Ли Хань-цзы вытащил обоих и отвесил им пощечины. Глаза Цао метали молнии; словно голодный тигр, набросился он на Гао.
— Сукин ты сын! Погубил моего Ли-цю! Я убью тебя! — Из глаз крестьянина катились крупные слезы. Он ринулся на Гао и вцепился зубами ему в щеку.
Гао не проронил ни звука, зато помещик визжал, как боров под ножом.
Люди обрушились на него с руганью и побоями.
— Во время сева брал за зерно по одиннадцать юаней!
— А за бобы — шесть юаней и восемь фэней!
— Мою младшую сестру загубил!
— Моего Ли-цю!
Люди продолжали избивать помещика, но тут вмешался Лай.
— Эй, братья! Уже поздно! Вот-вот могут нагрянуть солдаты! А мы еще должны побывать у помещика Ли. Не стоит топтаться на одном месте!
— Ладно! Пойдем в Чжанцзяча!
— Ведите этих негодяев за село да кончайте с ними, пока не убежали!
— Тащи их!
Одного за другим вывели всех, кроме госпожи, в поле. Хуа причитала:
— Дядюшка Горбатый Нос! Ты же обещал спасти меня! Что же не заступишься? Спасите, спасите!..
С помещиком и его верными слугами быстро расправились. Затем нагрузили телеги хлебом, раненых и погибших положили на плетеные носилки.
— В Чжанцзяча! Рассчитаемся с мерзавцами-помещиками!
Мужчины, женщины, старики и дети толпой устремились в Чжанцзяча.
6
С наступлением ночи начальник штаба Лян, вытребовав из уезда батальон солдат, поспешил в Цаоцзялун. В деревне царила мертвая тишина.
Лазутчики донесли, что мятежники установили связь с крестьянами в горах Сюэфэнь. На сто с лишним ли вокруг, в деревнях Чэньцзымин, Чжанцзяча, Яньпинсы не осталось ни души — все ушли в горы.
Начальник штаба был вне себя от злости. Погибла сотня солдат, потеряно оружие, опустошена вся округа. Сам он наверняка лишился чашки риса. Лян гневно смотрел на эту мятежную долину, и в душе его поднималась ярость. Окинув взглядом своих солдат, он подумал: «Слишком поздно, оружие не поможет». И тогда, движимый чувством мести, отдал приказ:
— Разойдитесь! Сжечь все дома и постройки! Им некуда будет вернуться!
Вскоре красное зарево окрасило небо. Поселок Цаонцзялун, до этого безмолвный, стал оживать: потрескивая, огонь бушевал все сильнее.
1933
Оуян Шань
ЖИТЕЙСКАЯ СУЕТА
На Безмятежную улицу пришла суета. Отцы не успевали вырастить сыновей и отдать их учениками в лавки, как ими овладевала подозрительность, враждебность друг к другу, и многие приохочивались к опиумному дурману. Уж на что достойным человеком был сапожник Се Сюань, а и тот стал играть в «девятку», доигрался до убийства и скрылся в Макао. Изо дня в день, возвращаясь за полночь из захудалого кинотеатрика, где он работал, Чжу Лао-ба кулаками наставлял свою супружницу уму-разуму.
Наблюдая эту злосчастную жизнь, старая У Сы-тай бормотала: «Не понимаю, ничего не понимаю, да и кто тут что поймет?» Но дальше причитаний она не шла. Все свои прекрасные, но призрачные надежды У Сы-тай возлагала на шалопая-внука — веселого, еще холостого крепыша
