Избранное - Ба Цзинь

В Сучжоу он учился. Я же, поселившись в Шанхае, лечился, работал в периодической печати, писал статьи. Брат время от времени присылал мне письма, советуя хорошенько подлечиться, поменьше развлекаться и побольше читать. Я, конечно, следовал его советам. Тосковал я о нем недолго, обзавелся новыми друзьями. Но при первом столкновении с неудачей или в минуты плохого настроения я сразу же вспоминал о брате. Во время зимних каникул я отправился в Сучжоу навестить его, ночевал у него в общежитии. Все студенты разъехались по домам, и мне не удалось повидать его сокурсников. В Сучжоу было очень тихо и спокойно, мы провели день так же, как в Нанкине, много говорили, но преимущественно о старшем брате и о делах нашей семьи в Чэнду. Я вдруг спросил его: «Ты не чувствуешь себя одиноким?» Покачав головой, он ответил с улыбкой: «Я привык». В его улыбке промелькнула горечь. Он изменился. Ему впервые пришлось жить столь расчетливо. Денег старший брат присылал немного, к тому же часть из этой суммы он выделял мне, так что брат жил очень экономно. Другие разъехались на каникулы, а он остался и усиленно занимался. Я почувствовал в нем силу и стойкость и подумал, что он непременно преуспеет больше, чем я, и сумеет оправдать надежды старшего брата. Во время нашего разговора я поведал ему о том, что один из моих друзей советует мне поехать во Францию. Он не возразил, но и не высказал одобрения, а только сказал: «Дома дела плохи». Он говорил правду. Наш дом ветшал, приносил все меньше доходов, а домашние были не способны изменить образ жизни. Старший брат выбивался из сил и все надежды возлагал на то, что мы, двое младших братьев, «выучимся и вернемся». Но в отношении меня надежды старшего брата рухнули. И вся ноша легла на Яолиня — на плечи одного человека, как же это тяжело! Я сочувствовал ему, преклонялся перед ним, но одновременно испытывал к нему жалость, не мог отделаться от впечатления одиночества и угнетенности, которое он оставлял. Мы тепло, по-дружески попрощались. Он отдал мне свои старые часы, я сунул их в карман пальто, а по возвращении в Шанхай дня через два-три обнаружил, что часов нет; не знаю, когда их успели выкрасть.

Мысли о поездке во Францию не оставляли меня, я раздумывал еще месяца два, а потом написал домой письмо, потребовав от старшего брата денег на дорогу и на жизнь во Франции в первое время. Что ответил мне брат, можно догадаться: в доме нет денег, изыскать средства трудно, если взять в долг, придется платить очень высокие проценты и т. д., и т. п. Но я не принял его доводов и продолжал слать письма, требуя денег.

Старший брат, обладая мягким сердцем, не решился отказать мне и попросил Яолиня уговорить меня отложить поездку во Францию на два-три года. Но я заупрямился и не соглашался ни на какие уступки. Яолинь написал мне два письма, советуя еще подумать, войти в положение брата и проявить понимание к трудностям, которые он испытывает. Но я решительно стоял на своем.

Старший брат наконец выразил готовность выделить мне средства, но потребовал, чтобы мы с Яолинем приехали домой переговорить, хотел, чтобы мы вникли в состояние семейных дел. Это поставило Яолиня в затруднительное положение. Нам обоим не хотелось ехать. Я боялся, что, поскольку в семье родственников много, значит, будут разнотолки и под их влиянием старший брат может изменить свое решение. Яолинь же считал так: его нет дома уже три года, однако он не сумел добиться больших успехов и разумнее потратить на занятия время, которое заняла бы поездка. Поэтому он поступил так же, как я. В конце концов старший брат прислал мне денег, я доверил шанхайской организации Всемирного союза студентов оформление выезда из страны, получил паспорт, купил билет на пароход и 15 января 1927 года отплыл из Шанхая.

Накануне отъезда я получил от Яолиня письмо (оно хранится у меня и поныне), в котором он писал: «На этот раз я не смогу проводить тебя, надеюсь, ты будешь беречь себя в пути. Ты должен почаще писать, особенно домой тебе следует посылать хорошие, подробные письма. Ты всегда все делал по-своему, но у тебя много друзей, и не надо никого обижать, причинять людям огорчение и из-за этого страдать самому. Наш брат уже взрослый человек, с достаточно большим жизненным опытом, и, если у тебя возникнут проблемы, лучше всего учтиво попросить у него совета. Когда ты приедешь во Францию, главным для тебя должна стать учеба, меньше отвлекайся на посторонние занятия, потому что в дальнейшем будет много возможностей заняться делом, а вот возможность учиться имеется только сейчас и на очень короткое время. Ты должен внимательно следить за своим здоровьем, в свободное время не мешает побольше заниматься спортом, чтобы не болеть…»

Эти слова в то время мне трудно было постичь до конца.

Все вышеизложенное было написано до того, как я оказался в больнице. После перелома я долго еще не мог писать. Но в моем сознании по-прежнему присутствует образ брата. Я вспоминаю разные связанные с ним эпизоды, некоторые из них лишь на миг всплывают в памяти и снова исчезают, а к некоторым я постоянно возвращаюсь. У меня такое ощущение, будто брат все время где-то рядом.

Итак, я отыскал рукопись, работа над которой прервалась восемь месяцев назад, и продолжаю писать.

…Я уехал во Францию, мы с братом все больше отдалялись друг от друга, все реже обменивались письмами. Я приехал в Париж и окунулся в новую обстановку. В жизни брата, оставшегося на родине, тоже произошли изменения. Он уехал в Бэйпин и перевелся в Яньцзинский университет. Я через некоторое время перебрался в маленький городок Шато-Тьерри, где жил затворником, учился и писал. Семья наша испытывала затруднения, не могла больше оказывать мне финансовую поддержку, я зарабатывал переводами, жил и питался при коллеже Лафонтена в Шато-Тьерри, где плата была невелика. Неожиданно для себя я получил денежную помощь от хуацяо из Калифорнии, рабочего Чжун Ши, на эти деньги я и вернулся на родину в 1928 году.

Только после возвращения я узнал, что брату жилось гораздо хуже, чем я мог себе представить. Он не только был «упорным студентом», но в свободное от занятий время брал еще какую-нибудь работу или занимался репетиторством с младшими детьми в семьях своих сокурсников, зарабатывая себе на учебу и на жизнь. Он никогда не жаловался на трудности, не падал духом, учился очень успешно и жил надеждой на будущее.

В 1929 году старший брат вместе с несколькими домочадцами приехал погостить в Шанхай. Я от имени старшего брата и от себя лично просил Яолиня приехать в Шанхай повидаться. Но он не приехал, сославшись на то, что во время летних каникул дает дополнительные уроки младшему брату одного из сокурсников. На самом деле причина была в другом, и я, прежде чем отправить ему письмо, должен был позаботиться и убедить старшего брата в необходимости выслать Яолиню денег на проезд. Одним словом, Яолинь упустил шанс повидаться со старшим братом. В 1930 году он наконец окончил Яньцзинский университет и по конкурсу занял место преподавателя английского языка в нанькайской средней школе. В Яньцзинском университете он специализировался по двум предметам — английскому языку и методике преподавания английского языка, поэтому он был рад возможности преподавать. Он занял денег, справил два европейских костюма и приготовился «въехать в должность на коне».

В преподавательской деятельности он добился успехов, усиленно работал, поддерживал дружеские отношения со своими однокурсниками. Казалось, что перед ним открывается гладкая дорога в будущее, я был рад за него. Но не прошло и года, как негаданно пришла беда. Старший брат, потерпев банкротство, покончил с собой, оставив разоренной семью. Мы оба получили из Чэнду телеграммы. И Яолинь по собственной воле решил, что, поскольку кто-то должен взять на себя ношу старшего брата, пусть этим человеком будет он. В ответной телеграмме он выразил согласие ежемесячно посылать домой денежные переводы и никогда не нарушал договора, пока не вспыхнула антияпонская война. В прошлом году мой племянник вспоминал в разговоре, как семья в Чэнду ежемесячно получала по почте деньги.

Весной 1931 года брат приехал из Тяньцзиня повидаться со мной, я вытащил его на прогулку на озеро Сиху, а потом проводил в Нанкин. Как он когда-то, шесть лет назад, провожал меня на север, так и я теперь стоял на платформе в Пукоу, наблюдая, как он входит в поезд, отправляющийся на север. Когда мы бывали вместе, нам не хотелось развлекаться, мы пользовались случаем обменяться мыслями. Мой роман «Стремительное течение» был уже полностью напечатан в шанхайской газете «Шибао», знал Яолинь и о моих замыслах написать «Семью». Как я уже сказал, у меня не было желания поступаться своим положением ради нашей семьи. Брат же молчаливо взвалил на себя семейную ношу, и я уже тогда догадывался, каких жертв это ему стоило. Потом я ездил в Тяньцзинь навестить его, трижды останавливался в его школе. В 1934 году я жил и работал в издательстве журнала «Вэньсюэ цзикань», он тоже не раз приезжал ко мне. Общаясь с ним довольно много, я глубже вник в ситуацию, в которой он оказался, и понял, что мои прежние представления были слишком поверхностны. Он не просто шел на большие жертвы, точнее сказать, он отказывал себе во всем. Как же ему было трудно двигаться вперед с такой тяжкой (а для него она была действительно тяжкой) ношей на плечах! Ведь он, не раздумывая, отказался от мысли создать собственную семью.