Труды по истории Москвы - Михаил Тихомиров

Подпись делалась следующим образом. Когда документ склеивался, то по нему делалась подпись, которая захватывала верх и низ склейки.

Это делалось для того, чтобы в случае, если кто—нибудь попытался бы заменить данный сстав другим сставом, необходимо было бы подделать почерк, найти подходящие чернила, т. е., попросту говоря, такая подделка была чрезвычайно трудной.

Что же писалось на обратной стороне» На обратной стороне делалась обычно подпись дьяка или подьячего с приписью. Или, если документ был меньшего значения, – помета человека, скрепившего подобный столбец.

Например, на этой выписи, которая называется выписью с отказных книг 1691 г., расписался подьячий Ерошка Седов. Он написал на сставе: «подьячий Ерошка Седов руку приложил», а выше, поскольку нужно было засвидетельствовать документ, а на нем только один сстав, написано: «К сей выписи отказчик приказной избы…» Начал он запись выше сстава и кончил на нем. Один и тот же почерк.

Бывало так, что столбец оказывался чрезвычайно длинным. И в этом случае надпись растягивалась на сставах по слогам, т. е. можно было писать так: «К сей вы… пи… си от… каз… чик» и т. д. Когда он кончал писать на сставах эти все обозначения, он начинал опять свое: «К сей вы… пи… си…» и т. д.

Некоторые наивные издатели придают этой скрепе громадное значение. У нас есть такое издание, в котором писцовая книга прерывается посередке, потому что идет текст писцовой книги, а потом скрепа, продолжается текст, а потом вновь скрепа. Следовать этому примеру не нужно. Но отмечать данные надписи нужно, потому что это позволяет установить подлинность дела.

На обратной стороне столбца писались и различного другого характера пометы. Прежде всего, на тех документах, которые отправлялись в провинцию, обычно воеводам, вернее воеводским канцеляриям, ставились пометы такого, например, характера: «128–го июня в 24 день подал отписку казанец Роман Бартенев». Это имеем, например, на отписке казанского воеводы князя Лыкова. Пометы имеют чрезвычайно важное датирующее значение. Приведу несколько таких помет. Вот перед нами грамота 1667 г. из Приказа Казанского дворца астраханскому воеводе князю Хилкову.[989] Надо сказать, что название этого документа, опубликованного в издании «Крестьянская война под предводительством Степана Разина», неправильное. Надо было написать не грамота, а указ. Я потом объясню, почему и чем отличается грамота от указа. Этот указ получен был воеводой, и на нем имеются надписи и пометы на обороте. По склейке приписано: «диак Андрей Немиров». Внизу на обороте: «справил Левка Меньшов». Это указывает на то, кто писал, кто составлял указ в приказе. Дальше помета: «175–го апреля в 29 день подал государеву грамоту сотник астраханских стрельцов Филипп Веригин». Это тот, кто доставил указ. Ниже – помета. Помета имеет чрезвычайно важное значение, указывает на распорядок в приказе: «Записать в книгу и отписать к великому государю к Москве, что по вестям за воровскими казаками посланы ратные люди на море судами и сухим путем. И против сего государева указу на Черной Яр отписать». Такого рода пометы имеют чрезвычайно важное значение, и при издании документов они должны быть отмечены.

Пометы и распоряжения делаются и на документах, не имеющих дат, например, на челобитных. Большое значение имеют пометы о получении челобитных или о разрешении тех или иных дел по челобитным.

Очень важное значение пометы имеют для отписок, так как отписки часто не имеют дат в тексте, или дата в тексте бывает неясной. Такие пометы позволяют установить решение Боярской думы, а иногда – самого государя. Бывают пометы с надписью: «Государь указал и бояре приговорили». Это значит, что дело рассматривалось в Боярской думе.

Значение Боярской думы как государственного совета было значительно большим, чем обычно предполагается. Но так как протоколов Боярской думы практически не велось, то о деятельности Боярской думы мы больше всего узнаем или можем узнать из различного рода помет.

Какие выгоды были в хранении таких столбцов и какие невыгоды» Почему утвердилась такая форма, совершенно своеобразная и, может быть, неудобная»

Удобство столбцов заключалось прежде всего в относительной легкости хранения, в том, что он занимал сравнительно немного места. Столбец хранился в свернутом виде. Это первое. Я еще молодым видел (и сам отдавал в музеи некоторые столбцы XVII–XVIII вв.), как, например, дворянин Дмитровского уезда хранил фамильные столбцы. Это был круглый, из дерева, окованный ящичек, куда вкладывались столбцы.

Второе. Была известная трудность подделки и возможность установить эту подделку. Я говорил о том, что заполнить сстав новой надписью было чрезвычайно трудно. Если столбец был не очень большим, разрыв этого столбца был виден при всех условиях. И все—таки находились вставщики, которые ловко подделывали подобные столбцы. Мы знаем дела XVI–XVII вв., в которых эти подделки имелись.

Неудобство столбцов. Оно заключалось в том, что такие столбцы невозможно было подвергать настоящей описи и в большом количестве такие столбцы хранить было трудно. Дьяки на память помнили, вместе с подьячими, что имелось в том или ином столбце. Значит, при желании любой столбец можно было скрыть. Отсюда приказная неразбериха, приказная волокита и мошенничество, которые постоянно существовали.

Этим, между прочим, и объясняется то, что столбцы чрезвычайно трудны для современного описания. Обычно ведь столбцы составлялись постепенно: склеивались, писались надписи на сставах. При этом склейка иногда делалась заранее, когда готовился целый столбец. Но для того чтобы понять, что представлял собой столбец, что в нем написано, необходимо было его развернуть и потом читать лист за листом.

Есть такой столбец Каширской приказной избы. Это обычные дела о различных поместьях. Для того, чтобы прочитать, надо было развернуть огромный столбец и читать. Часто случается, что столбец рассыпается. И сложить его очень трудно. Я никогда не в состоянии сложить так, как полагалось бы складывать, потому что я не научился быть подьячим и, вероятно, не научусь. Представляете, какая трудность возникает при пользовании подобного рода документами.

Вот почему и в самих приказах, наряду со столбцами, составлялись записные книги, потому что записные книги могли иметь оглавление, и ими было пользоваться легче, чем столбцами. Вопросы описания столбцов в наших архивах и хранение их не получили еще полного разрешения.

Эти вопросы поднимались упомянутым мною профессором И. Ф. Колесниковым.[990] Способы хранения столбцов различны. Есть возможность расклеивать приказные дела. Так были расклеены столбцы Посольского приказа. В этих условиях столбцы хранятся в виде целого ряда листов в папках. Но вследствие этого теряется вид столбца.

Если присмотреться к внутреннему содержанию столбца, то оказывается, что оно еще более сложное.

Столбцы Разрядного приказа представляют собой соединение различных дел, которые подьячий или дьяк соединил вместе. И этим объясняется то, что в столбцах Разрядного приказа Московского или Новгородского стола встречаются в одном столбце самые разнообразные дела. Стоит только посмотреть описи дел Разрядного приказа, как вы можете столкнуться с неожиданностью: начинается столбец о беглых крестьянах, а в середину вставлен какой—нибудь другой частный документ.

Это привело профессора И. Ф. Колесникова к очень неверному замечанию, что «таким образом, фактически единицей хранения (и следовательно, учета, обработки и использования) является каждая отдельная часть столбца», т. е. он разбивает столбец на отдельные части.[991]

Но такая разбивка далеко не всегда точна. Перед вами столбец, написанный одним почерком. Это – одно письмо. Вот черновой столбец, но представляющий частное письмо, и еще третье письмо. Это все соединили вместе. Что между ними общего» А что общего бывает у нас, когда мы кладем в одну папку письмо к письму»

Единицы хранения различны. Но разделите и положите письма в разные архивы, и вы не узнаете, что это письма, которые получал и рассылал один и тот же человек. Вот почему при описи архивов правильно, не мудрствуя лукаво, пользоваться столбцом как единицей хранения, имея в виду, что столбец делится на отдельные документы, так как установление, что является отдельным документом, может быть очень произвольным.

Столбцы являлись основной формой документов, не считая книг. Но существовали и применялись другие формы документов, в частности для царских грамот.

Царские грамоты писались на развернутых листах александрийской бумаги, и в конце XVII в. они представляли собой уже печатный документ, в который вписывались различного рода пожалования. И таких печатных документов, начало которых восходит к Алексею Михайловичу и которые стали распространены при Федоре Алексеевиче и при Иване и Петре Алексеевичах, сохранилось порядочно. Их как реликвии хранили в дворянских семьях, и некоторые коллекции их у нас имеются.