Моцарт и Сальери. Кампания по борьбе с отступлениями от исторической правды и литературные нравы эпохи Андропова - Петр Александрович Дружинин

Затронутый автором письма вопрос призывного возраста (его в повести Эйдельмана упомянул К. Ф. Рылеев) требует комментария, поскольку в данном случае скорее прав Н. Я. Эйдельман. Применительно к изображаемой эпохе мы видим изменения минимального возраста: долгое время действовало «Генеральное учреждение о сборе в государстве рекрут…» (1766), согласно которому в рекруты принимали «крепких и к военной службе годных, от 17 до 35 лет» (ПСЗ. Собрание I. Т. XVII: 1765–1766. СПб., Тип. II Отделения Собственной Е. И. В. Канцелярии, 1830. С. 1000, № 12748), в 1811 году возраст несколько повышается – «летами не моложе 18 и не старее 37» (ПСЗ. Собрание I. Т. XXXI: 1810–1811. СПб., Тип. II Отделения Собственной Е. И. В. Канцелярии, 1830. С. 841. № 24773; отметим, что в издание вкралась опечатка – «13» вместо «18», поправленная затем лишь в реестрах). В 1827 году состоялся именной указ Сенату о правилах производства рекрутского набора, которым повелено «рекрут принимать не моложе 18-ти и не старее 35-ти лет» (ПСЗ. Собрание II. Т. IV: 1829. СПб., Тип. II Отделения Собственной Е. И. В. Канцелярии, 1830. С. 594, № 3082), и только в 1830 году, когда с момента казни Рылеева минуло 4 года, возраст был повышен, но и то не до 21 года – «не моложе 20-ти и не старше 35-ти лет» (ПСЗ. Собрание II. Т. V: 1830. СПб., Тип. II Отделения Собственной Е. И. В. Канцелярии, 1831. С. 763, № 3827), который и закреплен был в 1831 году в Уставе рекрутском (ПСЗ. Собрание II. Т. VI: 1831. СПб., Тип. II Отделения Собственной Е. И. В. Канцелярии, 1831. С. 763, № 4677, ст. 193) и не менялся затем долгое время.

41. Письмо С. Б. Рассадина (Москва) члену редколлегии «Литературной газеты» Ф. А. Чапчахову, 20 января 1984

Уважаемый Федор Аркадьевич!

Считаю своим долгом – не только писательским, но и читательским – сообщить Вам, что я удручен и буквально ошарашен выступлением И. Зильберштейна.

Когда появилась статья Андрея Мальгина, я, вероятно, подобно многим, воспринял ее как совершенно очевидную и вполне «нормальную» затравку интересной дискуссии. Ибо независимо от того, как относиться к «Большому Жанно» (я, скажем, отношусь хорошо, но отчего бы не допустить и иное отношение, – на том, как говорится, стоим), трудно было представить, чтобы задорная, полемически заостренная позиция молодого критика, представляющая, как я понимаю, некую крайность в вопросе о доле художественного вымысла в историческом романе, не была в дальнейшем оспорена и уточнена. Ведь довольно нетрудно вообразить упреки, которые Мальгин обратил к не нравящейся ему (и кто посягнет на это его право?) повести Эйдельмана, обращенными, допустим, к тыняновской «Смерти Вазир-Мухтара». Много ли тогда останется от этого классического советского романа? И не придется ли признать, что не менее классическая горьковская формула (Грибоедов, «должно быть, таков и был. А если и не был – теперь будет») полностью ошибочна?

Повторяю: отчего бы не усомниться даже в знаменитом романе и в знаменитом высказывании, отчего бы не заспорить, надеясь, как обычно, обрести в споре истину, – тем более что корректный ответ Эйдельмана, казалось, уж вовсе взывал к продолжению дискуссии, а статья Аллы Латыниной о прозе Окуджавы, насколько я заметил, выразила ту точку зрения на вымысел в историческом романе, которая едва ли не противоположна точке зрения Андрея Мальгина.

И вот – несравненно более резкий по тону, несравненно более категоричный в весьма и весьма проблематичном разговоре, несравненно более уязвимый в аргументации ответ И. Зильберштейна… Ответ? Если бы! Нет, приговор без должного «следствия», где торжествует логика не анализа, а осуждения, – в результате чего, например, оказывается возможным в одной кратчайшей фразе, походя, практически перечеркнуть и скомпрометировать всю целиком книгу «Грань веков», сложную и интереснейшую.

И т. д., и т. п.

Я сейчас не касаюсь, говоря мягко, неточностей в статье И. Зильберштейна, – полагаю, это сделают задетые ею специалисты. Я даже не удивляюсь, что И. Зильберштейну захотелось такую статью написать, – за долгие годы я уже привык к причудам частных литературных нравов. Но «Литературной-то газете» такое зачем?

Боюсь, что возникла вот такая ситуация: под сомнение поставлена не отдельная книга, нет, сама репутация добросовестного и популярного автора целого ряда превосходных работ; быть может, это не замышлялось, но это получилось, – к сожалению, сужу далеко не только по личному впечатлению.

Как человек, уважающий и «Литературную газету», и творчество Натана Эйдельмана, я выражаю искреннейшую надежду, что газета найдет возможность исправить совершенную несправедливость.

Еще раз – с уважением,

Ст. Рассадин

20.I.84.

Станислав Борисович Рассадин (1935–2012) родился в Москве, окончил филологический факультет Московского университета (1958), прозаик и литературный критик, член Союза писателей (1961), в 1985‐м вышла в свет его книга «Сатиры смелый властелин» о жизни и творчестве Д. И. Фонвизина, которой сопутствовал исключительный читательский успех.

42. Письмо А. В. Ратнера и А. П. Шикмана (Москва) в редакцию «Литературной газеты», 23 января 1984

В редакцию «Литературной газеты»

В статье А. Мальгина «Разрушение жанра…» и ответе на нее Н. Эйдельмана «Подмена жанра» был поднят интересный разговор о проблеме соотношения научного и художественного в современной исторической прозе. Полемика, при всей разности позиций участников, началась в корректном, уважительном тоне, и мы не стали бы писать этого письма, если бы не статья И. Зильберштейна, которого редакция попросила прокомментировать выступление Н. Эйдельмана.

Поскольку слово «комментирование» подразумевает «толкование, изъяснение какого-нибудь текста» (см. Словарь Ушакова), естественно было ожидать разбора позиции Н. Эйдельмана, аргументированного изложения собственных взглядов комментатора на проблему. На наш взгляд, И. Зильберштейн понял свою задачу довольно своеобразно. Не вдаваясь в разбор его статьи «Подмена сути!», нам хотелось обратить внимание редакции лишь на некоторые приемы полемики, вызвавшие наше недоумение. Ограничимся тремя примерами.

I. И. Зильберштейна «весьма огорчает пристрастие Н. Эйдельмана ко всякого рода скабрезностям». Не знаем, какой смысл вкладывает в слово «тютькаться» комментатор, но словарь Ушакова объясняет его так: «Проявлять преувеличенную, слащаво-сентиментальную заботу… нянчиться».

II. И. Зильберштейн утверждает, что в последних работах внимание Н. Эйдельмана «все больше поглощается описанием интимной жизни исторических лиц, прежде всего особ императорской фамилии. Такова его книга о Павле I и его убийстве („Грань веков“)». Всякий, кто читал эту книгу, знает, что она посвящена политической борьбе в России. Создается впечатление, что И. Зильберштейн не только не читал книгу, но даже не знаком с издательской аннотацией: «В книге показывается основное направление внутренней политики самодержавия в