Широки врата - Эптон Синклер

«Люди?» — воскликнула женщина.

— Я веду к этому. Люди выбрал эту странную мешанину, в которой снова показал себя.

Он рассказал соответствующую часть этой истории, и женщина слушала с нарушенным душевным равновесием. «Ланни!» — воскликнула она. — «Вы не могли выдумать такую историю?»

«Для вас это естественно, чтобы так спросить», — улыбнулся он. — «Но я уверяю вас, если я не могу получить должным образом чего-нибудь в этом мире, то я могу обойтись без этого».

— Я знаю, но вы могли придумать это для моего же блага, чтобы остановить моё ожидание Люди.

— Я считаю вас взрослой. Вы сами будете выбирать свою судьбу, а также вы сами сделаете выводы о паранормальных явлениях. Я рассказываю вам, что случилось, но я не могу сказать вам, почему и как. Я, конечно, всегда держу в мыслях Люди, и у меня есть свои представления о нем. Возможно, что мои мысли о нём попали в сознание монаха или в грезы моего отчима о монахе. Дело в том, что наше сознание, по всей видимости, смешалось вместе, или, во всяком случае, попало друг в друга, оно взорвалось и его фрагменты попали в мысли друг друга. Я не знаю, что это такое, но я, конечно, хочу, чтобы учёные разобрались в этом и рассказали мне.

Они говорили о жертве нацистов и о его вероятной судьбе, и о жене или вдове жертвы и о ее будущем. Труди снова сказала, что она не может заставить себя поверить, что Люди был мертв, и встретить то горе, если она поверит. Ланни возразил: «Вы думаете, что вы не можете смотреть правде в глаза. Но каждый день вы наблюдаете факты. Обычное горе проходит со временем. Я знаю, потому что испытал это в случае с Мари. Я не знал, как жить дальше без нее, но я научился. В вашем случае неопределенность может длиться вечно. Вы продлеваете свое горе каждый день и так калечите всю свою жизнь. Я думаю, вы должны спросить себя, хотел бы Люди вам такой жизни».

— Вероятно, он бы не хотел, Ланни, но что же мне делать? Предположим, я поверю, что он умер, а потом в один прекрасный день он вернётся?

— Есть хорошо известная поэма Теннисона. Энох Арден посмотрел в окно и увидел счастье своей жены, и ушел, чтобы не беспокоить её.

— Да, но если Люди заболеет и будет нуждаться во мне. Он будет не в состоянии так же, как Фредди Робин, уйти.

— Люди не викторианский моряк, а разумный современный человек. Он не должен ожидать, что вы искалечите свою жизнь при таком малом шансе, ведь он понимает, что вы знаете всё об нацистских извергах, и сколько товарищей они замучили до смерти и бросили в песчаные карьеры.

— Но, если бы он вернулся, что я должна делать?

— Будьте благоразумны, Труди. Вы знаете, что, если бы Люди вернулся, я так же, как вы, хотел бы помочь ему, и я помогу ему всеми возможными способами. Если будет нужно отступить в сторону и оставить ему вас, я сделаю это. Только вы будете решать, и, конечно, я не делал бы из этого историй, как не делаю в случае Ирмы.

Он рассказал ей историю своего разговора с послом дядей, и для Труди это была возможность заглянуть в другой сказочный мир. Она придерживалась мнения экономического детерминизма. — «Я полагаю, что так много денег автоматически делает людей эгоистичными».

Ланни пояснил: «Мне постепенно стало ясно, что происходило в душе Ирмы. Я полагаю, что это происходило в течение нескольких лет, с тех пор, как она впервые встретила некоего английского графа на одном из мероприятий Лиги Наций в Женеве. Это был мужчина, которого она хотела видеть своим мужем. Когда она увидела его великолепный старый замок, её увлекла идея оснастить его современной сантехникой, с ванными, встроенными в пол, как плавательные бассейны, облицованными зеленым мрамором и с маленькими красными электрическими фонариками для освещения каждой ступеньки. В Шор Эйкрс арматура ванной Ирмы была из чистого золота, а моей из серебра. Это давало ее отцу чувство великолепия, и Ирма унаследовала как арматуру, так и чувства. Естественно, она находила старый дом моей матери на Ривьере дешевым и дрянным местом. Там для неё не было места, чтобы развлечься. А что толку из того, чтобы иметь все эти деньги?»

— Ланни, я думаю, что такие люди очень злые и безнравственные!

— Ирма является дочерью человека, который знал, что он хотел, и брал это. Она восхищалась им и следовала его примеру. Она модернизирует замок, добавит бальный зал в полмиллиона долларов, возможно, спортивное сооружение в миллион долларов. Она будет широко устраивать приёмы и приобретёт репутацию интеллектуала. В течение семи лет она готовилась к роли хозяйки салона, так как у неё перед глазами был мой старый друг, хозяйка салона здесь, в Париже. Ирма воспримет идеи своего нового мужа и сделает свой дом штаб-квартирой того крыла партии тори, который желает мира и надеется получить его от сделки с Гитлером. Её целью будет заставить своего мужа уйти из министерства иностранных дел и стать министром иностранных дел. Можно увидеть, насколько это более блистательно, чем быть женой коробейника старых картин, и все друзья и ее семья полагают это причиной, почему она бросила эту личность второго сорта.

Ланни, несмотря на все его улыбки, было горько!

Трудно было думать об искусстве, любви или исследованиях паранормальных явлений в дурдоме, каким теперь стал Париж. Кто интересовался политическими вопросами, не мог говорить или думать о чем-либо, кроме испанской войны. Газеты вели войну пропагандистскую в своих колонках, обвиняя своих противников в самых ужасных преступлениях. Армии генерала Франко начали движение на север вдоль границы с Португалией, и четырнадцатого августа 1936 года они взял Бадахос, соединившись с войсками генерала Мола, двигавшимися на юг. Взятие этого маленького городка отпраздновали загоном четырех тысяч пленных в арену для боя быков, запиранием ворот, а затем расстрелом их из пулемётов.

Когда весть об этом ужасе добралась до Парижа, силы Народного фронта обезумели. Правая пресса, конечно, сказала, что все это была красная ложь. Они приняли обычную фашистские тактику отрицания всего и выдвижения обвинений против красных. Обвиняя, что они совершили такие преступления и пытаются скрыть их с помощью дымовой завесы. Таким образом, война обвинений и встречных обвинений продолжалась в печати и в эфире, на публичных собраниях и везде, где один француз встречал другого. Постулат Рика, что класс стал больше, чем страна, нашёл свое полное подтверждение. Правая пресса Парижа призвала Адольфа Гитлера удержать Францию от продажи оружия испанскому правительству.

Итальянские войска хлынули в Севилью. Итальянские и немецкие самолеты, танки и артиллерия поступали к Франко из испанского Марокко и Португалии. Военнослужащие, конечно, все как один были «добровольцами». Этот фарс продолжал поддерживать прочный блок реакционных джентльменов всего цивилизованного мира. В него входили аристократия, банкиры и крупные промышленники, двести семей, которые правили во Франции, руководители армий и военно-морских сил, а также иерархи Церкви. Правительство, законно избранное народом Испании, было образцом для недовольных масс во всем мире. Его подавление было необходимо для выживания установленного порядка, и Муссолини и Гитлер были теми ребятами, которые собирались сделать эту работу. Лица, понимающие современный мир, могли видеть в этой испанской борьбе расстановку сил и предварительную их проверку во всемирной гражданской войне.

До сих пор в международных отношениях был твердо установленный закон, что все правительства имели право покупать оружие для своей защиты, а нейтральным запрещалось поставлять оружие мятежникам. Но теперь безопасность правящих классов зависела от немедленного изменения этого обычая на прямо противоположный. И это было сделано. Помрой-Нилсон назвал это событие самым удивительным в истории примером организованного лицемерия. А Ланни и Труди в Париже не обнаружили никаких причин менять эту формулировку. Труди получила из подпольного источника памфлет, который распространялся среди рабочих в Германии. Нацисты знали все наперёд и готовились заранее с фотографиями расстрела священников, разграблением церковной утвари и изнасилованием монахинь свирепыми испанскими и еврейскими красными. Это было доказательством того еврейско-большевистского мирового заговора, против которого предупреждал фюрер. Труди не могла устоять перед этой кашей лжи и подготовила ответ, давая немецким рабочим факты, которые они никогда бы не увидели в любой газете или не услышали по любому радио в Фатерланде. Когда Ланни зашел повидать её, она могла говорить только об этом, а не об искусстве, любви или исследованиях параномальных явлений. Ланни сказал: «Да, это отлично, я достану на это деньги».

В этом кризисе самым горьким разочарованием Ланни Бэдда был Леон Блюм. Народный лидер трагически потерпел неудачу. Через неделю после нападения на Испанию, французский кабинет министров запретил поставки оружия в страну, подвергнутую опасности. Это называлось мерой невмешательства, но, очевидно, всё было наоборот. Это была отмена международного права в интересах международных гангстеров. Поколебавшись еще неделю, Блюм призвал к соглашению между всеми заинтересованными странами, что ни один из них не будет поставлять вооружения любой стороне. Так начались недели споров, а затем месяцы лжи и обмана, от которых каждому поклоннику справедливости стало как-то не по себе. Блюм будет держать свои обещания, в то время как Гитлер и Муссолини смеялись над ними. Кто выиграет, когда честный человек совершает сделку с ворами?