Великий Ленин. «Вечно живой» - Владимир Поцелуев

«Затем Пятаков – человек несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей, – писал Ленин, – но слишком увлекающийся администраторством и администраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политической вопросе»[759].

Итак, Ленин не назвал своего преемника. В то же время соратники его боготворили, ибо являлись соучастниками общего дела.

Вопросы, выносимые на Политбюро, были самые разнообразные и решались по мере необходимости. В феврале 1923 г. Зиновьев внес предложение (уже с обязательным грифом «совершенно секретно») о разделении сфер влияния членов Политбюро, т. к. такие «крупные отрасли работы», как Президиум ВЦИК, Реввоенсовет Республики, Коминтерн, ВЦСПС, Наркоминдел, Наркомвнешторг, кооперация, ВСНХ и другие, требуют руководящего участия членов Политбюро[760]. По предложению Зиновьева и Куйбышева Политбюро 14 июня, принимая план работы на три месяца, постановляет:

«1. Подготовку материалов по вопросам НКИД возложить на тов. Зиновьева.

2. Подготовку материалов по вопросам НКВТ и Главконцесскома, а также по вопросам, связанным с борьбой с меньшевиками и эсерами, возложить на т. Троцкого.

3. Подготовку материалов по всем общехозяйственным вопросам возложить на тт. Каменева и Рыкова.

4. Подготовку материалов в области национального вопроса, а также в области Наркомата просвещения возложить на тов. Сталина.

5. То же по молодежи, прессе и Госиздату – на тов. Бухарина.

6. То же по кооперации – на тов. Рудзутака.

7. То же по вопросам внутрипартийной жизни – на тов. Молотова.

8. Общее наблюдение за положением дел в деревне, настроением крестьянства возложить на тов. Калинина.

9. Общее наблюдение за положением рабочих, за их нуждами, настроениями, течениями… на тов. Томского»[761].

Отныне члены высшего партийного органа Политбюро ЦК стали осуществлять не общее коллективное руководство социалистическим строительством, а «курировать» определенную область деятельности советского общества. От их мнения зависели судьбоносные решения и жизни многих людей.

В важнейшем постановлении Политбюро, подписанном Сталиным, нет упоминания имени Ленина. С одной стороны, это странно, ибо Ленин продолжал оставаться председателем СНК и членом Политбюро, с другой, можно объяснить его болезнью.

27 января 1923 г. во все губкомы и обкомы партии под грифом «совершенно секретно» было направлено письмо Политбюро и Оргбюро ЦК РКП, в котором по поводу последних ленинских заветов и, в частности, статьи «Как нам реорганизовать Рабкрин», разъяснялось, что Ленин болен, и весьма тяжело, «что тов. Ленин не принимает участия в заседаниях Политбюро и ему даже не посылаются – опять-таки в строгом соответствии с предписанием врачей – протоколы заседаний Политбюро и Оргбюро». Ему запрещено даже читать газеты, т. е. он не имеет даже примитивной политинформации. Но по его ультимативному требованию врачи разрешили ему надиктовать особо навязчивые мысли, фрагменты которых, по его настоянию, публикуются в печати. Исходя из этого, записки Ленина – это мысли больного человека, и в действиях партийных организаций необходимо руководствоваться указаниями «ЦЕКА».

Циркуляр подписали «наличные члены Политбюро и Оргбюро» ЦК РКП: Андреев, Бухарин, Дзержинский, Калинин, Каменев, Куйбышев, Молотов, Рыков, Сталин, Томский, Троцкий[762]. Нет двенадцатого «апостола» – Зиновьева, полностью разделявшего взгляды партийных единоверцев, фарисейски утверждавших, что во внутренней работе ЦЕКА совершенно нет таких обстоятельств, которые давали бы какие бы то ни было основания для опасений «раскола».

Ленин уже не мог противостоять политическим оппонентам, но их неминуемо раздавит его огненная колесница террора.

Для народа партийные вожди, несмотря на абсолютную немощь Ленина, у которого 10 марта усиливается паралич правой стороны и пропадает речь, избирают его на пленуме ЦК РКП(б) 26 апреля членом Политбюро ЦК, с 6 июля ВЦИК утверждает главой правительства огромной державы – СССР.

15 октября 1923 г. в Политбюро ЦК РКП(б) поступило «Заявление 46-ти», подписанное видными партийными и государственными деятелями: Е.А. Преображенским, Л.П. Серебряковым, С.В. Бреславом, А.Г. Белобородовым, А.П. Розенгольцем, В.А. Антоновым-Овсеенко, И.Н. Смирновым, Г.Л. Пятаковым, В.В. Оболенским (Осинским), Н.И. Мураловым, Т.В. Сапроновым, Л.С. Сосновским и др. В нем говорилось: «Под внешней формой официального единства мы на деле имеем односторонний, приспособляемый к взглядам и симпатиям узкого кружка подбор людей и направление действий. В результате искаженного такими узкими расчетами партийного руководства партия в значительной степени перестает быть тем живым самодеятельным коллективом, который чутко улавливает живую действительность, будучи тысячами нитей связанным с этой действительностью. Вместо этого мы наблюдаем все более прогрессирующее, уже почти ничем не прикрытое разделение партии на секретарскую иерархию и «мирян», на профессиональных партийных функционеров, подбираемых сверху, и прочую партийную массу, не участвующую в общественной жизни… свободная дискуссия внутри партии фактически исчезла, партийное общественное мнение заглохло… Режим, установившийся в партии, совершенно нетерпим; он убивает самодеятельность партии, подменяя партию подобранным чиновничьим аппаратом…»[763]

Таким образом, после перехода к нэпу в политике и деятельности партийного и советского руководства, государственных и партийных органов всех уровней боролись две противостоящие друг другу тенденции: одна – к либерализации политической системы, другая – к сохранению ее административно-бюрократических основ. Возможности большевистского реформизма были ограниченны, они не выходили за рамки «диктатуры пролетариата» и монопольной власти Коммунистической партии. На основы сложившейся политической системы реформы не посягали, и она продолжала функционировать методами Гражданской войны.

«Сработал «закон системности», – считает известный российский исследователь Е.Г. Гимпельсон, – согласно которому всякая система, получившая известную замкнутость, не поддается частичному реформированию. Попытки такого реформирования не предотвращают возвращения общества на круги своя. Так получилось в 20-х годах: незавершенность, неадекватность политических реформ экономическим оставляли возможность возврата к тому, что нэп отрицал»[764].

Фактически блокировав разлагающегося вождя в подмосковных Горках, его соподельники изготовились к неминуемой борьбе за политическое лидерство, за нового вождя, наделенного неограниченной властью, ибо их дело без диктатуры было мертво.