Кахатанна. Тетралогия (СИ) - Виктория Угрюмова

Именно об этом он и говорил вполголоса с Победителем Гандарвы. Братья отошли в сторону, чтобы никому не мешать и самим не быть услышанными. После битвы на Шангайской равнине Арескои и га‑Мавет очень сблизились. И прежде относившиеся друг к другу достаточно доброжелательно, они сдружились, потому что, как никто иной, могли друг друга понять.

Яростное сопротивление людей, защищавших Каэтану во время ее путешествия, обескуражило бессмертных. Во‑первых, они никогда не сталкивались прежде с тем, чтобы смерти не боялись. Свободные души воинов так и остались неподвластны ни одному, ни другому брату. Во‑вторых, им никто и никогда так преданно не служил. Ни за богатство, ни за власть, ни за славу они не смогли купить себе таких верных помощников. И то, что эти люди, не задумываясь, отдали свои жизни даже не богине, а простой смертной девочке, которая была не в состоянии ничем им отплатить, повергало их в изумление. Особенно удивило братьев поведение маленького мохнатого человечка — альва‑книгочея, от которого вообще никто не мог ожидать способности к самопожертвованию или героическим поступкам.

Арескои же потрясла смерть исполина Бордонкая. Ни для кого из Новых богов не было секретом, что зеленоглазый Победитель Гандарвы ни на минуту не расстается с оставшейся ему после поединка секирой, носившей имя Ущербной Луны. Седой конь гемертского рыцаря и его оружие стали самым дорогим из того, чем владел Бог Войны. Арескои и сам с трудом понимал, что перевернулось в его душе с того памятного дня. Возможно, когда Бордонкай назвал его братом?..

Никому, кроме га‑Мавета, он не мог излить душу. И то, что Бог Смерти понимал его и не поднимал на смех, стало началом их сближения. Оба брата отчетливо и ясно чувствовали присутствие на Арнемвенде третьей силы — Древние боги были здесь абсолютно ни при чем. И если Джоу Лахатал, обладая тем же знанием, не подавал виду, то Арескои и га‑Мавет пытались, как могли, повлиять на мнение остальных братьев. И кое‑чего в этом направлении им явно удалось достичь.

— Ты думаешь, Лахатал признает необходимость примириться с Древними? — спрашивает у брата га‑Мавет.

— Нет. Не верю, что он сумеет переломить себя. Джоу Лахатал силен, но не настолько, чтобы победить Джоу Лахатала. Мы все не настолько сильны, — отвечает Победитель Гандарвы. Кто, как не он, доподлинно знает это?

— Надо попытаться убедить его отправить посольство в Сонандан…

— Хорошо бы. Но кто возьмется за сей неблагодарный труд?

— А хоть бы и я, — залихватски произносит желтоглазый бог.

— Хорошо. Допустим, ты уговоришь его. А кто уговорит Кахатанну принять нас не как врагов, а как союзников?

— Она же, Истина, — растерянно отвечает га‑Мавет. — Она должна нас услышать и понять. Все в мире меняется, мы тоже изменились. И я искренне сожалею о том, что мы травили ее. Но кто же знал, что все так обернется?

— Мы знали. Давай смотреть правде в глаза. Не возникни насущная необходимость в ней, не случись так, что она оказалась сильнее, мы бы и сейчас преследовали ее, если уже не уничтожили бы. И радовались бы, потому что стремились к этому всегда!

— Это были другие мы! — протестует Бог Смерти. — Разве ты представлял себе когда‑нибудь, что сам похоронишь человека и прольешь слезы над его могилой?!

— Нет, конечно, — отвечает Арескои.

— Тогда и говорить не о чем. Что было, то было…

— Но она! — упорствует зеленоглазый. — Ты бы на ее месте понял и принял нас?

— Я бы отомстил, — честно отвечает Смерть после недолгого раздумья. — Тем более за гибель Эко Экхенда.

— Вот видишь. Послушай, я все хочу спросить у тебя: он что, действительно так ее любил?

— Действительно любил, — говорит Смерть, склоняя голову. — Ты бы слышал, как он играл на свирели… Для нее.

— Ну что же. Тогда Арнемвенд проиграл еще до начала войны. Джоу артачится, как необъезженный жеребец, не желая идти к Кахатанне, а она не захочет говорить с нами — и это в лучшем случае.

— Что же делать? — спрашивает га‑Мавет.

— Давай подумаем…

Они бы еще долго говорили о своем, но тут их внимание привлекает бесцветный тщедушный человечек напротив трона. Он стоит перед Змеебогом, расставив ноги, маленький и нелепый, задрав голову, и орет во весь голос, чтобы докричаться до Джоу Лахатала. На фоне Верховного Владыки человечек смотрится жалко и нелепо. Видимо, он сам сознает это, и его слова полны ядом ненависти. Крича, он во все стороны брызгает слюной и машет руками так, что его можно сравнить с ветряной мельницей.

Золотоволосый и голубоглазый красавец Джоу Лахатал насмешливо разглядывает со своего возвышения безобразную маленькую козявку, осмелившуюся беспокоить его своим писком. Га‑Мавет и Арескои видят — их брат даже не отдает себе отчета в том, что именно здесь происходит. Они тоже не все понимают, но сама абсурдность ситуации наводит на мысль о том, что не все так просто, как кажется на первый взгляд. Да, человечек, конечно, и смешон, и нелеп, и жалок, но неужели он сам этого не понимает и добровольно решился на бесцельный, с точки зрения богов, поступок? Для чего‑то же он пришел сюда и сейчас грозит самому Лахаталу чьим‑то гневом и возмездием, но не своим же. Проще всего считать его несчастным безумцем, но несчастные безумцы не ходят через пространства, как через комнаты; несчастные безумцы не обладают силой проникнуть во дворец Змеебога. И это значит, что за спиной несчастного безумца стоит кто‑то другой, кто послал его сюда. Братья оглядываются в поисках Гайамарта, который пробирается к ним через толпу — взволнованный и побледневший.

— Вы знаете, кто это? — спрашивает он вместо приветствия.

— Понятия не имеем…

— Тогда как же он сюда попал?

— Может, — неуверенно предполагает Арескои, — его привел кто‑нибудь?

— И ничего никому не сказал?!! — восклицает Гайамарт. — С каких это пор стало так легко попасть во дворец Джоу Лахатала?

Братья вынуждены признать его правоту, только легче им от этого не делается.

А человек между тем кричит в лицо смеющемуся владыке:

— Я пришел к тебе как посланник того, кто в скором времени станет хозяином этого мира и вашим повелителем. Господин мой всемогущ, вездесущ и беспощаден, но в великой своей мудрости он не желает никому зла. И посему предлагает вам признать его власть, уступить ему Арнемвенд — и за то он возвеличит вас при себе и сделает своими верными слугами. Быть же слугой моего господина — высшее счастье, которое может выпасть на долю смертного или бессмертного!!!

Вопли его становятся уже похожими на истерику. И Гайамарт понимает, что видит перед собой фанатика, который ни перед чем не остановится ради осуществления своей идеи. Правда, этим он не очень отличается от самого Змеебога, который в своем стремлении не допустить Кахатанну до хребта Онодонги поставил с ног на голову весь Вард и добился практически полного разрушения собственного благополучия. Но тщедушный человечек отчего‑то вызывает у Гайамарта животный ужас.

Арескои и га‑Мавет переглядываются. Они тоже чувствуют, что смертный буквально источает флюиды ненависти и зла. Странно казалось бы, человек не в состоянии вместить в себя столько черноты и пустоты. Бог Смерти не понаслышке знает, что такое зло и жестокость: его работа — убивать. Но даже в смерти нет столько безысходной злобы и ужаса.

Непонятный какой‑то человек пожаловал…

* * *

Произнесенное было настолько неслыханно, что Джоу Лахатал некоторое время оторопело смотрел на посланника. Наконец наморщил лоб, сдвинул брови, хмурясь, но не выдержал и разразился громовым хохотом:

— А‑Лахатал, Арескои, вы слышали? Братья мои, вы слышали? Откуда к нам попал этот безумец, кто его пропустил?

Змеебог смеялся, а Арескои и га‑Мавет бледнели.

— Ты думаешь, это начало? — спросил Черный бог у брата.

— А найдется ли безумец, который решится сам прийти к Джоу Лахаталу за своей смертью? Ради чего?

— Как зовут твоего господина? — выкрикнул А‑Лахатал, перекрывая смех Верховного Владыки.

— Имя его ты узнаешь очень скоро! — заорал человек в ответ.

И Морской бог понял, что смертный совершенно его не боится. Только смелостью или отвагой это состояние не являлось. Трусливой была душа присланного неведомым господином. Однако разум его был затуманен злобой настолько, что страх уже не умещался в нем.

Шуллат взбежал по ступеням к трону и наклонился к уху Лахатала:

— Перестань смеяться, ты же видишь, как серьезно то, что происходит. Неужели ты не понимаешь, что этот жалкий человек сам не ведает, что говорит? Но вот оно, первое послание неведомого Зла…

Джоу Лахатал отшатнулся от Огненного бога, и черты его исказились гримасой злобы и боли. Он все понимал, но как отчаянно, как свирепо сопротивлялся собственному разуму, собственной памяти и встревоженной душе.