Когда завидуют мертвым - Сурен Цормудян

– Но, может извержения и не произойдет. Если напряжение в магматической камере выйдет через мелкие вулканы по периметру, то беда может и минует.

– Может? – это окрыляет, знаешь ли, – Покачал головой Варяг.

– А я причем? – Юрий пожал плечами. – В конце концов, есть и хорошие новости.

– И какие?

– Мы еще живы, – Алексеев невесело усмехнулся.

– После всего того, что ты наговорил сейчас, уже и не знаю, радоваться или плакать по этому поводу… – Пробормотал Сквернослов, отойдя от перископа.

Его место занял Яхонтов.

– Есть резкое снижение температуры, – произнес Юрий, глядя на приборы. – Мы в воронке.

– Сколько? – спросил Людоед.

– Минус пятьдесят четыре, – ответил космонавт. Затем покачал головой и добавил. – Минус шестьдесят семь.

– Так быстро? – изумился Яхонтов.

– Именно. И это еще не предел. – Алексеев вздохнул.

– А наша машина выдержит? – С тревогой в голосе спросил Вячеслав.

– Должна. Но лучше пока постоим. Двигаться не будем.

– Чего? – Крест уставился на космонавта. – Что за ахинею ты сейчас сказал, Юра? На Луне перепады между днем и ночью и между светом и тенью в сто, двести градусов. Что может сейчас повредить эту машину, кроме гранатомета, который на таком морозе даже не выстрелит. А?

Космонавт устало посмотрел на Людоеда.

– Ты опять со своими подозрениями? Ты хоть представляешь, сколько этой машине лет и какой путь она уже прошла? Это чудо, что она еще движется.

– Чудо? – Николай взглянул на повернувшегося к ним лицом Алексеева, – А там, в Надеждинске ты был намного более уверен в этом луноходе.

– Тогда я во многом был уверен. Тогда я еще не представлял себе, что родная дочь может выстрелить в голову своему отцу. Сейчас я не уверен ни в чем.

Николай замолк. На это ответить было нечего. Молчал и Людоед. Славик стыдливо отвернулся, очевидно, ощутив неловкость за свой поступок в подвале амазонок, когда он пытался изнасиловать Пчелку.

Яхонтов продолжал смотреть в перископ.

– А вот и циклон, – вздохнул искатель.

Николай прильнул к смотровой щели. Воздух за бортом машины наполнился хаосом снежной взвеси, которая закручивалась в неистовой ярости, словно желая стереть машину в порошок. Сточить ее как наждаком стачивают шероховатости на древесине, будто машина с пятеркой отчаянных людей была ненужной шероховатости на бескрайней снежной глади, закованной в холод планеты.

Отчего-то страх перед стихией заставил чувствовать себя уютно в этом замкнутом пространстве, где было тепло и тихо. А ведь от ледяного ада их отделяли лишь стенки корпуса в несколько сантиметров толщиной. Какой странный контраст…

– А все-таки оно прекрасно… Небо… – вздохнул, обращаясь скорее к самому себе, Вячеслав.

– У нас получится? – Николай взглянул на вышедшую из снежной бури Рану, которой все это буйство стихии было словно нипочем.

– Это ведь от вас зависит, – улыбнулась она. – Я могу лишь пожелать вам удачи.

– Ты так долго не приходила ко мне…

– А ты хотел? Ты был очарован силой Нордики, телом Ульяны, ангельским ликом той людоедской проститутки… Разве ты хотел увидеть безобразную и мертвую калеку? – спросила она.

– Зачем ты так. Ты… мне нравишься…

– А когда ты был пьян, то говорил что любишь. Чего только с пьяну не скажешь, правда? – она укоризненно покачала головой. – Или это просто жалость и чувство вины?

– Я запутался, Рана… Я ничего не понимаю. Где мы правы, а где нет? Как правильнее поступать? Мы усыпаем нашу дорогу трупами… А можно иначе?

– Становиться мертвыми, бремя живых. Страх перед смертью, призывает эту смерть. Это страсти человеческие.

– Я не понимаю…

– Только потому, что ты живой. Но смерть…

В объятьях смерти столько страсти

В них позабудешь про ненастье

Забудешь в них про страх и счастье

Забудешь в них, что значит быть живым

А значит сразу станешь ты иным

О Смерть! Ты любишь благородных!

Ты не берешь к себе безродных

Мерзавцев алчных и тупых

Крадущих счастье у других

Ты обнимаешь лучших из людей!

И оставляешь жить полузверей

Тех, кто достоин смерти как никто другой

Кого бы стоило отправить в мир иной

Так почему ты так несправедлива?

Иль я не знаю, что ты так красива

Что награждаешь своим телом лучшего из нас?

Но только лишь один

Единый раз…

Она пропела грустным голосом и смолкла.

Он задумчиво смотрел на девушку. Эта песня тронула его сердце… нет. Не просто тронула. Пронзила его насквозь…

– Тогда какой во всем смысл?

– Смысл есть во всем. Если есть жизнь, значит так надо. Если есть смерть, значит и это надо. Но только не тогда, когда жизнь одних питается смертью других. И не тогда, когда смерть изливается рукотворными потоками крови и огня, извращая вечное таинство смерти насилием и войной.

– Таинство смерти? А когда от болезней умирают маленькие дети… Это замечательное такое таинство? – воскликнул Николай.

– Это грустно.

– Это несправедливо!

– Справедливость лишь в том, что умрут все.

– Одни проживут в достатке и тепле, эксплуатируя других, а для других вся жизнь сплошная борьба и потери! Боль и страдания! В чем справедливость?!

– В том, что будет потом.

– А что будет потом, черт возьми?!

– А вот это уже зависит не от меня. От вас. – Она снова улыбнулась. – А я лишь могу пожелать вам удачи.

– Я не желаю тебя слушать! Поди ты к черту! – разозлился Васнецов.

Рана сделала грустные глаза.

– Не убивай меня второй раз. Тебе это больше не удастся. Но ты делаешь мне больно. – Она исчезла в снежном вихре.

– Рана! Прости Рана, я не хотел! Но ты такие вещи говорила! – закричал он в ураган.

– Не зови ее. Ты выглядишь глупо и слабо. – Послышался голос за спиной.

Николай повернулся. Нордика теребила гриву ручного люпуса и с жалостью смотрела на Васнецова.

– Ты? Ты тоже умерла?

– С чего ты взял?

– Но… Все девушки что мне встретились в экспедиции, погибли… – Он развел руками.

– А я нет. У меня прекрасные защитники. Ахиллес. – Она поцеловала пси-волка в нос. – И Людоед. Пусть он и не рядом.

Васнецов уставился на люпуса. Тот пристально смотрел своими умными глазами на молодого человека.

– Он не попытается меня обратить? – тихо спросил Николай.

Нордика засмеялась.

– А там, в подвале амазонок, когда ты подглядывал за тем, как Илья расправляется с волками, ты разве не понял, что больше не подвержен влиянию пси-волков?