Мао Цзэдун - Александр Панцов

Новые обследования также «подтвердили» неоднократно высказывавшийся им ранее тезис об огромном революционном потенциале люмпенов, этих «отверженных», у которых «в холод, кроме лохмотьев, нечем бывает прикрыть тело»[53]. В районах, захваченных Красной армией, писал Мао, все эти люди, включая преступников и попрошаек, «приветствовали революцию»; они «были ужасно счастливы, узнав, что местных тухао свергли, а землю их поделили… среди них не было ни одного, который бы оказался контрреволюционером». «Над этим стоит призадуматься», — многозначительно замечал Мао18.

Но не все коммунисты разделяли его заключения. В 1930–1931 годах Мао пришлось столкнуться с реальной оппозицией в партии — наиболее мощной за все время его занятий аграрным вопросом. Резкое несогласие с ним, точнее с его пролюмпенскими идеями, направленными против трудового крестьянства, высказали члены местной цзянсийской организации КПК. Конфликт оказался настолько острым, что в начале декабря 1930 года перерос в открытое вооруженное столкновение — первое в истории КПК кровавое противоборство враждующих фракций. Эти разборки получили название «Футяньский инцидент» — по названию городка в центральной Цзянси, где в самом начале декабря 1930 года войска цзянсийцев атаковали представителей Мао Цзэдуна, занимавшихся выявлением «контрреволюционных элементов».

Корни конфликта обнажились еще в феврале 1930 года, во время объединенной партийной конференции фронтового комитета 4-го корпуса, особого комитета западной Цзянси и армейских комитетов 5-го и 6-го корпусов Красной армии, состоявшейся в деревне Питоу, недалеко от крупного населенного пункта Дунгу в центральной Цзянси. Именно эта конференция, как мы помним, 7 февраля приняла Закон о земле, в котором вновь, как и в горах Цзинган, устанавливался уравнительный принцип передела земли: «Взять у тех, у кого много, и дать тем, у кого мало». Данная формула и вызвала разногласия: группа местных, цзянсийских, коммунистов резко осудила эгалитаризм, призвав к дележу только земель дичжу, а не крестьян, да и то не по «едоцкому разделу», а по количеству имевшейся в крестьянских хозяйствах рабочей силы19. Понятно, что в глазах Мао такая позиция выглядела как явный «правый уклон», с которым следовало беспощадно бороться. «Местные руководящие органы партии всех уровней переполнены дичжу и богатыми крестьянами, — сделал он вывод. — Они проводят совершенно оппортунистическую политику»20.

В своей правоте он был убежден. Тем более что за несколько недель до конференции прочитал антикулацкое письмо Политсекретариата ИККИ по крестьянскому вопросу, посланное в ЦК КПК в июне 1929 года.

Цзянсийские коммунисты на конференции были представлены не только особым комитетом западной Цзянси. Немало их было и среди членов армейского комитета 6-го корпуса. Сама эта воинская часть включала в себя отряды местных партизан, действовавших в провинции до прихода туда войск Мао (так называемые 2, 3, 4 и 5-й отдельные полки Цзянсийской Красной армии). Переформировывая по приказу ЦК эти подразделения в 6-й корпус, Мао в январе 1930 года назначил главой его армейского комитета сорокалетнего хунаньца Лю Шици. Начальником же корпусного политотдела сделал своего младшего брата, Мао Цзэтаня. Понятно, что он хотел поставить цзянсийцев под надежный контроль. Год блуждания по провинции убедил его: местным партийным и военным кадрам нельзя доверять. Если в «стране хакка», расположенной на стыке южной Цзянси, западной Фуцзяни и северо-восточного Гуандуна, большинство крестьян и партийцев приветствовали войска 4-го корпуса, то в центральных районах Цзянси и прилегающих к ним западных и юго-западных областях ситуация была иной. Здесь жили люди, считавшие себя коренными цзянсийцами (бэньди), из поколения в поколение враждовавшие с южными хакка. Выходцы из этой среды доминировали и в местных организациях КПК, и в их партизанских формированиях, и в поддерживавших коммунистов цзянсийских отделениях тайного мафиозного общества «Саньдяньхуэй» («Общество трех точек»). Войска 4-го корпуса, в которых 50 процентов составляли хунаньцы, а еще 20 — жители южной Цзянси и западной Фуцзяни, рассматривались ими как «пришлые», хаккские, а потому не вызывали доверия. Именно поэтому цзянсийская парторганизация и встретила в штыки радикальный закон о земле, предложенный Мао21.

На конференции в Питоу цзянсийцы остались в меньшинстве. Закон, как мы знаем, прошел, и Мао «огнем и мечом» начал проводить аграрную революцию в центральных и западных районах провинции. Вместе с Чжу Дэ, который, как мы помним, сам был хакка, он выдвинул лозунг «всеобщего физического уничтожения кулаков»22. Вот это-то и обострило конфликт.

Ситуация усугубилась тем, что как раз в то время в провинции развернул активную деятельность тайный антикоммунистический «союз АБ» («АБ туань»), созданный местными правыми гоминьдановцами еще в 1925–1926 годах. (Буквы «А» и «Б» означали разные уровни посвящения его членов — провинциальный и уездный.) Как и католический орден иезуитов времен Реформации в Европе, союз главную цель видел в разоблачении «ереси». Только не протестантской, а коммунистической. И, так же как последователи монаха Лойолы, члены союза не гнушались грязными методами. Особенно широко использовали они внедрение в организации КПК своих людей — провокаторов и шпионов, делавших все возможное для дезорганизации коммунистического движения23. В октябре — декабре 1930 года их активность достигла апогея. Как раз в то время Чан Кайши, одержавший победу в длительной войне против маршала Фэн Юйсяна и хозяина провинции Шаньси Янь Сишаня, развернул мощное наступление на советские районы в Цзянси. Военная операция, осуществляемая силами 9-го корпуса НРА и приданных ему дополнительных формирований общей численностью в 100 тысяч штыков, получила название «первого антикоммунистического похода». Агенты союза играли в ней не последнюю роль.

Слов нет, провокаторов надо было разоблачать. Но как? Свои и враги перемешались. Кто есть кто, разобрать было почти невозможно. Выявление шпионов требовало времени, но смертельная опасность, нависшая над Красной армией, заставляла идти напролом. Атмосфера страха, вызванная наступлением Чан Кайши, сгущалась. А тут еще обострение отношений между «пришлыми» и местными коммунистами! Обе фракции под предлогом борьбы с «союзом АБ» яростно атаковали друг друга. В войсках и парторганизациях развернулась крупномасштабная чистка, в ходе которой, разумеется, хватали и правого, и виноватого. Главную роль в ней, понятно, играл Мао: никаких шансов против него и его хаккской армии коммунисты Цзянси не имели. В общем, все это напоминало наш «37-й год», с той лишь разницей, что происходило за семь лет до настоящего «большого террора» в СССР. К октябрю 1930 года более тысячи членов цзянсийской партийной организации пали жертвами террора. Уничтоженным оказался каждый тридцатый цзянсийский коммунист24. А чистка продолжала набирать обороты. Мао не мог успокоиться. Ведь в данном случае, как он считал, ему приходилось иметь дело не с «заболевшими» товарищами по партии (их-то «болезни» он по-прежнему готов был «лечить»), а с глубоко законспирированными шпионами Гоминьдана. Они ему стали мерещиться буквально везде. «В последнее время вся [организация] партии в юго-западной Цзянси оказалась охвачена очень серьезным кризисом, — докладывал он в ЦК в середине октября. — Партийное руководство полностью оказалось в руках богатых крестьян, проводящих свою линию… Большинство руководящих [партийных, комсомольских и советских] органов заполнено членами союза АБ и богатыми крестьянами[54]… Без коренной перестройки партии в юго-западной Цзянси совершенно невозможно преодолеть нынешний кризис»25. Руководители цзянсийской парторганизации сопротивлялись, как могли. «Мао хочет сосредоточить власть в своих руках», — жаловались они в тот же ЦК26.