Суворов - Вячеслав Лопатин

Суворов часто спал навзничь и от того подвергался приливу крови, кричал во сне, а в таком случае было его приказание тотчас будить его для предупреждения вредных последствий. Однажды спросил он Сергеева, пришедшего будить его в полночь: "Кричал я?" — "Кричали, Ваше Сиятельство", — отвечал Сергеев. "Для чего ж ты не разбудил меня тогда?" — "Был еще десятый час", — сказал Сергеев. "Позови ко мне Тищенку". А Тищенко был малороссиянин, адъютант Суворова, человек неграмотный, употреблявшийся для расправы.

Суворов не держал при себе никаких животных, но, увидев на дворе собаку или кошку, любил по-своему приласкать их; встретив собаку, кричал: "гам, гам", а увидя кошку: "мяу, мяу", подражая их голосу.

Он не терпел своих портретов, и только одна Императрица убедила его по взятии Варшавы согласиться, чтобы с него списали портрет и сделали бюст. В доме его не было зеркал, и если на отведенной ему квартире оставались зеркала, то закрывались простынями. "Помилуй Бог, — говорил он, — я не хочу видеть другого Суворова".

Также он не любил и никогда не имел ни при себе, ни в комнате своей ни стенных, ни столовых, ни карманных часов, говоря, что солдату и без часов должно знать время.

Зимою и летом он носил нитяные чулки. Докторов не только не любил, но даже, когда офицеры или солдаты просились в больницу, то говорил им: "В богадельню эту не ходите. Первый день будет тебе постеля мягкая и кушанье хорошее, а на третий день тут и гроб! Доктора тебя уморят. А лучше, если нездоров, выпей чарочку винца с перечком, побегай, попрыгай, поваляйся и здоров будешь!"

Во время Польской и Турецкой войны, в походе, особенно при больших, утомительных переходах, по привале, для роздыха в полдень или ввечеру Суворов, слезши с лошади, бросался на траву и, валяясь несколько минут на траве, держал ноги кверху, приговаривая: "Это хорошо, чтобы кровь стекла!" То же приказывал делать и солдатам.

Табаку никогда не курил, но днем любил нюхать рульной[40] табак и очень часто. В будничные дни держал золотую табакерку, а в праздник осыпанную бриллиантами, с портретом Императрицы Екатерины II или с вензелями Иосифа Второго и других Европейских Государей, даривших его табакерками, и менял их почти ежедневно; но не любил, чтобы нюхали из его табакерки. Исключение было только для Князя Григория Семеновича Волконского, с которым он был в дружбе.

Суворов очень любил мазаться помадою и прыскаться духами, особенно оделаваном (лавандовой водой. — В. Л.), которым смачивал всякий день узелок платка своего.

Во всю жизнь Суворова при нем не было женщин в прислужницах».

Казалось, великому полководцу оставалось доживать свой век. Александр Васильевич всерьез подумывал об уходе в монастырь. Он даже просил у императора позволения «отбыть в Нилову Новгородскую пустынь, где я намерен окончить мои краткие дни в службе Богу»: «Спаситель наш один безгрешен. Неумышленности моей прости, милосердный Государь». И вдруг в Кончанское прискакал фельдъегерь с рескриптом императора от 4 февраля:

«Сейчас получил Я, Граф Александр Васильевич, известие о настоятельном желании Венского Двора, чтоб Вы предводительствовали армиями Его в Италии, куда и Мои корпус [а] Розенберга и Германа идут.

И так по сему и при теперешних Европейских обстоятельствах долгом почитаю не от своего только лица, но от лица и других предложить Вам взять дело и команду на себя и прибыть сюда для отъезду в Вену».

Ближайший сотрудник Павла I Ф.В. Ростопчин вспоминал: «Венский кабинет в 1799 году по смерти Принца Оранского, назначенного главнокомандующим в Италию, затрудняясь на его место выбором и преодолев самолюбие, решился у Государя Императора Павла требовать живущего в деревне и в отставке Фельдмаршала Суворова. И как время не терпело, то и прислан был от Римского Императора нарочный гонец. Прочитав письмо два раза, Император Павел изволил мне сказать: "Вот русские — на всё пригождаются, радуйся". И, взяв перо, написал к Фельдмаршалу Суворову следующее: "Граф Александр Васильевич! Теперь нам не время рассчитываться: виноватого Бог простит. Римский Император требует Вас в начальники своей армии и поручает Вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело на сие согласиться, а Ваше — спасти их. Поспешите приездом сюда и не отнимайте у славы Вашей времени, а у Меня удовольствия Вас видеть"». Возможно, граф ради красного словца выдумал это второе, личное письмо государя, хотя не исключено, что оно существовало — Павел был не чужд рыцарских порывов. Но, поручая Суворову значительные силы, император по-прежнему не доверял ему и не понимал лучшего полководца России.

Фельдмаршал еще не выехал из Кончанского, как другой фельдъегерь поскакал с рескриптом к генералу Герману. Тому поручалось: «Иметь наблюдение за его, Суворова, предприятиями, которые могли бы повести ко вреду войск и общего дела, когда будет он слишком увлекаться своим воображением, заставляющим его иногда забывать всё на свете. Итак, хотя он по своей старости уже и не годится в Телемаки, тем не менее однако же Вы будете Ментором[41], коего советы и мнения должны умерять порывы и отвагу воина, поседевшего под лаврами».

Генерал-лейтенант Иван Иванович Герман, старый знакомый Суворова еще по Астрахани и Финляндии, был известным специалистом по военной топографии. Нечаянную славу ему принесла победа в 1790 году на Кубани над армией Батал-паши, когда после скоропостижной смерти командующего Кубанским корпусом де Бальмена Герман как старший генерал принял командование. Победу добыли его подчиненные — заслуженные боевые генералы и офицеры; Герман же отправил реляцию и получил Георгия 2-й степени.

Герман не постыдился принять на себя уготованную ему роль. Угождая императору, он высокомерно отозвался о Суворове, в котором видел только «старые лета, блеск побед и счастие, постоянно сопровождавшее все его предприятия».

Но генерал-лейтенанту не пришлось руководить маршалом — он был назначен командовать войсками в Голландию. Да и Суворов, исповедовавший принцип «вся власть командующему», никому не позволил бы вмешиваться в свои распоряжения. История зло посмеялась над самонадеянным выскочкой — в первом же большом сражении при Бергене 8 сентября 1799 года русско-английские войска потерпели полное поражение: потери англичан составили тысячу человек, русских — три тысячи. Узнав, что Герман со всем своим штабом был взят в плен, император в гневе приказал вычеркнуть его из списков генералитета.

Не доверяло Суворову и австрийское руководство. Глава кабинета и гофкригсрата Тугут (известный дипломат и отнюдь не военный человек) даже предполагал поручить пост главнокомандующего союзных войск в Италии совершенно неискушенному в военном деле юному эрцгерцогу Иосифу, брату императора. В таком случае роль Ментора должен был играть уже Суворов. При всём том австрийцы видели свое спасение только в военной помощи России. Но вмешались главные устроители коалиции — практичные англичане, которые, по справедливому замечанию А.Ф. Петрушевского, «никогда не продавали дешево услуг своей страны». Они высказались за Суворова. Недаром в письме в Лондон графу Воронцову Александр Васильевич счел своим долгом выразить признательность Георгу III за «благоволение… в избрании моем на предлежащий мне подвиг».