Книга теней - Джеймс Риз

– А он уже удрал, кузен. В Нант, позавчера.

– Мне нужен кучер, – сказала я напрямик, стараясь скрыть смущение. – Хорошо заплачу тому, кто довезет меня до Буржа, а возможно, и несколько дальше. – Я показала им кошелек, взятый с собой из экипажа, держа его раскрытым в ладонях, как треснувший перезрелый фрукт. Мне еще предстояло узнать, что деньги помогают привлечь внимание мужчин, да и женщин определенного сорта тоже. – Мой кучер покинул меня и…

Стоило мне немного потратиться, и я получила то, что хотела. Не помню, кто из них назвал имя некоего Этьена Б., но все четверо тут же принялись чертить на земле тупыми концами своих удочек стрелки, показывающие нужное мне направление, так что удивляюсь, как мне вообще удалось отыскать дорогу.

Так или иначе, вскоре я заключила сделку с новым кучером, которого обнаружила сидящим, развалившись на стуле, у порога его убогого приземистого дома. Он без конца обстругивал, бог знает зачем, ручку метлы. Я сделала весьма щедрое предложение, но он запросил еще больше. Сбитая с толку, я тем не менее была твердо уверена в одном: что не хочу больше сама править лошадьми, – поэтому тут же согласилась. (Тогда я еще не знала, что в переговорах такого рода следует начинать с малых сумм.) Этьен зашел в свою лачугу и вскоре с походным мешком через плечо последовал за мной в отдаленный закоулок, где увидел берлин и остолбенел. Я всерьез опасалась, что он сейчас повернется и уйдет. Ничего особенного, убеждала я его, просто карета, ну, может быть, побольше и понарядней, чем другие. Он улыбнулся, забросил свой мешок на козлы и залез туда сам.

Этьен, который действительно довезет меня до Буржа и дальше, до самого Авиньона, оказался умелым и преданным кучером. Раза в три старше меня, широкоплечий, неопрятный и уродливый… но обаятельный.

Я поняла это по его глазам, ясным и веселым. У меня создалось впечатление о нем как о человеке, который сделает все, что угодно, ради денег, не столько из-за нужды, сколько из любви к ним. Этьен ни о чем не спрашивал, принимая все как должное; немногословие, кажущееся отсутствие любопытства, – главная отличительная особенность подобных людей. Я была очень довольна своим новым кучером.

Теперь наш путь лежал в Бурж. Я решила, что мы спрямим свой маршрут, то есть удалимся от Луары. Не станем терять времени на поиски рек, ручьев или каналов, которые могли бы поддержать силы призраков. По правде сказать, после того что случилось накануне, мне нужно было провести какое-то время без них, в одиночестве. К тому же у нас оставалось не более трех дней до новолуния: за это время нам надо было покрыть еще изрядное расстояние к югу. Если священник и остался недоволен моим решением, то, во всяком случае, не явился сообщить мне об этом.

Путешествие на этом отрезке пути не было отмечено какими-либо событиями. Я спала, читала, писала, любовалась окрестностями, насколько это представлялось возможным из окна безостановочно катящейся кареты.

Позднее, когда мы проезжали через некоторые города – а мы двигались через Бурж, Мулен, Роан, имея промежуточной целью Лион, затем на нашем пути будут Вьен, Баланс, Монтелимар и Оранж – здесь уже настоящий юг Франции, потом – Авиньон и, наконец, близ Ле-Бо – заветный перекресток, – я иногда стучала в потолок кареты, чтобы Этьен остановился. Я разыскивала местного книготорговца – в их лавках, на их лотках я отбирала все, что относилось к… скажем так, к «черной магии». (Близ Вьена я набрала в лавке у одного неприятного с виду человека целую коллекцию таких книг: он не имел ни малейшего понятия, чем обладал!) Время от времени я избавлялась от части содержимого несессера: никогда не стала бы носить такую одежду, да к тому же нужно было освободить место для моей быстро растущей библиотеки. Одежду я отдавала нуждающимся, так что если когда-нибудь к вам протянется за подаянием рука незнакомца, чье худое запястье украшают изящные алансонские кружева, значит, тут без меня не обошлось! К началу моего морского путешествия дорожный сундук, бывший некогда диковинным гардеробом, оказался забит книгами. Там был еще, правда, тот мешок из черного бархата, по-прежнему туго завязанный, содержимое которого оставалось для меня тайной.

…Призраки в конце концов вновь присоединились ко мне (это случилось глубокой ночью близ Лиона), почерпнув новые силы из Роны, стремительно несущей свои воды с отдаленных альпийских высот – таким образом швейцарские горные ландшафты вносят свой вклад в непредвиденные подъемы воды, буквально терзающие эту часть Франции и ее обитателей после весенних и осенних дождей. От Лиона и до конца пути духи будут появляться часто, во многом благодаря обильным водам Роны и ее притоков, которые, как мне станет известно потом, претерпели раннее и подозрительное вздутие. По существу, паводок будет сопровождать нас по всей Южной Франции, начиная с Лиона, куда доносит свои быстрые воды Сона, река почти столь же широкая, как Рона, но более спокойная. Я слышала, как женщина в рыночном ряду рассказывала, будто берега Соны сместились: она якобы наблюдала со второго этажа, как Сона затопила, хоть и неглубоко, всю округу, превратив сушу в озеро, чьи воды, казалось, плещутся у подножия далеких сине-серых гор Юры.

Я боялась, что наводнение помешает нам. В Лионе я говорила об этом сначала с отцом Луи, не слишком довольным, что его вызвали во второй раз, а затем с Этьеном. Мы решили, что после утреннего отдыха в Лионе поедем дальше, хоть ненамного опережая паводок.

В то влажное, хмурое утро в Лионе я не стала снимать комнату в гостинице, как Этьен, что он, несомненно, заслужил. Вместо этого я отправилась побродить по улицам, чтобы почувствовать ритм города, не дать ему подавить меня, как это случилось в Нанте.

Речной туман навис над Лионом, заволакивая контуры зданий. Низкое небо цвета сажи, облака, грозящие пролить потоки дождя и поднять уровень речных вод до невиданной прежде высоты. В этот ужасно серый день казалось, что каждая стена источает влагу. Камни мостовых были скользкими, перила лестниц липли к ладоням, которые становились клейкими, как коровий язык. И сами лионцы, казалось, были пропитаны влагой этого пасмурного дня. Их сонные глаза оживлялись, только когда я проходила мимо в своем… в своем довольно экстравагантном наряде. В конце концов чрезмерное внимание горожан изрядно мне надоело, и я решила разыскать портного, который взялся бы сшить мне из прославленных лионских шелков новую одежду.

Вся взмокнув под танцующими руками и мерной лентой добродушного портного, я заказала у него две пары простых панталон, более или менее соответствующих моде, и несколько просторных блуз, чтобы получше скрыть мои формы… Я спросила, сколько надо ему заплатить, чтобы он отложил всю остальную работу ради моего заказа. Когда он назвал сумму, я удвоила ее, сказав, что возвращусь через пару часов. (Я обретала все большую уверенность в сделках такого рода.)

Лион, как я поняла, служит связующим звеном между различными климатами и культурами. За моей спиной осталась сдержанность жителя севера, на смену ей пришла открытость южанина. Это, конечно, усложняло мне жизнь, поскольку противоречило моей собственной натуре: она скорее застенчивая, чем веселая, если можно так выразиться, скорее вода, чем вино.

Дорога, ведущая из Лиона, была хороша. Она шла вдоль русла реки через зеленые долины и ландшафты, заросшие тутовыми деревьями, дающими сырье для производителей шелка. (Да, эти шелка… Портной хорошо знал свое дело: я покинула его родной город чрезвычайно довольная обновками, став обладательницей нескольких батистовых блуз простого покроя, камзола из серого шелка и двух пар черных панталон, застегивающихся у колена, внутри сапог.)

Как я уже сказала, дороги были хороши, но местами их настолько развезло, что берлин глубоко увязал в грязи. Иногда колеса так взбалтывали грязь, что она захлестывала экипаж до самой крыши, несколько маскируя его великолепие, что, впрочем, было очень кстати. Временами вздувшиеся воды реки, выплескиваясь на берег, лизали низкое брюхо берлина.

В тот день из окна катящейся кареты я вглядывалась в лица деревенских жителей, стоящих в своих немудреных одеждах вдоль берега реки на насыпях, плоских камнях и других возвышенных местах. Дальше к югу я видела их сидящими у порога своих приземистых домов или на крышах. Несмотря ни на что, люди занимались своими привычными делами. Рыбаки ловили рыбу, хотя им и приходилось это делать, сидя на сложенных штабелями ящиках. Женщины стирали, стоя на коленях на тех немногих камнях, что еще не ушли под воду. Так раз и навсегда установленный ход la vie quotidienne[128] не нарушался. Когда мы проезжали, они поднимали головы, отрываясь от своих трудов; некоторые махали нам рукой, другие показывали пальцем, ругались или смеялись. Через заднее окно берлина я могла наблюдать, как они потом возвращались к своей насущной мокрой работе.