Собрание сочинений. Том 1 - Петр Павленко

Но люди из-за сопок все прибывают.

Вон сбегает к реке старик Василий Луза, обгоняя Ушакова и крича что-то ему через плечо.

Вот из снайперской норы показалась окровавленная голова младшего командира Цоя. Прополз, стреляя, Чаенко. Раненый Тарасюк поднимал голову и слабо махал рукой: «Вперед, вперед!» Секретарь райкома Валлеш, в пиджаке, опоясанном патронташем, перебегал с первой группой бойцов 57-го полка. Лиц дальше было не видно, но люди чувствовались везде. Они ползли по трупам пограничников и японцев, прыгали в ямы, вырытые снарядами, или, открывая люки подземных стрелковых нор, выскальзывали в огонь все расширяющегося сражения с криками, перекрывающими грохот металла. Старик Луза сползал к самой воде. По виду он был спокоен. Он бил на выбор, не торопясь.

— От старик, от золото! — закричал Богданов.

А за стариком так же спокойно полз Ушаков, снайпер первого класса, и так же рассудительно выбирал цель. Смерть бесновалась вокруг, они не видели ее. В их глазах запечатлелись лишь фигуры японцев, тонкие глаза бойниц в танках. Они видели только то, во что метили. Все остальное шло поверх них.

— Заест Ушаков Лузу, — сказал Богданов. — Молодой парень, заест обязательно, — и стал суетливо выбираться из танка через пробоину, чтобы ползти и работать огнем рядом с Лузой.

Шла великая пехота большевиков.

— Пограничный бой кончился, — сказал Богданов. — Теперь начинается война.

Грудью приняв удар японцев на своей пограничной черте, разбив их натиск, Красная Армия входила в чужую, напавшую на нас землю, чтобы именно здесь до конца разметать, рассеять противника.

Но кавалерия генерала Када еще держала Георгиевку.

Када стоял, покачиваясь, на высоком стогу сена. Изредка он видел фланг стрелковых цепей Одзу, ползущих слева. Справа от него раскинулись молчаливые поля. Дело шло. Сзади подходили отставшие части.

— Село наше, — тихо сказал ему командир гусарского полка, только что пронесшегося по горящей долине меж сопок. — Смотрите, огонь села стихает. (Луза в это время отходил с перевала, оставляя дивизию Када перед полем батарей.)

— Поддержите этот последний удар, — распорядился Када. — Ваш полк, очевидно, и решит исход дела.

Он стоял, переминаясь с ноги на ногу на зыбком стогу. Группы спешившихся кавалеристов окружали село, и тишина завершающегося боя всходила вместе с солнцем.

Гусарский полк на-рысях прошел мимо. Када молча приветствовал его. Он видел, как колонна спустилась в овраг, перешла на широкое вспаханное поле, спешилась и поползла, потом замерла и осталась лежать, прекратив огонь. Он покачал головой, поняв, как измотаны его люди, как опустошены командиры.

— Нашел время для сна, — сказал он адъютанту, — немедленно передайте командиру гусарского полка — поднять людей. Осталось последнее усилие.

Адъютант приник к неотвечающему телефону.

— Коня! — крикнул Када, теряя терпение.

Человек шесть адъютантов бросились к лошадям.

Было, конечно, глупо лично вести в атаку выдохшийся полк, но выбора у него не было. Стоило полку скиснуть, как рушились все успехи сражения.

Он рванул коня и пошел вскачь, злясь и будоража себя для смерти.

Командующий второй армией Накамура медленно пробирался на машине к дубовому лесу, откуда был хорошо виден участок прорыва.

Он несколько раз просил остановить машину, — осматривал дымящиеся развалины снайперских логовищ и делал снимки.

— Ничего оригинального, — говорил он каждый раз, склоняя голову к плечу. — Апофеоз окопной тактики… Абсолютная ерунда… Старая русская боязнь двигаться, возведенная в систему.

Ослабевший бой вдруг послышался слева, с участка гвардейской дивизии.

— Не Орисака ли? — прислушиваясь и соображая, заметил вслух Накамура.

Но шум и грохот металла, воедино слитый, как рокотание грома, пронесся вправо и стал быстро приближаться из-за опушки дубового леска, захватывая весь горизонт. Так звучит землетрясение — зловеще и отдаленно, несмотря на близость.

Накамура велел остановиться возле уцелевшего дерева и просил адъютанта подняться на нижние ветви и сообщить, что ему видно.

— Это, должно быть, мотомехгруппа Ниоио, — сказал Накамура себе в успокоение.

Адъютант поднялся на ветви и крикнул, сейчас же слезая на землю:

— Сюда бежит масса людей.

Да, теперь уже можно было различить в грохоте отдельные выкрики и распределить, назвать отдаленные шумы — треск колес, гуденье танковых моторов, лязганье гусениц и непрекращающийся человеческий крик.

— Что это может быть? — спросил Накамура.

Адъютант вскочил в коляску конвойного мотоцикла и помчался влево и вниз, к дороге, на которой уже замелькали первые группы бегущих, но грузовая машина с обгоревшим кузовом вынырнула навстречу ему из оврага, и он повернул к ней, останавливая шофера рукой.

Молодой офицер выскочил из шоферской кабины и откинул брезент кузова.

— Что такое? — спросил адъютант.

— Это генерал Када, — ответил офицер.

Адъютант заглянул в кузов и увидел огромную фигуру кавалерийского генерала. Лицо его было неестественно большим, рыхлым, с какими-то дырами и вздутиями.

— Неизвестная смерть. Мы наткнулись на неизвестную смерть, — сказал офицер — Она исходила из подземных сооружений.

В это время, поперек пересекая поле сражения, показалась машина генерала Одзу. Ее баллоны были в крови. Командующий группой выскочил из машины и старческим, суетливым шагом побежал, спотыкаясь и держа руку на сердце, к Накамуре.

— Генерал, моя группа отходит, — крикнул он. — Прошу прикрыть меня силами Маньчжурской образцовой бригады.

— Толпа заметно приближается, — сказал адъютант командующему армией, медлящему отдать приказ шоферу о возвращении в штаб.

Накамура кивнул головой. Машина рванулась.

Адъютант, привстав на сиденье, обернулся назад. Машина легко удалялась от толпы, хотя та мчалась со скоростью рикш.

— Это китайцы-носильщики.

— Где вы увидели китайцев? — спросил Накамура.

— Вот вам и неизвестная смерть. Это китайцы.

По дороге от Георгиевки к границе действительно неслись китайцы-грузчики. Некоторые были на конях, и с машины можно было разглядеть их лица.

Машина резко свернула к реке по грунтовой дороге. В ту же минуту толпа китайцев, пересекая шоссе, ударила с фланга на отступающие по целине части Одзу, смяла их, повалила коней, перевернула вверх колесами автомобили, расстреливая прислугу. Некоторые из этих ребят проявляли отвагу, доходящую до дерзости. Они ложились за только что отобранные ими пулеметы и с двадцати шагов расстреливали полчища солдат, прыгающие через трупы, падающие и все же двигающиеся подобно саранче, которая никогда не сворачивает с дороги.

Другие из китайцев, в японских шинелях нараспашку, шагом ехали на японских конях между толпами беглецов и на выбор, бесстрашно расталкивая солдат, стреляли в офицеров. Третьи ходили по полю сражения, на глазах у всех хозяйственно рассматривали брошенные при атаке орудия и спокойно поглядывали из-под рук на суетню вдоль шоссе. Маленький офицер, везший тело генерала Када, был окружен китайцами.

Со всех сторон неслись крики бегущего корпуса:

— Тасуке! Тасуке! Тасуке! Кудай!

Пораженный тем, что случилось, Накамура молчал, оскалив зубы.

Никогда еще поле битвы не представляло такой ужасной картины. Исковерканная, глубоко вскопанная, будто приготовленная для великой стройки, земля. Котлованы, насыпи, окопы, воронки, опять котлованы, со следами дороги на крутом склоне, развалины капониров и точек, дороги, след которых можно было определить по вереницам трупов, раздавленных танками.

Накамура промчался сквозь Санчагоу на сопку командования. Здесь ждали его генерал Орисака, дважды раненный в руку, Нисио-младший, в грязном промасленном кожане, и адъютант главкома. Командующий армией сел за маленький грубый стол, поддерживая руками голову. Никто не решался нарушить молчание. Вскоре подъехал командир ударной группы Одзу.

— Остановиться нет никакой возможности. Я прошу указать группе дорогу, — сказал он.

— У моих людей нет мужества даже для отступления, — заметил Нисио-младший, оглядывая всех с отчаянным видом.

— Отступления… Вы двигались медленнее вьючных лошадей, — сказал Накамура.

— Генерал, мне была поставлена задача прорыва с расчетом движения не больше трех-четырех часов… Заправка горючим в боевых условиях… никто из нас не представлял себе, что это значит и во что может обойтись.

— Заправка горючим… Мы не в гараже, а на поле сражения, — тихо произнес командующий армией.

— Наконец у Георгиевки мы нарвались на эту неизвестную смерть.