Пригоршня праха. Мерзкая плоть. Упадок и разрушение - Ивлин Во
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Птенчик из меня тоже хотел боксера сделать. По субботам я стоял с губкой у канатов в нашем клубе и кое-что, между прочим, зарабатывал, а ведь совсем сопляком был. В клубе я и познакомился с Тоби Кратвеллом, о нем тоже не слыхали?
— Мне, право, неловко, но не слыхал. Я вообще плохо знаю спортсменов.
— Спортсменов? Так, по-вашему, выходит, Тоби Кратвелл спортсмен? Вот умора! Тоби Кратвелл, — вновь оживился Филбрик, — это тот, кто свистнул буллеровские бриллианты в девятьсот двенадцатом году, обчистил Объединенный стальной трест в девятьсот десятом, а в четырнадцатом хорошенько выпотрошил сейфы на острове Уайт. Нет, кем-кем, а спортсменом Тоби Кратвелл отродясь не бывал. Хорош спортсмен! Знаете, какую штуку он выкинул с Альфом Ларриганом, когда тот закрутил было с одной его подружкой? Нет? Так слушайте. Был у Тоби знакомый доктор по фамилии Питерфилд, жил он на Харли-стрит, а пациентов у него хоть пруд пруди. Так вот Тоби кое-что про него знал. Питерфилд угробил очередную его девчонку, когда та пришла к нему, потому что не хотела рожать. Тоби про это пронюхал, так что доктор был у него в руках.
Альфа он убивать не стал — не так был Тоби воспитан. Тоби вообще никого никогда не убивал, если не считать, конечно, всех этих поганых турок в войну, за что, если хотите знать, он орден заработал. Словом, подкараулил он Альфа, сводил его к доктору Питерфилду, ну и… — Филбрик перешел на шепот.
— Внимание, второй забег, приготовились. Если вы не побежите по команде «марш», я вас всех до одного дисквалифицирую, вы меня слышите? Внимание, марш…
— В общем, с той поры Альф Ларриган больше за девчонками не бегал. Хе-хе-хе. А вы говорите — спортсмен! Ну а мы с Тоби проработали на паях целых пять лет. Вместе Стальной трест чистили, вместе Буллера обрабатывали, и кое-что заработали. Тоби брал себе три четверти, как старший, но и я внакладе не оставался. Расстались мы уже перед самой войной. Тоби продолжал сейфы потрошить, а я обосновался в «Барашке и флаге», в том, который в Кембервелл-Грине, стало быть. Перед войной это была не пивная, а одно загляденье, да и теперь лучше нее в округе не найти, вы уж мне поверьте. Времена нынче, конечно, не те, но все равно жаловаться грех. Я и «Синематограф» приобрел там же, под боком. Будете в тех краях — заходите, сошлитесь на меня — для вас всегда контрамарочка найдется.
— Очень вам признателен.
— Сущие пустяки. Стало быть, началась война. Тоби за Дарданеллы орден получил и важной птицей заделался. Теперь он, фу-ты ну-ты, майор Кратвелл, член парламента от консерваторов, какую-то дыру на юге Англии представляет. А в пивной у меня всем распоряжалась моя толстуха. Я ведь женился — забыл вам рассказать. В невестах она была красавицей, только вот потом располнела. Обычное дело, при пивной-то. После войны дела наши пошли на убыль, а потом толстуха моя приказала долго жить. Сперва я не думал, что буду особо убиваться, располнела уж больно, повторяю, и вообще. Поначалу так оно и вышло, но когда я ее схоронил и все постепенно в свою колею входить стало, вдруг я затосковал. Почему да отчего, сам не знаю. Стал газеты читать. Раньше-то моя супруга мне вслух читала, выбирала, что ей больше нравилось, а я когда слушаю, когда нет, в общем, особо никогда не интересовался. Про преступления она никогда не читала, разве только убийство какое громкое. А я сразу взялся за уголовную хронику и у себя в «Синематографе» ни одной картины про жуликов не пропускал. Спалось мне неважно, все лежу себе да былое вспоминаю. Я бы и по второму разу мог запросто жениться, за меня бы любая пошла, но мне чего-то другого все хотелось.
Как-то субботним вечером в бар заглядываю. По субботам я всегда там — сигару выкурю, ребятам стаканчик-другой поставлю. Чтобы чувствовали, с кем дело имеют. На пальце у меня кольцо с бриллиантом, а летом я всегда при бутоньерке. Значит, захожу я и вижу — кого бы вы думали — Джимми Дреджа. Я с ним познакомился, еще когда с Тоби работал. Сидит — лица на парне нет.
— Здорово, Джимми, — окликаю. — Сколько лет, сколько зим! — Спрашиваю его приветливо, но осторожно, бог его знает, что он теперь за птица: — Как дела?
— Как сажа бела, — отвечает. — Работу запорол.
— Что за работа? — спрашиваю.
— Детская, — отвечает. Ребенка, понимать надо, умыкнул. — В общем, все по порядку, — начинает свой рассказ Джимми. — Ты лорда Аттриджа знаешь?
— Того, что электрическую сигнализацию от воров завел? Который на Белгрейв-сквер проживает? В Аттридж-хаусе?
— Он самый, чтоб ему пусто было. Так вот, есть у этого Аттриджа сынок лет двенадцати, только недавно в колледж пошел. Я его взял на заметку, — продолжает Джимми, — потому как он у папаши единственный отпрыск, а денег у лорда Аттриджа куры не клюют. Короче, доделал я одно дельце и на Аттриджей переключился. Сперва все шло как по маслу, — рассказывает Джимми. Возле самой Белгрейв-сквер, по его словам, был гараж, и мальчишка вечно там по утрам ошивался, все смотрел, как с автомобилями возятся. На автомобилях он был помешан. Вот и подкатывает в одно прекрасное утро наш Джимми к гаражу на своем мотоцикле с коляской, бензин, дескать, кончился. Парень, понятно, тут как тут. Уставился.
— Машина-то барахло, — заявляет он.
— Сам ты барахло, — отвечает Джимми. — Я с этим мотоциклом и за сто фунтов не расстанусь. На этом мотоцикле, если хочешь знать, я Гран-при выиграл в Булони.
— Будет заливать-то, — смеется паршивец. — На этом драндулете и тридцати миль в час не сделать, даже с горки!
— Погоди, — сказал тут Джимми. — Ты лучше залезай в коляску, все сам и увидишь. На спор — восемьдесят выжму на шоссе.
Сел мальчишка, поехали они и приехали в одно укромное местечко. Там Джимми свою добычу припрятал, а сам давай скорее писать письмо папаше. Мальчишка на седьмом небе от радости — с мотоциклом возится, мотор разбирает. Собрать-то его Джимми потом собрал, но, как он мне жаловался, не тот уже стал мотоцикл, хотя, по правде сказать, это всегда была самая настоящая рухлядь. В общем, живут они душа в душу, и вдруг бац! — ответ приходит. Хотите верьте, хотите нет, но папаша не желает раскошеливаться, и точка.
