Происхождение христианства из гностицизма - Артур Древс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
14
В одном древневавилонском тексте луна называется «плодом, который сам из себя порождается и произрастает». — «Она ежемесячно показывает, как из смерти выходит жизнь». (Jeremias, цит. соч., стр. 75 и сл.). Точно так же нельзя отрицать связи с луною и у египетского Озириса. Однако, все взятые от луны мотивы могли быть перенесены без труда и на солнце.
15
Для понимания этих мест необходимо заметить, что умирающий и воскресающий бог во многих случаях (как, напр., Тамуз и Адонис) почитался за «единственного (единственнородного или единородного) сына» своего небесного отца.
16
«Южный крест был видим в Вавилоне на южном небе (за 1000 л. до нашей эры «а» креста могло подниматься еще до 10,66° выше горизонта); точно также и в Палестине во время Иисуса (около 5° над горизонтом).» Jeremias, цит. соч,, 127.
17
Ср. сожжение овцы «кингу» во время новогоднего праздника в Вавилоне, Jeremias, Handbuch, 313,
18
Krichenbauer, цит. соч., 346. Подобный же обычай представляет древний обряд возжжения огня, совершаемый еще и теперь на пасху в иерусалимском храме гроба господня и в некоторых местностях в праздник солнцеворота.
19
Представление о спасителе в образе овна или агнца соответствовало как мы уже говорили, так наз. эпохе Овид (от 2000 г. до нашей эры по 100 год нашей эры), когда весенняя точка приходилась на зодиачный знак Овна. Агнец представлялся иудейским гностикам особенно подходящим в качестве символа мессии еще и потому, что слово «агнец» (арам, àmar) имеет двоякий смысл и одновременно обозначает понятие, близкое к духу или логосу. (Ср. R. Eisler. «Die Taufe des Johannes», Südd. Monatshefte, Dez. 1909, стр. 653 и сл.). Поэтому то в евангелии Иоанна, которое понимает Христа преимущественно как логос, последний и выступает сразу как «агнец божий» (Иоан. I, 36).
20
По-немецки «Knecht», т. е. слуга. Мы придерживаемся в нашем переводе древнерусского термина «отрок», означавшего именно слугу. Ср. у Пушкина: «Вы, отроки-други, возьмите коня». («Песнь о вещем Олеге»).
21
Ничто после этого не препятствует предположить, что имя «Иисус» уже до начала нашего летосчисления было в иудейско-гностических кругах именем для спасителя. Во всяком случае, при изложенных обстоятельствах было бы очень поверхностно совершенно отрицать всякое отношение имени Иисуса к мифологии, рассматривать имя христианского спасителя как чисто случайное, и вместе с Вейнелем, объяснять его просто тем, что оно было очень распространено в иудействе при переходе к нашему летосчислению. В действительности, вероятно, имело место как раз обратное, и частота этого имени у иудеев, надо полагать, указывает на интенсивность мечтаний об искупителе среди иудеев той эпохи. Не потому, что в то время многие назывались иисусами, это имя принадлежало христианскому спасителю, а при склонности той эпохи приписывать имени вообще мистическое и магическое значение, имя иисус стало очень употребительным потому, что оно было именем того спасителя, пришествия которого так страстно жаждали. (Ср. по этому пункту цит. соч, van den Bergh van Eуsingа, стр, 23 и сл.),
22
Теологи находят непонятным, что мифический Христос так скоро превратился в исторического, как это случилось согласно «Мифу о Христе». Пусть они, однако, объяснят нам обратное, а именно: каким образом исторический Иисус мог так скоро улетучиться, превратившись в мифического, каким он выступает перед нами в «Откровении Иоанна».
23
Болл относит дракона, преследующего деву, к Гидре (101). Но последняя не стоит в ногах жены под Девою, а помещается на небе рядом с ней, да и не преследует ее, а восходит значительно раньше ее вместе с Раком. Здесь Дюпюи судит правильнее современного классика-филолога, который, по-видимому, имеет о французе довольно невысокое мнение, относясь очень пренебрежительно и к Морозову, хотя, по-видимому, вполне возможно, что книгу последнего он не читал или, во всяком случае, прочел ее (как показывает прим, на стр. 100) только очень поверхностно.
24
Там же. Нельзя сказать, чтобы это признание производило особенно импонирующее или прекрасное впечатление. Оно обнаруживает своеобразный характер «науки» знаменитого теолога, который, судя по этому, очевидно, всецело руководился в своем анализе «Од» желанием только бы не дать «дилетантскому» отрицателю Иисуса никаких доводов в пользу его утверждения. Здесь мысль явно продиктована желанием. Приемы Гарнака представляют также интересный пример того, насколько охотно даже представители «научной» теологии прибегают к предположению о. вставках, как только они не могут иначе оправдать своих обычных взглядов. Это надо заметить себе для тех случаев, когда они говорят в упрек «дилетантам*, что последние в состоянии удержать свою позицию отрицания историчности Иисуса только путем предположения вставок в тексте нового завета.
25
Здесь выражение «детки» явно означает приверженцев веры в Иисуса что подтверждает высказанное в моем «Markus-Evangelium» (стр. 191 и сл. 194, 197 и сл.) утверждение, что и у синоптиков под «детьми» разумеются вовсе не действительные дети, а новообращенные Иисусовой секты, в связи с чем соответственные места не содержат на самом деле того трогательного привкуса (Иисус — друг детей!), который они обыкновенно имеют для рядового читателя.
26
Рейнах также видит в этой оде не что