Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками 1918 — 1924 - Ричард Пайпс

«На Рош-Хашан [еврейский праздник Нового года] в 1921 г. в Киеве был устроен «суд» над иудаизмом, по иронии судьбы разыгранный в том самом помещении, в котором проходил суд над Бейлисом. Перед «судьями» прошел странный ряд «свидетелей»: «раввин», торжественно сознавшийся, что он обучал религии с целью держать массы в невежестве и раболепии; тучный «буржуй», увешанный сверкающими драгоценностями, приводил свидетельства о союзе эксплуататоров с иудаизмом. «Прокурор» <…> потребовал «приговорить к смерти еврейскую религию». Еврей-учитель, выступивший из зала в защиту иудаизма, был арестован на месте. Когда «судьи» возвратились из совещательной комнаты и огласили смертный приговор, это ни для кого не явилось неожиданностью»116.

В ознаменование «освобождения» евреев от капитализма публиковались «Красные Хаггады». В Гомеле в июле 1922 г. «евреи-клерикалы», воспротивившиеся закрытию хедера (религиозной школы), предстали перед судом117.

По-видимому, самый первый случай захвата здания синагоги произошел в 1921 г. в Витебске, когда власти решили, что синагог в городе слишком много, и распорядились закрыть их и передать в собственность государства. Правоверные евреи окружили обреченные синагоги, но их оттеснили всадники, а затем здания были превращены в партийный «университет» и клуб, столовую и общежитие118. Вскоре в Минске, Гомеле и Харькове большие, так называемые «хоральные», синагоги были конфискованы и превращены в коммунистические клубы и столовые119.

«Схема была почти повсюду одинаковая. Евсекция устраивала собрания «рабочих», в основном беспартийных членов профсоюза, по месту работы. Резолюции принимались «единогласно» от имени "всех трудящихся" с требованием превратить синагоги, которые объявлялись непосещаемыми и бездействующими, "служащими гнездом контрреволюции" или местом сбора спекулянтов, в рабочие клубы или иные учреждения. Местные власти, разумеется, прислушивались к "желаниям трудящихся" и спешили их удовлетворить»120.

Ценности, хранившиеся в синагогах, разграблялись, Торы, извлеченные из ковчега Завета сваливались в помойные ямы; в некоторых местах молитвенные дома подверглись осквернению.

В расколе еврейского духовенства коммунисты преуспели меньше, чем в православии. Ничего, что бы могло соответствовать движению «Живой церкви», в раввинате не возникло. Из тысячи раввинов в Советской России только шестеро выражали симпатии к коммунизму121. Случаев, когда еврейские духовные лица возводили обвинения друг на друга перед властями, как это часто было в среде православных священников, практически не известно.

После появления резолюции XII съезда партии, требовавшей проявлять большее уважение к чувствам верующих, конфискация синагог, как и церквей, прекратилась. Но ненадолго. Антирелигиозное наступление возобновилось в 1927 г., и к концу 30-х годов не осталось ни одной действующей синагоги. А совершение религиозных обрядов на дому каралось законом.

Особенно ущемлены были евреи запрещением использовать и учить древнееврейский язык религиозных служб и сионистского движения. Советские власти поначалу не находили никакого вреда в иврите, не видели в нем никакой угрозы, но коммунисты из евсекции убедили их в том, что это язык еврейской «буржуазии». В 1919 г. еврейские издательства были национализированы. Вскоре исчезли все следы публикаций на иврите. К середине 20-х иврит был уже вне закона и изучался подпольно в частном порядке. Идиш, который бундовцы считали истинным языком масс, был объявлен национальным языком еврейского народа, и, хотя этот язык был широко распространен в повседневной жизни, он едва ли мог стать краеугольным камнем высокой национальной культуры.

Евсекция использовала свое положение и власть в споре со своими соперниками-сионистами. Чтобы заручиться поддержкой режима, не имевшего своего мнения на этот счет, они объявили евреев, стремящихся уехать в Палестину, где собирались заниматься земледелием, «буржуями» и «контрреволюционерами». Упорство, с которым коммунистические власти преследовали сионистов начиная с 1919 г., было инспирировано разногласиями в еврейской среде, ибо, хотя Ленин отвергал идею еврейской нации и сионистскую идеологию, на нее опирающуюся, в первый год после революции сионисты не привлекали его внимания. Гонения начались под влиянием бундовцев, которые ухватились за возможность расправиться с соперничающим движением, имевшим несравненно больше сторонников. В сентябре 1919 г. евсекции закрыли Центральное бюро сионистов, и в течение следующего года ЧК арестовала и выслала многих деятелей сионистского движения. В 1922 г. возобновилась кампания арестов и судов, прокатившихся по городам России и Украины. В сентябре 1924 г. прошли массовые аресты, жертвами которых стали несколько тысяч активистов сионизма. Однако корни сионизма были столь глубоки, что при всех гонениях движению еще несколько лет удавалось просуществовать в подполье.

В конце концов евсекции ожидала та же судьба, что и «Живую церковь»: в декабре 1929 г. они были ликвидированы на том основании, что нет необходимости в отдельных организациях для еврейского «пролетариата»122. Бывшие сотрудники евсекции в 1937 г. подверглись «чистке» и исчезли из поля зрения123. Председатель евсекции Семен Диманштейн был расстрелян.

Католическая церковь тоже не избежала репрессий. 21 марта 1923 г. власти устроили в Петрограде суд над польским архиепископом Яном Цепляком и 15 католическими священниками, тоже в основном поляками. Им предъявили обвинение в «контрреволюционной» деятельности и противодействии изъятию ценностей124. Этим представлением руководил Николай Крыленко, прокурор Российской Республики, год назад выступавший обвинителем по делу эсеров (см. ниже). Крыленко обвинил подсудимых в том, что они ставят каноническое право выше законов государства и ведут религиозное воспитание молодежи. Архиепископ Цепляк и каноник костела Св. Екатерины в Петрограде Константин Будкевич были приговорены к высшей мере. Под влиянием поднявшейся за рубежом волны протестов, особенно сильных в Польше, которая заявила, что суд нарушает условия Рижского договора, гарантировавшего соблюдение религиозных прав поляков в Советской России, Москва смягчила приговор, заменив архиепископу смертную казнь тюремным заключением. В конце концов его освободили и разрешили уехать в Польшу. Будкевич был расстрелян.

Из трех основных религий, распространенных на территории Советского государства, наименьшие испытания выпали на долю мусульман. Сравнительно мягкое обхождение с ними объяснялось политическими соображениями, а именно опасением настроить против себя колониальные народы, игравшие ключевую роль в стратегии Коминтерна, поскольку в деле подрыва «империализма» делалась ставка на мусульман Ближнего Востока. Султан Галиев, ведущий специалист по этому вопросу, предостерегал Москву, что антирелигиозная пропаганда среди мусульман должна проводиться весьма осмотрительно, не только из-за их фанатичной веры, но и потому, что исламский мир воспринимает себя «одним нераздельным и единым целым» и в притеснении каждого отдельного правоверного видит оскорбление всему исламу125. Существовала также опасность, что мусульмане России могут расценить антиисламскую пропаганду как возрождение прежней дореволюционной христианской миссионерской деятельности126.

Руководствуясь такими соображениями, советские власти воздержались от прямой атаки на мусульманские учреждения. В конституциях, данных советским мусульманским республикам, проявилось гораздо более терпимое отношение к исламу, чем к христианству или иудаизму в трех славянских республиках. Пропаганда атеизма не была обязательной, и муллы обладали всеми гражданскими правами, включая участие в выборах. Не запрещалось религиозное воспитание молодежи, и религиозным школам позволялось сохранять свое имущество. Исламские суды по-прежнему могли рассматривать гражданские и уголовные дела. Этими привилегиями мусульманские духовные лица пользовались вплоть до конца 20-х годов127.

Эффект, который возымели гонения на чувства и практику верующих в первое десятилетие коммунистического режима, трудно определить. Существует, однако, множество косвенных свидетельств того, что верующие продолжали соблюдать религиозные обряды и обычаи, относясь к коммунистам так, словно они были завоеватели-басурмане. Хотя на соблюдение религиозных праздников был наложен запрет, строго осуществить его оказалось невозможно. Уже в 1918 г. рабочие выхлопотали себе право праздновать Пасху, при условии, что они прекратят работу не более чем на пять дней128. Позднее власти позволили не работать и на Рождество, отмечаемое как по старому, так и по новому стилю129. Есть сообщения о крестных ходах в столице и губернских городах. В деревне религиозные обряды соблюдались повсеместно. Игнорируя советское законодательство, крестьяне признавали законным только брак, скрепленный церковным обрядом венчания130.