Кукольник. Куколка. Кукольных дел мастер - Генри Олди

— Я заинтересована в добровольном сотрудничестве. Мне нужны помощники, а не их тела в виде расходного материала. Я предлагаю вам контракт. В театре вы за всю жизнь столько не заработаете. Тем более, что и театр-то не ваш, а графа Мальцова.

— Контракт? «Десятинщиком»?

— Нет. Обычный контракт. Без ограничения свободы. Впрочем, любой контракт ограничивает свободу подписавшего. Не так ли?

— Но я… Я — собственность Гая!

— Об этом мы поговорим в другой раз. Есть варианты. Ну что, сумела я вас заинтересовать?

— Сумели, — честно признался Лючано.

— Тогда завтра жду вас в гости. Вот адрес — я сняла дом неподалеку. Имейте в виду, вас ожидает приятный сюрприз!

И Юлия лукаво подмигнула.

Контрапункт

Лючано Борготта по прозвищу Тарталья

(около десяти лет тому назад)

У каждого — своя картина мира.

Она складывается из тысячи мелочей, миллиона пустяков, пригоршни действительно важных деталей и кучи хлама, заслуживающего помойки, да все как-то руки не доходят. Мы пишем эту картину, добавляя мазок здесь, мазок — там; мы строим обжитую, уютную Вселенную, и счастливы, когда кто-то снаружи подтверждает ее правильность, значимость и полезность.

Если же внешнее возмущение — слово, факт, поступок — не вписывается в границы, очерченные резной рамой, мы готовы воевать с агрессором до победного конца. Упрямые сидельцы, мы скорее до смерти забьем освободителя, чем покинем камеру, где провели столько счастливых лет.

Воздух свободы для нас мучителен.

— Захват!

— Есть захват!

— Напряженность стасис-поля?

— В норме!

— Уровень барьера Шарковского?

— Девяносто семь процентов!

— Эмилия Лукинична! Сколько у нас времени?

— Если верить показаниям приборов, около трех часов. Дрейф «амебы» продолжается, барьер дольше не выдержит…

— Автопилот?

— Два часа гарантирую. Дальше — как повезет.

— Значит…

— Хватит тянуть время, Адольф Фридрихович. Вы наверняка чувствуете то же, что и я.

— Вы правы. Вон, в углу рубки — чертик. Зелененький…

— Контакт с «амебой» чреват галлюцинациями. Вы это знаете лучше меня.

— Знаю. Лучше зеленый чертик, чем «слюна» голодного фага.

— Идемте в каюту?

— Да, пожалуй…

«Жанетта» висела в черноте космоса. Холодные искры бродили по поверхности челнока, бросая вызов далеким звездам. Сам челнок медленно дрейфовал в сторону Малой Колесницы — вместе с флуктуацией, в центре которой он угнездился. Человеческий взгляд, не вооруженный мудрой техникой, вряд ли сумел бы определить — где заканчивается привычный континуум и начинается «амеба». Но этого и не требовалось: приборы, прежде чем начать врать, дали всю необходимую информацию в полном объеме.

Космобестиолог Штильнер знал, что цель достигнута.

— В детстве, Эмилия Лукинична, я увлекался коллекционированием бабочек. Сейчас, конечно, в это трудно поверить. Однажды я добыл прелестного махаона…

— Махаона?

— Ну да! Отряд Лепидоптера, если вы не в курсе. У них чудные крылышки: ярко-желтые, а кайма — черная, с «желточными» лунками. На внешнем краешке задних крыльев…

— Не надо, профессор. Я понимаю, что вы смущены. И готовы три часа подряд нести любую ахинею, лишь бы оттянуть начало эксперимента. Я, кстати, смущена не меньше вашего.

— Трудно поверить. На вас смущение никак не сказывается. Я бы даже сказал, что вы — воплощенное хладнокровие.

— Это потому что вы не гематр. И вообще не слишком наблюдательный человек. Закройте дверь каюты.

— Зачем? На челноке нет никого, кроме нас с вами.

— А я говорю: закройте. В конце концов, что вам — не все равно?

— Вот, закрыл…

По гематрийке и впрямь трудно было определить: смущена она, или абсолютно равнодушна к предстоящей близости. Руки ее, растегивая пуговицы блузки, не дрожали. Дыхание оставалось ровным. Бледность щек не спешила смениться нервным румянцем. Зато Штильнер, красный как рак, забился в угол каюты и, закусив губу, смотрел на госпожу Дидье.

Складывалось впечатление, что он чувствует себя жертвой предстоящего насилия.

Поведение космобестиолога могло быть обусловлено галлюцинациями — структура «амебы» пронизывала челнок, исподволь влияя на психику. Зеленый чертик в рубке — пустяк. Под влиянием прото-флуктуации, в остальном — безобидной, если не злоупотреблять, кое-кто видел родную бабушку, отплясывавшую стрип-румбу на груде лакированных черепов.

«Бог в помощь», — сказал Лючано, когда гематрийка сняла блузку, оставшись в черном лифчике с кружевами, и взялась за «молнию» на боку юбки. Разумеется, его никто не услышал. Чувствуя себя извращенцем-вуайеристом, подростком, который застал в спальне целующихся родителей, он взмыл вверх и растекся над волшебным ящиком сна, где был космос, «амеба», «Жанетта» и двое не слишком молодых людей, смущенных и растерянных.

Он ни капельки не жалел о потраченном времени. С начала сновидения, пока челнок рыскал в глубинах космоса, ища подходящую для эксперимента флуктуацию, Лючано наслаждался этими поисками, словно изысканным зрелищем. Раскинув сотни рук, похожих на тонкие ветви с пятипалыми листьями, он держал пучки, идущие от ящика, управляя нитями по своему разумению. Время и пространство делались послушны, как раньше — вербализация и моторика куклы. Не в силах изменить происходящего кардинально, не в силах даже выбрать содержание грезы (опять профессор Штильнер с госпожой Дидье, как по заказу!), он корректировал, расставлял акценты, уточнял нюансы — добавлял горсть пряностей в кипящее на огне блюдо.

А блюдо благодарно насыщалось ароматом и оттенками вкуса.

— Эмилия Лукинична… Вы гарантируете зачатие?

— Да. Я приняла «Компанекс-форте».

— Когда?

— Сразу после установления барьера Шарковского. Кроме этого, я седьмой день прохожу курс ультра-прогестерона. И капсулы «Утрежан» вагинально, по одной капсуле утром и на ночь.

— Голубушка! Ну зачем вы так?..

— Как?

— Я не знаю… Деловито, что ли?!

— Вы спросили, я ответила.

— Эмилия…

Профессор наконец рискнул выбраться из спасительного угла. Неловкий, жадный, раздеваясь на ходу, он ринулся на гематрийку, как если бы она была единственной женщиной в Галактике. Это выглядело скорее трогательно, нежели возбуждающе. Чувствовалось, что Штильнер не слишком опытен, что у него давно никого не было — наука заменила космобестиологу все, вытеснив личную жизнь. Он пытался целовать большую, слегка обвисшую грудь спутницы, одновременно растегивая брюки; не удержавшись на ногах, рухнул на койку, увлекая Эмилию, подминая, наваливаясь сверху, должно быть, причиняя боль…