«Мир приключений» 1975 (№22) - Кир Булычев

— Ничего страшного, остальные пять пройдут как по маслу. Брака у тебя не будет, — удовлетворенный его смущением, успокаивает Рат.

Тут я опять вспомнил об игрушке.

— Правдивость Мамонова можно проверить на тигренке. Это предмет легко запоминающийся. К тому же он должен был броситься в глаза Мамонову дважды: во время кражи и после того, как остальные вещи были якобы проданы.

— Не понимаю, зачем мудрить, — вмешался молчавший до сих пор Гурин. — Мы нашли украденные вещи, за исключением сущей ерунды; следователь, насколько это было возможно, обосновал обвинение; остальное — дело суда. Если Мамонов даже откажется, суд исключит один из шести эпизодов за недоказанностью. Вот и все.

Очень удобно распределить ответственность между всеми понемногу, в конечном счете получается, что никто ее по-настоящему и не несет. На собраниях после такого обобщающего выступления обычно раздается возглас: “Прекратить прения!” — и присутствующие украдкой посматривают на дверь.

Гурин аккуратно, через прокладку из кусочка толстой бумаги, скрепил “наш положительный опыт”, Рат уткнулся в разложенные на столе документы, Ариф забрал свой протокол.

Для того чтобы осталось все как есть, надо было только промолчать. Заключить маленькую сделку с самим собой и промолчать. Всего-навсего. И можно выбросить “Мухоморье дело” из головы, пойти к себе не спеша после трехдневной гонки, привести в порядок скопившиеся бумаги и пятичасовым автобусом убраться домой. И никаких хлопот, по крайней мере, в ближайшее время. А там обзор по борьбе с кражами, и опять твоя фамилия в голубом сиянии. А там статья в газете об умелом разоблачении преступников.

Одним словом — фонтан. Но, думая так, я уже знал, что ничего этого не будет.

Я сказал, что Мамонов не вспомнит тигренка лишь в том случае, если кражи не совершал. Уж очень эта кража похожа на исключение, подтверждающее правило: вор лез только в те квартиры, о которых предварительно получал сведения от Гандрюшкина. Кроме того, уж очень не вязался облик рецидивиста с фантазией похитить игрушку: на что ему она?

Мысли обо всем этом приходили мне и раньше, но на каком-то подсознательном уровне. Сегодня дополненные отсутствием вещей в посылках, неправдоподобностью мамоновских показаний и тем, что называют интуицией, они оформились окончательно.

— Зачем же Мамонову оговаривать себя? — удивился Ариф. — Мы ж его не заставляли.

— Такому, как Мамонов, в принципе безразлично, за пять или шесть краж получить очередной срок. Зато он с самого начала понял, как нам хочется, чтобы все кражи были совершены им, и использовал это с какой-то своей целью.

— Решил оказать нам услугу, — съязвил Гурин.

Ариф мялся, но не уходил. Рат молча перебирал документы. Я знаю, о чем он думал. Если кражу совершил кто-то другой, то этого другого надо найти и сделать это быстро едва ли удастся. А на носу конец года, кража, скорее всего, пройдет нераскрытой, и за это, в первую очередь, будут бить его — начальника уголовного розыска.

— Ну так как же, оставишь суду или?..

Рат не перекладывает ответственность на менее опытного. В самой форме его вопроса уже заключался ответ. Просто, в данном случае, последнее слово было за Арифом. Он — следователь и должен принять решение. Закон мудр: чем больше прав, тем больше обязанностей.

— Надо проверить, — сказал он.

Я пошел с Арифом, заварил — так расхлебывать вместе.

Прежде всего необходимо официально допросить потерпевших по поводу того же тигренка.

Мы приехали рано, Саблиных дома не было. Моросил дождь, торчать в парадном неудобно, решили подождать их в машине и чуть не прозевали. Дождь усилился, и Игорь с ребенком на руках галопом проскочил в ворота, а видел-то я его один раз.

Оригинальный это был допрос. Оказывается, Игорь работал в химической лаборатории и приходил значительно раньше жены. Поэтому на него возлагались дополнительные обязанности по дому, неисполнение которых, видно, грозило ему гораздо большими неприятностями, чем пропажа забытой всеми игрушки. “Мне бы ваши заботы”, — казалось, думал он, отвечая нам и носясь по квартире, как угорелый. А тут еще беби женского рода, но с ярко выраженными мальчишескими замашками, все время пыталась отнять у Арифа авторучку и под занавес, когда мы зазевались, дернула и с треском разорвала протокол. Папа ее отшлепал, но через пять минут она снова была в форме, так что мне, пока Ариф заполнял новый бланк, пришлось взять на себя роль отвлекающей жертвы.

Потом появилась Леля, похвалила меня за умение обращаться с детьми, указала Игорю на суетливость, мешающую рационально использовать время, и сообщила Арифу, что почерк у него не ахти. Попутно она что-то подправляла, что-то убирала и успела придать комнате неузнаваемый вид; перед нами на столе оказалась даже вазочка с живыми цветами. Самое интересное, что все мы, включая беби, без видимых на то причин, дружно сияли, как, впрочем, и сама Леля.

На улице Ариф глубоко вдохнул воздух, бодро сказал:

— Отличная погода, даже в машину не хочется.

Погода здесь, конечно, ни при чем. У меня самого было такое ощущение, будто мне только что вкатили изрядную порцию тонизирующих витаминов.

— Думал, в тюрьму повезут, а вы опять допрашивать, — еще с порога проворчал Мамонов.

Вопрос мы сформулировали так: из показаний потерпевших Саблиных усматривается, что, помимо двух шерстяных кофточек, нейлоновой блузки и свитера, у них похищена также детская игрушка, не указанная в первоначальном заявлении ввиду малозначительности; опишите ее.

Он искренне удивился:

— К чему вы это, не понимаю? Ведь если скажу правду, что в глаза не видел никакой игрушки и квартиры этих Саблиных — тоже, вы же все равно не поверите.

И тут же по выражению наших лиц понял, что поверим.

— Как хотите, мне так и так срок получать. — Испытующе посмотрел на нас: — Или думаете, на суде откажусь? Теперь уж нет. За пять ли шесть — полную катушку и опасного рецидивиста дадут. Если бы вещи не нашли, от всех, кроме поличной, отказался бы, факт. За одну суд бы еще подумал, как со мной обойтись.

Мы с Арифом переглянулись. Вот зачем понадобилось ему брать на себя злополучную кражу. Он рассуждал примерно так: если отпираться от всех, кроме “поличной”, с самого начала, милиция волей-неволей весь город перевернет, чтобы вещи найти, а так поищет, сколько положено, и авось бросит; если не отпираться только от кражи, которую на самом деле не совершал, на суде это против него обернется, как объяснить, почему в остальных признался?

Когда же Гандрюшкин был разоблачен и вещи найдены, отпирательство в одной краже ничего не меняло и привело бы только к проволочке, а ему хотелось побыстрее попасть в колонию.