Ликуя и скорбя - Федор Шахмагонов

Мамай что-то сказал коротко телохранителям. Они подхватили боярина под руки. Вот она и смерть.

Епифаний взглянул на Мамая, Мамай сделал знак воинам, чтобы повременили, ожидал, что скажет боярин, что приставит к Олегову обману. Боярин верно служил, хотя Мамай и считал его грязной душонкой.

— Мне отмщение и аз воздам! — твердым и совсем не льстивым голосом молвил боярин. — Мне смерть, хан, но и ты и твое войско ненадолго меня переживете! До близкой встречи, хан, грешили мы вместе!

Мамай отвернулся, телохранители оттащили боярина в сторону, бросили наземь, хрустнул его позвоночник.

На Красном холме, чуть отступая от джихангира, все его темники и эмиры, вожди косогов и ясов, хорезмский мелик, командор генуэзских наемников. Ждут его слова, но и сами видят, и сами умеют думать. Туман редел, поднимаясь выше и выше. Мамай погнал гонцов остановить движение передового тумена и крыльев, дабы иметь время оглядеться и все обдумать.

Застыл взмах крыльев Мамаева войска.

С левой руки русов отделилась цепочка всадников. Одна цепка, другая, третья развернулись в сотню, на рысях двинулись навстречу передовому тумену. Прошли не более как в полпоприща и остановились.

Когда Ачи-хожа прибежал с Вожи и рассказал, что Бегич стоял недвижимо перед русами четыре дня и ударил только на пятый день, Мамай никак не мог понять, чего же ожидал Бегич, почему тянул с ударом? Теперь, глядя на железный строй, на частокол гибельных копий, на блистание солнечных лучей на доспехах, на червленых щитах, на сияющее облако над русским войском, в которое слились стальные наконечники копий, он начал догадываться, чего испугался Бегич.

Сердце замирало. Остановить, остановить тумены и отойти, чтобы в обход, через Дон, миновать эту стальную сверкающую стену. На конях можно уйти от пеших, звать Тохтамыша и Тимура, поднять все земли, все улусы Чингисхана.

Но движение войск уже свершалось вне его воли. И кто примет приказ остановиться, как остановить ордынцев, что искони привыкли бить русрв; кто им объяснит, что перед ними стена несокрушимая, что русы пришли на Дон не выходы отдавать, не в полон пришли, а пришли Орду полонить?

Над Непрядвой и Доном, над всем полем, достигнув и Красного холма, взревели трубы, вслед ударили бубны. Сторожевой полк русов двинулся шагом на сближение с передовым туменом.

Мамай оглянулся на царевича Арапшу. Под его начало было поставлено все правое крыло удара Орды.

— Опрокинь и растопчи их левое крыло! — приказал Мамай.

Арапша упал на седло своего золотистого аргамака и помчался к туменам правого крыла.

По знаку Боброка трубы трубили вступление в бой. Он спешил лишить Мамая возможности отойти без боя. Дмитрий понимал, чего боится Боброк, на что он торопит, он опасался того же, но вблизи ему было видно, что передовой тумен без боя не отойдет. Из ордынских рядов выскочил на золотистом коне ордынский богатур. Был он огромен ростом, конь был тяжел и крупен. Он пустил коня вдоль русского строя и вертел копьем над головой. Он вызывал на поединок.

Те, кто ходил в Орду с посольством, узнали богатура Челюбея. В поединках он не имел в Орде равных. Челюбей посвистывал, поддразнивал русских витязей. Давно уже при встречах с Ордой не было поединков. Ни в битве на Проне, когда Мамай со своей тысячью всадников изрубил дружину Олега рязанского, ни под Шишевским лесом, ни на Пьяне, ни под Новгородом Нижним, ни на Воже... Стало быть, что-то держит передовой тумен, что-то мешает ему войти в бой. Челюбей выскочил ободрить своих. В этих поединках были свои неписаные законы, свой порядок, признанный всеми. Когда сходятся витязи, прежде чем поединок не кончится, никто не смеет выйти в поле, никто не смеет пустить стрелы. Поединок когда-то много значил, поединком могло все и кончиться, войско побежденного витязя должно и себя признать побежденным, однако это условие поединка давно не соблюдалось.

Остались с тех давних времен приметы. Примета одна: войско поверженного витязя самой судьбой обречено на поражение. Примета другая: коли оба воина падут, смотри, куда головой упал свой воин. Если головой к врагу, то победа, если головой к своему стану — поражение.

Иные витязи порывались выйти, но Дмитрий остановил их, ибо услышал за спиной слова Пересвета:

— Этот богатур многих сразит, если его сейчас не сразить. Я хочу сразиться с ним!

— Мы можем найти витязя моложе! — сказал князь Дмитрий.

— Умение в бою сильнее младости! Отцы и братья, простите меня, коли грешен перед вами! Ныне мой час поведенной чаши!

Пересвет поднял с лица прилбицу и пустил копя навстречу Челюбею. По старому уряду поединков им надлежало съехаться на длину копья, поклониться друг другу и разъехаться для смертного боя. Челюбей повернул коня навстречу русскому витязю.

Поверх доспехов у Пересвета архангельский шлем, остроконечный клобук, великий знак схимничества. По черному полю шитые красным шнуром пять крестов. Под схимой кольчуга с темным зерцалом, на кольчуге черная приволока, под кольчугой монашеская ряса. В левой руке червленый щит, у пояса меч.

Пересвет на белом коне, Челюбей на золотистом. У Челюбея копье, щит железный, кольчуга, шлем с забралом.

Сошлись для поклона. Пересвет повернул коня, повернул коня и Челюбей. Они разъехались, как то было положено, на четверть полета стрелы. Наклонили копья и пустили коней встречь.

Челюбей выше ростом, грузен и широк в плечах. Ему ведомы все уловки и увертки конного боя, в коротких стременах короткие ноги, сидит в седле крепко, умеет сильным толчком ноги кинуть себя под шею лошади и увернуться от копья, от меча ли. Рука у него твердая, удар отвести непросто, тело его быстро.

Рассчитывая на силу своей руки, Челюбей перехватил древко копья снизу и вскинул его над головой. Так тяжелые копья может брать только очень сильный человек, рыцарь копье берет сверху и выставляет его, как продолжение своей руки, да еще и продевает в кольцо, привешенное к голове коня, чтобы не утянулось бы копье концом вниз. Кольца на шее коня у Пересвета не было, и копье короче тех, коими вооружены ратники кованой рати. Пересвет взял копье сверху, нацелил его из-под локтя. Так оно длиннее, чем у Челюбея, придется богатуру в последний миг перехватить свое копье.

Пересвет припал к гриве коня и выставил копье, будто бы целя в грудь Челюбею. Нет, богатур, не перехватил копья, значит, нырнет. Пересвет в последнее мгновение рывком пустил коня в сторону, а Челюбей, нырнув под левый бок коня, пронзил копьем пустоту. Пересвет тут же вскинул коня на дыбы и повернул его на месте.

Сходились на этот раз с небольшого разгона. Челюбей не рискнул делать нырок, а перехватил копье рукой сверху. Пересвет толчком ног в низко опущенные стремена устремил за копьем свое тело. Челюбей кинул удар всей своею тяжестью, приложив к ней могучую силу руки. Каленый наконечник копья Пересвета пробил деревянный, обитый кожей щит Челюбея, пробил его кольчугу и, уткнувшись в кольчугу на спине Челюбея, выкинул его из седла к ордынскому войску.