Фантастика - 1979 - Виталий Севастьянов

Футурологическими исследованиями занялись десятки научных организаций: «Рэнд корпорейшн», Гудзоновский институт, Чикагский университет и др. (США), «Группа 1985» (Франция), «Институт проблем будущего» (Австрия) и т. д. Работы футурологов Г. Кана «Год 2000. Тема для размышлений», «Следующие 200 лет», О. Тоффлера «Шок будущего» и «Экоспазм» и т. п. выдержали десятки изданий.

В чем же причина бурного развития футурологии? Немецкий ученый О. Флехтхайм, который еще в 1943 году предложил название «футурология», не скрывал, что основная задача футурологии сводится к попыткам опровержения марксистско-ленинского анализа движущих сил, характера и направления общественного прогресса. И действительно, футурология формировалась прежде всего как форма буржуазной апологетики и пропаганды антикоммунизма. Однако развитие НТР и государственно-монополистического капитализма, необходимость использования достижений науки в управлении общественными процессами, поиск средств укрепления капитализма ради его выживания в современном мире заставили футурологов и разделяющих их взгляды и теории писателей-фантастов наряду с пропагандой заняться реальными проблемами, с которыми столкнулось человечество во второй половине XX вежа.

Взлет технического прогресса за последние два десятилетия оказался могучим и стремительным. 90 процентов ученых, которые когда-либо работали или работают на планете, оказались нашими современниками. За последние 17 лет получено больше половины результатов исследований, находящихся в распоряжении человека. Объем знаний во всей науке удваивается за 10 лет, в биологии — за 5 лет, в генетике — за 2 года, в ядерной физике и космонавтике — за 1,5 года[2].

Техническая революция до основания потрясает материальные основы человеческого общества, изменяя его судьбы за одно десятилетие быстрее, чем за сотни лет прежде.

В сознании людей все более прочно утверждается мысль о безграничности возможностей науки и техники. Одновременно с беспощадной прямотой встает проблема социальных целей развития науки, проблема моральных и социальных аспектов технического прогресса. Отец французской футурологии Бертран де Жувенель поставил вопрос: «Как будто с каждым годом мы все лучше оснащены для достижения того, чего мы хотим. Но чего же, мы, в сущности, хотим?» Это вопрос не просто растерявшегося одиночки. Проблема существует, она реальна. Известный физик М. Борн писал: «Хотя я влюблен в науку, меня не покидает чувство, что ход развития естественных наук настолько противоречит всей истории и традициям человеческого общества, что наша цивилизация просто не в состоянии сжиться с этим процессом»[3].

Такая глобальная постановка проблемы буржуазными учеными делает ее рыхлой и расплывчатой, лишает социально-исторической четкости.

Чего хотим «мы»? И кто это «мы»?

Еще в 1925 году Е. Замятин опубликовал антикоммунистический фантастический роман о будущем человечества, не без умысла озаглавив его «Мы». В его представлении «мы» — коллективное стадо, в котором личность растоптана и угнетена правящей элитой, захватившей контроль над современной техникой. Не ясно ли, что, если речь идет о желаниях стада, картина одна — серая, убогая и безысходная. Совсем иначе, как известно, строятся желания социально-активных классов, передового общества свободы, где, говоря словами «Коммунистического манифеста», свободное развитие каждого является условием свободного развития всех.

Слова физика М. Борна невольно вызывают вопрос: что он подразумевал под «нашей цивилизацией», которая не в состоянии сжиться с ходом научно-технической революции?

«Наша» — как общепланетарная? Но такой, увы, не существует в мире, расколотом на противоположные социальные системы. Если же под «нашей цивилизацией» имеется в виду мир современного капитализма, то Борн во многом прав, ибо система отношений буржуазного общества действительно оказывается все более несостоятельной в эпоху бурного развития производительных сил под влиянием НТР.

Однако коренные преобразования, меняющие материальную базу, весь характер производительных сил в мире являются и результатом глубочайших социальных преобразований, наступивших под воздействием главного события XX века — Великой Октябрьской социалистической революции в России.

В мире буржуазных прогнозов о том, как будет жить человек в 2000 году и гораздо дальше, все более определенно пробивается несколько течений — оптимизма и пессимизма. Футурологи пытаются предвидеть будущее общественного прогресса, противопоставляя его марксистскому социальному прогнозированию.

На заре создания футурологии, а время это относится к началу 50-х годов нашего века, среди буржуазных ученых царил оптимизм в отношении всемогущества науки и техники, способности технического прогресса автоматически разрешить все беды, противоречия и конфликты в странах и государствах. Широковещательная заявка такого рода содержалась в разрекламированной буржуазной пропагандой книге американского социолога У. Ростоу «Стадии экономического роста». Ростоу претендовал ни более ни менее как на «опровержение» вывода Маркса о движущих силах и стадиях исторического развития человечества. «Опровержение» сводилось к тому, будто техническая революция делает ненужной какую бы то ни было социальную революцию, а развитие техники автоматически ведет к смене форм цивилизации.

За короткое время идея «технологического детерминизма» завоевала среди буржуазных ученых массу сторонников.

Ближайшее будущее рассматривалось как простое накопление ростков настоящего в виде «индустриального общества», «технотронной эры», «постцивилизации», «постиндустриализма» и т. п. На международном симпозиуме по проблемам «постиндустриального общества» в Цюрихе в 1971 году автор этого термина американский социолог Д. Белл насчитал более десяти названий для обозначения будущего технического прогресса. Конечно, сторонники «технологического детерминизма» могут принадлежать к различным социальным группировкам, отражать позиции различных слоев современного буржуазного общества. И тем не менее общность исходной позиции ставит их в ряд футурологов-оптимистов.

Подобный футурологический оптимизм несет на себе вполне определенный социальный отпечаток, отражая надежду правящих классов на неповторимость в будущем социальных бурь и революций. Обоснование столь напрасных надежд было подготовлено идеей «технологического детерминизма»:: развитие техники создает мир массового потребления и ликвидирует эксплуатацию человека капиталом. Правда, на месте эксплуатации появляются как бы новые формы угнетения, связанные с возрастанием отчуждения человека от бездумного мира техники. Об этом писал французский социолог А. Турен. Однако при этом он утверждал, что опасность отчуждения человека от созданного им «общества вещей» ликвидируется в постиндустриальном обществе, которое сохраняет исходные принципы капитализма и устанавливает «зависимое соучастие» людей. Вместе с тем Турен пророчествовал, будто в обществе «бюрократического коллективизма»[4], как он изображал социализм, отчуждение человека от техники становится всеобщим признаком нашей жизни.