Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию - Юлиане Фюрст
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 8
БЕЗУМИЕ
Однажды в 1973 году Роман Осипов сделал себе десять инъекций эфедрина сразу. Он сидел в полубессознательном состоянии прямо посреди тротуара на улице Горького, с закатанными рукавами рубашки и с десятью дырками в руке (как он это старательно подчеркивает в своем рассказе). Всего через несколько минут к нему с сиреной подкатила машина скорой помощи. Врачи забрали Романа и отвезли в печально знаменитую московскую психиатрическую больницу им. Кащенко, которая на протяжении десятилетий была местом заключения многих диссидентов. Там ему вкололи что-то еще и без промедления диагностировали шизофрению. Роман своей цели достиг: с этим диагнозом он раз и навсегда был освобожден от службы в армии. Следующие несколько месяцев он провел в закрытом отделении больницы вместе с другими людьми, которых московские психиатры признали слишком безумными для того, чтобы они могли свободно находиться в советском обществе. Там он встретил некоторых столичных хиппи, среди которых был легендарный хипповский писатель и экстремал Миша Красноштан, известный, как это видно по его кличке, своими ярко-красными штанами, а также стихами и яростным, бескомпромиссным отрицанием советской цивилизации[923]. В отличие от диссидентов, хиппи не боролись против поставленной им шизофрении, которая к концу 1960‐х стала собирательным психиатрическим диагнозом для всех, кого советская система хотела изолировать от общества[924]. В действительности, как и Роман, большинство хиппи использовали этот диагноз в собственных целях. В общем, у них не было серьезных разногласий с врачами. Они предпочитали считаться безумными, а не нормальными.
Ил. 72. Откосившие от службы в Советской армии: хиппи в Витрупе. Фото из коллекции Музея Венде, Лос-Анджелес
Находясь в психбольнице, Роман почти сразу превратился в хиппи. Как уже заметно из драматической истории его бегства от службы в рядах Советской армии, он не особенно заботился о том, чтобы вписаться в общество. Совсем наоборот: самопровозглашенное чудачество хиппи было для него одной из их привлекательных сторон. Хиппи воспевали свое безумие, считая при этом обычных людей и их отчаянную борьбу за жизнь в советской системе истинной «ненормальностью». Они стремились к иррациональности и оберегали свое дуракаваляние, а также активно использовали разного рода стимуляторы, чтобы добиться изменения сознания и уйти от нормальности. Они одевались так, что обычные люди считали их спятившими. Они танцевали без стеснения, они занимались любовью, игнорируя моральные рамки, и пренебрегали тем, что считалось опорой советской жизни: работой и постоянным местом жительства. В глазах обычных советских людей их жизнь не имела никакого смысла. Но в этой бессмысленности и заключалась их свобода. Поставленный советскими психиатрами диагноз «шизофрения» только подтверждал их собственные ощущения и официально избавлял от необходимости следовать советской нормальности. Их больше не отправляли служить в эту ужасную армию. Им больше не надо было делать профессиональную карьеру, а можно было, не утруждая себя, работать дворниками, кочегарами и моделями в художественных училищах. Милиция не хотела связываться со сложными административными процедурами уведомления медицинских учреждений. Широкая общественность, считающая сумасшедших недолюдьми, оставила их в покое. Безумие было удивительно удачным убежищем.
Однако у безумия была и другая сторона. Как и многих других хиппи, Романа неоднократно принудительно помещали в разные советские психбольницы[925]. И не все эти госпитализации сопровождались воодушевляющими знакомствами с другими такими же сумасбродами. Вместо этого их там чаще всего ожидали болезненные процедуры, граничащие с пытками: связывание, физические издевательства, применение больших доз транквилизаторов, вводящих людей в вегетативное состояние. Быть сумасшедшим в Советском Союзе не означало быть просто свободным: официальное признание сумасшедшим лишало человека всех прав — как гражданина, так и человеческой личности в целом; именно поэтому диагноз «шизофрения» был так удобен для советского режима, который применял его к тем, кто не вписывался в существующие нормы. Признание сумасшедшим означало, что человека можно бессрочно запереть в психиатрической больнице, где условия содержания мало чем отличались от тюремных. Это также означало, что человека можно схватить и силой поместить в психушку в любой момент — например, накануне московской Олимпиады или визита президента другой страны, чтобы очистить улицы от любых инакомыслящих[926].
Более того, советская мораль требовала излечить человека от его безумия. Это было уже заложено в эсхатологической направленности советского проекта, который предназначался для построения безупречного или по крайней мере лучшего общества[927]. А также это было заложено в специфической доктрине советской психиатрии, которая сочетала марксистский тезис приоритета внешних условий с павловским терапевтическим подходом, в основном полагающимся на медикаментозное лечение, а не на психоаналитические методы или механизмы социальной адаптации. Безумие считалось внутренним дисбалансом в организме человека, который можно было устранить с помощью химических препаратов — так же как и социальный дисбаланс в обществе устранялся физической силой, взять хотя бы ликвидацию кулаков как класса или обязательные ежегодные поездки студентов в колхозы на картошку.
Сумасшедший человек находился под опекой государства и в полном его распоряжении. Над ним можно было проводить какие угодно эксперименты, колоть, обследовать и ставить любые диагнозы. Невозможно было избавиться от этого статуса психического больного, поскольку, несмотря на обязательное лечение, система не имела механизма снятия граждан с учета. Понятие,
