Пути в незнаемое. Сборник двадцатый - Юрий Алексеев

Живой памятью о его научных занятиях передо мной лежали читанные им книги с его пометками. Среди них книги его университетского учителя.

Рано определившиеся научные склонности Хлебникова привели его на физико-математический факультет Казанского университета; восемнадцати лет в августе 1903 г. он поступает на математическое его отделение, но проучился только семестр. А на следующий год он поступил на естественное его отделение, в 1908 г. перевелся на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета, где числился еще год. Математическим отделением в Казани руководил математик А. В. Васильев (1853—1929), на 7 лет переживший Хлебникова. Незадолго до своей смерти Васильев поделился с С. Я. Маршаком своими воспоминаниями о Хлебникове. Ему запомнилась исключительная одаренность молодого поэта, сказавшаяся и в его математических занятиях. А среди пяти научных книг, бывших у Хлебникова перед смертью (и сохранившихся с его пометками), были две книги Васильева — «Введение в анализ. Выпуск 1. Учение о целом положительном числе», изд. 4-е (Казань, 1913), и «Целое число. Исторический очерк» (Петроград, 1919), где пометки Хлебникова я нашел на страницах, описывающих старинный счет по данным лингвистики (Хлебников не раз сам писал о важности исследования числительных, в которых видел следы давней родовой жизни). Третья книга среди этих остатков научной библиотеки Хлебникова также имеет отношение к его математическим занятиям в студенческие годы. Это книга Н. А. Шапошникова «Основной курс математического анализа», первый выпуск второго тома (Москва, 1908; в книге обозначено «Записки по лекциям»). В письме к родным в декабре 1903 г. Хлебников пишет, что «из анализа… прошел больше половины».

Занятия теорией чисел наложили неизгладимый след не только на исторические вычисления Хлебникова, но и на его отношение к слову и мысли. Незадолго до смерти Хлебников под заголовком «Что я изучил» перечислил несколько достижений за всю жизнь. На третьем месте — «Числа» (до них: «Звери. Азбука»). Еще в 1916 году в брошюре «Время мера мира» Хлебников сформулировал различение туманного словесного мышления и четкого числового: «В словесном мышлении нет налицо основного условия измерения — постоянства измеряющей единицы, и софисты Протагор, Горгий — первые мужественные кормчие, указавшие опасности плавания по волнам слова. Каждое имя есть только приближенное измерение, сравнение нескольких величин, какие-то знаки равенства. Лейбниц с его восклицанием: «Настанет время, когда люди вместо оскорбительных споров будут вычислять» (воскликнут: calculemus[17]), Новалис, Пифагор, Аменофис IV предвидели победу числа над словом как приема мышления, над «воздушной» единицей Палаты весов и мер. Заря чисел просвечивает и через учение о Масих-эль-Дэджале». За последние лет двадцать широко распространились кибернетические сопоставления расплывчатых текстов на обычном («естественном») языке и машинных языков, где точно определенные понятия кодируются числами. 70 лет назад до этого было еще далеко. Не удивительно ли, что тогда этой суровой критикой словесного языка занимался поэт? На этот вопрос мы ответим отрицательно, когда увидим, что каждому из языков Хлебников хотел найти свое место: язык чисел — самый точный язык, но есть и другая область, где должен остаться язык словесный, где числовой язык непригоден.

Присмотримся к тем предшественникам, которых Хлебников находит для себя на этом пути, для того времени новом. Это прежде всего Лейбниц, едва ли не наиболее универсальный ум среди общепризнанных предтеч кибернетики. Лейбниц считал, что все споры заменятся вычислениями тогда, когда понятия будут обозначены математическими знаками и люди научатся вычислять свои рассуждения. Следующим назван Новалис, «Фрагменты» которого в переводе друга Хлебникова Петникова были среди книг Хлебникова и им не раз упоминались. Сходство «Фрагментов», где содержатся мысли Новалиса о разных науках, и записей самого Хлебникова на близкие темы поразительно. В большинстве случаев можно думать именно о сходстве личностей, о том, как большие поэты романтического склада, познакомившись с наукой, представляют ее в бурлящих образах, предвосхищающих будущее науки. Характер таких прозрений у Хлебникова и Новалиса совпадает во многих случаях — часто и тогда, когда Хлебников не мог знать фрагментов Новалиса, лишь небольшая их часть ему была доступна. К тем совпадениям, которые, наоборот, самому Хлебникову были известны, относится одинаковое понимание числового языка: для Новалиса «система чисел — образец настоящей системы языковых знаков. Наши буквы должны стать числами, наш язык — арифметикой». Продолжая свою мысль, Новалис в цитируемом отрывке, как и в других фрагментах сходного содержания, говорит дальше о пифагорейцах как о первых, кто так подошел к числам. Хлебников, по-футуристически остраняя мысль о том, что пифагорейцы были его предшественниками, писал в одной из поздних своих книг: «Пифагор был моим последователем». Именно в отношении к числу как к основному в мире Хлебников и Новалис видят заслугу Пифагора. По Хлебникову — «Пифагор слышал звезды, как звуки, а в звуках искал звездных небес…». Хлебников высоко оценивал и тех греческих мыслителей, которые, как старшие софисты — Протагор и Горгий, занимались критикой обычного языка. О Протагоре Хлебников, видимо, судил по книге И. И. Ягодинского «Софист Протагор», вышедшей в Казани в 1906 г., когда Хлебников еще числился студентом Казанского университета.

Критика обычных языков занимала Хлебникова и позднее. В ряду мыслителей, предпочитавших для точного изложения мысли число, Хлебников называет египетского фараона Аменофиса (Аменхотпа) IV — Эхнатэна по написанию, принятому Хлебниковым (Эх-не-йота — по новому чтению, предложенному нашими учеными). О реформе этого фараона Хлебников в 1917 г. писал: «1378 год, когда в Египте почитание божеств было заменено почитанием Солнца, а храмам и жрецам брошен вызов. Богатые лишились своих льгот в загробном мире, и загробный мир (первый из миров) осуществил начала равенства и свободы». Можно было бы думать, что фараон, введший вместо традиционной религии поклонение вечно возрождающемуся (омолаживающемуся) Солнцу, Хлебниковым назван в этом ряду как замена самого автора, в автобиографической прозаической вещи «Ка» этот фараон и Хлебников соотносятся как два проявления одного и того же личностного начала. Но возможно и другое объяснение. Этот фараон впервые сформулировал отчетливо в своих славословиях Солнцу ту мысль о проявлении единой сущности в тысячах тысяч разных образов, которая так важна для Хлебникова.

Мир ему представляется единым именно благодаря наличию чисел: «Многие соглашаются: бывающее едино, но никто еще до меня не воздвигал своего жертвенника перед костром той мысли, что если все едино, то в мире остаются, только одни числа, так как числа и есть не что иное, как отношение между единым, между тождественным, то, чем может разниться единое. Став жрецом этой мысли, я понял, что признак глупости, одинаково безумно, сводить единое к веществу или духу, делать краеугольным камнем здания камень или пение». Особенно настаивал Хлебников на том, что его понимание числа приходит на смену вере в богов (отсюда и сопоставление себя с Эх-не-йотом — Аменхотпом IV, сменившим своим учением о Едином Солнце традиционное поклонение богам) Эту мысль Хлебников выражает, используя соотношение слов вера — мера. В этой паре созвучных и связанных по смыслу слов во втором из них появляется в начале м так, как в сочетаниях, которые он подбирал (по образу существующих в языке: шуры-муры, фигли-мигли и т. п.) в последней своей поэме «Уструг Разина».

К богу-могу эту куклу!Девы-мевы, руки-муки,Косы-мосы, очи-мочи!

Следующая за этими строками рифма волчица — молчится тоже воспринимается как сочетание, где начальный звук (фонема) слова заменена м. В ранних набросках стихов Хлебникова я нашел сходное сочетание зарево — марево. В этот ряд естественно входит и сочетание вера — мера, повторенное им в нескольких высказываниях о замене веры его пониманием числа: «Вера в сверхмеру — бога сменится мерой как сверхверой»; «Мир есть естественный (т. е. натуральный: Хлебников заменяет иностранное слово, — В. И.) ряд чисел и его тень. Мера, победившая веру». Возможно, что Хлебников имел в виду и часто цитируемое в книгах по математике изречение немецкого ученого XIX в. Кронакера, по которому «Господь Бог сотворил натуральный ряд, а все остальное — дело рук человеческих». Спор с этим или подобным утверждением слышится и в конце ряда формулировок, описывающих крайне рационалистическое учение Хлебникова о числах: