Журнал «День и ночь» 2010-1 (75) - Лев Роднов

Быт у Четвериковой естественно и закономерно превращается в со-бытие, объединяющее всё живое вокруг простыми и таинственными узами. Но он не теряет при этом и своей реальности, материальности, весомости: оставаясь собой, в музыке приобретает глубину, а во многих сюжетах стихотворений — и символическую значимость, серьёзную или мягко ироничную. Это равно относится и к ключевым моментам жизни, и к вполне житейским мелочам.

…Суров и точен ежедневник,Вот на стихи он не горазд.И не заполнена страница,Где записать хотелось мне:Попасть под дождь, опять влюбитьсяИ не проспать звезду в окне…

Уж очень по-русски и по-женски — постоянно уметь видеть в обыденном присутствие высокого и вечного. Вот, например, стихотворение «Купаем чёрного кота…»: здесь мелочи бытового (и даже где-то вполне комического, забавного) события переливаются радугой светлых чувств, как пузырьки мыльной пены. И в итоге юмористическая картинка, где ребёнок радуется, мужчина нервничает, а чёрный кот, вопреки всем законам жанра, становится белым в мыльной пене, и, может быть, именно поэтому норовит вырваться и удрать, — всё это оказывается для женщины, лирической героини, символом полноты жизни, устойчивого в вечном движении миропорядка.

Кот вырывается из рук.Всё норовит к дверям, к дверям…Но крепко милый держит лапы,Хотя и зол, и поцарапан,И надоело всё к чертям.Я улыбаюсь…Дело в том,Что в шумные минуты этиЯ понимаю: есть на светеЛюбимый, сын, и кот, и дом.Что жизнь трудна, но не пуста,Что многое ещё свершится.…Кричит ребёнок.Милый злится.Купаем чёрного кота.

Но сквозь призму того же бесхитростного на первый взгляд стихотворения вдруг постигаешь: через сколькие же испытания, через какие глубокие трагедии прошла душа лирической героини, раз она так тонко научилась ценить мирную повседневность, радоваться ей и восхищаться, видеть в ней надежду на будущее… И здесь уже явно просвечивают конкретный характер, судьба, и совершенно по-иному звучат многие стихи книги.

Мне всё труднее и тревожней,Мне всё больнее оттого,Что я лишь травка-подорожникПути и сердца твоего.Мелькают дни, приходят сроки,Раздумий сроки — не мечты.А я всё травка на пороге,Которой раны лечишь ты.Я не скажу тебе: доколе?Я молчалива, как трава.Но прорасту в широком полеИ разве буду не права?

Пожалуй, именно характер и судьба составляют главный смысловой стержень «Избранного» Татьяны Четвериковой. Это ключевые понятия книги. От одного лирического сюжета к другому они прорисованы чётко и рельефно: в открытых настежь диалогах и исповедях, в привычных размышлениях и дорогих душе поэтессы пейзажах, в полемическом азарте и молчаливой печали.

Так бывает всегда, когда стихи глубоко прорастают в жизнь, становятся в определённом смысле даже её опорой. И оттого духовный опыт выходит за пределы личного, приобретает иную, общую значимость. Буквально с первых стихотворных строк можно понять, какого дорогого собеседника подарила тебе книга.

Мои глаза полны тайгою:Листвой, иголками, травою,Цветами, что цветут без счётаИ в небе синим вертолётом.Мои глаза полны тайгою:Зелёной, красной, золотою —Любою краской, но не серой.Сейчас глаза наполнят сердце.И станет сердце — не иначе —Простым, доверчивым и зрячим…

Поэтическое полотно бесхитростно и достойно рисует характер и судьбу русской женщины — нашей современницы. Она открыта миру, она умеет быть и нежной, и сильной — а когда глубоко вчитываешься, понимаешь, что истинная женская сила нисколько не умаляет истинной нежности, наоборот — делает её ещё более глубокой, беззащитной и ранимой. Лирическая героиня Четвериковой живёт любовью, и (в этом — главное) по большому счёту ей куда важнее любить, чем быть любимой: дарить, отдавать, а не брать. Тут и без объяснений понятно, почему такая любовь обожжена беспощадным веком, как крутым сибирским морозом. Но только смутно и трепетно можно догадываться, почему беды делают её только мудрее и могущественней.

Короткое время — берёзы цветенье.Как в юности, сердце тоска и смятенье.Тогда — о грядущем, теперь — о минувшем.Мы в доме вечернем все лампы потушим.Мы будем глядеть не на улицу — дальше.В то давнее время без горя и фальши.А маленький дождик шуршит, словно ёжик.Хорошее время зелёных серёжек.Да жаль, не в одно мы окно наблюдаемЗа ранней звездою и поздним трамваем.Ни голос подать, ни коснуться рукою.Но соединяет нас время такое,Когда по России — берёзы цветенье:Смятенье, восторг, сожаленье, прощенье…

Поэтическое избранное Татьяны Четвериковой традиционно во всех добрых смыслах этого ныне не слишком приветствуемого слова. Традиционно лирическая героиня тождественна автору — и это надёжный залог искренности и достоверности.

Такая боль — до позвонков.Я вся — сплошной болящий вывих.Не надо мне твоих звонковИ монологов торопливых.Я путаю, где сон, где явь, —У боли нет щадящих правил.Оставь меня! Оставь! Оставь!Как ты уже меня оставил…

Традиционен круг тем — а ведь каждая жизнь проходит по этому кругу, но ни одна не повторяет другую, и каждый со своими испытаниями встречается один на один. Именно поэтому, сколько ни изобретай формально-содержательных новшеств, главное, жизненно важное всё равно остаётся неизменным, и к нему неизменно приходится возвращаться.

Только б на улицу, через порог,Трудно учиться на чьих-то примерах!Сколько сирени на рынках и скверах,Май на исходе — последний звонок…Ложь и предательство — выдумки, бред.Всё это глупые старые басни.Жизнь — хороша! И ничуть не опасней,Чем переход на положенный свет.Шаг — до люби, до мечты, до звезды.Девочка спит в страшном мареве мая,Может быть, к лучшему, не понимая:Только полшага — до взрослой беды…

Из этого переживания столь же традиционно рождается другое: материнское, учительское, а по сути и судьбе — одно из программных, магистральных:

Время — пырх! — и только видели,Унеслось за облака.Не соперничай с учителем,Воспитай ученика.Береги его, пока ещёНе обучен, робок, мал.Все препятствия по камешкуРазбери, чтоб не упал.Научи, чтоб не примеривалПьедесталов и корон.Пусть растёт высок, как дерево,И открыт со всех сторон…

Традиционна музыкальная основа книги — она бесхитростна, потому что стихи очень близки к жизни и вышиваются по её суровой канве, и здесь нет ни грана лукавства. Традиционна речь, просты и понятны её образы — ведь это прямая речь, которая несёт надежду на понимание и ответ, ей ни к чему лишние украшения:

Лето как будто бы на волоске.Словно недавно и не было мая.Девочка носит котёнка в платке,Нежно, как куклу, к груди прижимая.Травы густы и повсюду цветы.Только у нас и такое возможно:Завтра листва полетит, как листыДавней поэмы о грусти дорожной…

В смутные времена традиция всегда становится залогом сохранения и продолжения жизни, культуры переживания её взлётов и падений, испытаний и даров. Проходя через всё это, человек не просто должен сохранить себя, свою душу — он должен собрать, преумножить её многократно, переплавить в её огне свои страхи и обиды в любовь, понимание и бережение.

К старости люди глохнут и слепнут.Наверное, Бог или тот, кто отвечает за наши души,запирает человека изнутри,чтобы он, не отвлекаясь, послушал и увидел самого себя и понял, наконец, жизнь, которую прожил.

По счастью, тот, кто дышит воздухом поэзии, изначально открыт «отвечающему за наши души», и у него есть прекрасная возможность «понять жизнь, которую прожил»: собрать свои стихи и сложить из них книгу. Пусть эта книга (снова дань традиции) и поделена условно на временные отрезки, практически соответствующие изменениям в окружающем мире людей, но поэт один, един и целен, как и его судьба. И в ней можно увидеть неизменное, ясное, чистое:

Жизнь моя шумная — юность, младенчество! —Всё в ней непросто и всё в ней не зря.…Тихое влажное утро ОтечестваИ молодое лицо сентября…

И, пожалуй, только у поэта есть полновесная возможность, закрыв собранное и избранное, снова с чистым сердцем сказать: