Под маской - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фил был рад, что выбросил газету, в которой был рассказ о том, как весело Дик провел свой последний вечер в баре, и Фил знал, что за последние месяцы Дик весело провел не только этот вечер. Он почувствовал облегчение оттого, что все кончилось, потому что слабость Дика угрожала счастью девушки, которую он любил. Но все же Филу было ужасно его жаль, пусть он и понимал, что Дик не мог не причинять неприятностей в силу своей полной неспособности к нормальной жизни. Фил повел себя мудро и не стал рушить иллюзию, оставшуюся у Джулии после катастрофы.
Один неприятный момент последовал год спустя, прямо накануне их свадьбы; Джулия сказала:
— Фил, ты ведь понимаешь, что я чувствую, и всегда буду чувствовать, по отношению к Дику, правда? Он ведь был не просто красавчиком… Я в него верила, и я в нем, до некоторой степени, не ошиблась! Он сломался, но не согнулся. Он был испорченным человеком, но плохим человеком он не был! Я это сразу почувствовала сердцем, как только его увидела.
Фил содрогнулся, но ничего не сказал. Быть может, за внешностью крылось то, чего уже никто никогда не узнает? Пусть это останется скрытым навеки в глубинах ее сердца и океана.
«Какая красивая пара!»
I
В один из ноябрьских дней 1902 года, в четыре часа пополудни, Тедди Ван-Бек вышел из экипажа перед богатым особняком на Мюррей-Хилл. Это был высокий молодой человек с покатыми плечами, крючковатым носом и влюбленными карими глазами на чувствительном лице. В венах его текла смесь враждовавших между собой кровей: губернаторов первых колоний и знаменитых «баронов-разбойников», а в результате такого синтеза вышло нечто совершенно новое для тех времен и мест.
Его кузина, Элен Ван-Бек, ждала его в гостиной. Глаза ее покраснели от слез, но она была еще так молода, что это ничуть не сказалось на ее блестящей красоте — красоте, достигшей той точки, когда кажется, что секрет ее роста таится в ней самой, и вытягиваться она будет вечно. Ей исполнилось девятнадцать лет и, вопреки очевидному, она была исключительно счастлива.
Тедди взял ее за руку и поцеловал в щечку — ставшую ушком, когда она отвернулась. На некоторое время он задержал ее руку, пока не улегся восторг, а затем произнес:
— Похоже, ты не очень-то рада меня видеть?
У Элен возникло предчувствие, что эта сцена станет одной из самых запоминающихся в ее жизни, и она с бессознательной жестокостью вознамерилась извлечь из нее весь возможный драматизм. Она присела на угол кушетки, повернувшись лицом к большому удобному креслу.
— Садись, — скомандовала она тоном, который тогда вызывал всеобщее восхищение и звался «королевской манерой», а затем, когда Тедди оседлал табуретку у пианино, произнесла: — Нет, не туда! Как мне с тобой говорить, если ты вертишься?
— Ну, тогда садись ко мне на колени! — предложил он.
— Нет.
Сыграв одной рукой на пианино туш, он сказал:
— Мне тут будет лучше слышно.
Элен рассталась с надеждой начать беседу с печальной и негромкой ноты.
— Тедди, разговор у нас будет серьезный. Только не думай, что я приняла решение, не подумав! Я хочу тебя попросить… Попросить освободить меня от нашей с тобой договоренности.
— Что? — Тедди побледнел от потрясения и отчаяния.
— Придется рассказать тебе все с самого начала. Я уже давно поняла, что у нас с тобой нет ничего общего. Ты весь в своей музыке, а я даже «Собачий вальс» не могу сыграть. — Голос у нее был усталый, страдальческий; она закусила своими аккуратными зубками нижнюю губу.
— И что с того? — с облегчением спросил он. — Я буду музыкантом за нас обоих. Не надо ведь разбираться в финансах, чтобы выйти за банкира, верно?
— Дело в другом, — ответила Элен. — Что нам с тобой вместе делать? Вот, например, одно важное обстоятельство: ты не любишь ездить верхом. Сам говорил, что боишься лошадей!
— Конечно, лошадей я боюсь, — сказал он и добавил, вспоминая: — Они всегда так и норовят меня укусить!
— И поэтому получается…
— Я еще ни разу не видел лошадь — то есть не подпустил к себе близко. — которая не попыталась бы меня укусить! Они пытались это сделать, когда я надевал на них уздечку; затем, когда я перестал сам надевать уздечки, они приноровились изгибать шеи и хватать меня за ноги!
В ее глазах в этот момент промелькнул холодной тяжестью отблеск взгляда отца — он подарил ей первого шетландского пони, когда ей еще и трех лет не исполнилось.
— Да ладно лошади! Тебе ведь не нравятся даже люди, которые нравятся мне! — сказала она.
— Но я вполне могу их терпеть. Я всю жизнь всех терплю!
— Ну, в такой ситуации довольно глупо создавать семью. Я не вижу никаких причин для наших совместных… совместных…
— Конных прогулок?
— Да нет же! — Элен замялась, а потом произнесла неуверенным тоном: — Я, видимо, недостаточно для тебя умна.
— Не говори так! — И он потребовал правды: — Кто он?
Ей понадобилось некоторое время, чтобы собраться. Ее всегда раздражала манера Тедди обращаться с женщинами не столь церемонно, как это было принято в те дни. Он часто превращался в какого-то чужого, почти внушавшего ей страх, молодого человека.
— Да, есть один человек, — призналась она. — Один человек, с которым мы давно немного знакомы, но с месяц назад, когда я ездила в Саутгемптон, так получилось, что жизнь нас столкнула.
— Столкнула с лошади?
— Прошу тебя, Тедди! — рассудительно возразила она. — Я стала все больше и больше грустить, думая о нас с тобой, а когда я рядом с ним, все сразу становится на свои места. — В голосе Элен послышалась нотка восторга, который она не могла скрыть. Она встала и прошла по комнате; платье подчеркивало ее прямые и стройные ноги. — Мы вместе катались верхом, плавали и играли в теннис — занимались тем, что так нравится нам обоим!
Он уставился в пустое пространство, которое она только что для него создала.
— И это все, что привлекло тебя в этом парне?
— Нет, не только это. Он волнует меня, как еще никто и никогда! — Она рассмеялась. — Думаю, что всерьез обо всем я задумалась, когда мы однажды вернулись с конной прогулки и все стали говорить, какая мы красивая пара!
— И ты с ним целовалась?
