Глухомань. Отрицание отрицания - Борис Васильев

Доставшийся нам после раздела Польши Брест, за которым сразу же начиналась граница с Германией, был настолько переполнен войсками, что для вывода их из Крепости понадобилось бы не менее шести часов. Остальные войска в большинстве своем стояли в чистом поле. Все попытки военных разъяснить опасность подобной концентрации войск в чистом поле и практически без прикрытия оценивались Сталиным, как англо-французская пропаганда с целью поссорить нас с Германией. Войскам предписывалось не открывать огня по германским самолетам, беспрепятственно облетавших район расположения наших войск.

Великий Вождь Советского народа маниакально доверял «Ледоколу Революции». Начало войны настолько выбило его из сочиненной им же легенды, что он не сказал ни единого слова. Лишь 4-го июля Иосиф Сталин впервые обратился к народу, и по радио было слышно, как дрожат его руки, когда он переворачивал страницы.

— Дорогие братья и сестры…

К тому времени германская армия уже пленила свыше полутора миллионов наших бойцов и командиров. Германская армия вышла на оперативный простор и ввела в бой свои танковые армии. Танковая армия фон-Клейста была нацелена на удар по Москве с северо-запада вдоль Волоколамского шоссе, в то время, как армия Гудериана атаковала с юго-западного направления через Тулу. Кроме этих основных ударов существовал и вспомогательный удар на Ленинград через Прибалтийские Республики, надеясь не без основания на активную помощь с их стороны.

Сталину пришлось освобождать чудом уцелевших от расстрела командиров Красной Армии, ставших впоследствии героями Великой Отечественной. Рокоссовского, Горбатова, Батова и других. Если припомнить, что поначалу Сталин назначил командовать фронтами Ворошилова, Буденного и Тимошенко, то легко представить, что освобожденные из лагерей и тюрем командиры и стали истинными победителями фашистской Германии.

Однако это была Пиррова победа. Не только потому, что обошлась нам в и доселе неисчислимое количество жертв на фронтах, но и потому, что Сталин не простил попавшим в плен советским бойцам и командирам. И если все плененные солдаты, награждаются орденами, то наши получили в награду концлагеря, тюрьмы и поражения в правах. А уж о командирах и говорить нечего.

Почти поголовное уничтожение интеллигенции привело к упадку весь управленческий аппарат Советского Союза. Следствием этого явилась система авантюр. Безмозглое строительство Великих Строек социализма погубило сам символ России — Волгу, красивейшую реку Европы. Вместо красных сосновых боров, заливных лугов и бесценной рыбы. В России нет больше речной сельди, а ведь она питалась ею тысячу лет. Мы испоганили, отравили и замусорили до невозможности родную землю.

То и явилось жестоким витком отрицания всей нашей победы.

Сравните наше сегодняшнее состояние с процветающей побежденной Германией, и вам станет ясна истинная цена нашей победы.

3.

Павел понимал, что его спасли от концлагеря, если не расстрела, только какие-то планы завтрашнего дня. Планы, заключительная часть которых поручена ему, самозванному особо уполномоченному, только потому, что он во имя спасения собственной шкуры будет исполнять все приказы и распоряжения без размышлений, а уж тем паче разговоров. Но все же спросил:

— Как расплачиваться с рабочими?

— Тебя, товарищ Берестов, проводят в седьмой кабинет.

Провели. В кабинете ожидало трое мужчин: лейтенант в форме НКВД и двое гражданских средних лет. Один — с усами под Сталина — полнеющий здоровяк с синими глазами, второй — худощавый и в очках на длинном носу.

— Твои помощники, — сказал лейтенант. — Савченко Степан Васильевич, твой заместитель по хозяйственной части. Второй — Захаров Алексей Савельевич — инженер. Специалист по обустройству спецобъектов.

— А ты?

— Я — лейтенант Сергей Воробьев — командир роты охраны.

— Ну, а как с рабочими?

— Прорабы и бригадиры — из бывших контриков, — пояснил заместитель по хозяйственной части. — А рабочая сила — заключенные с хорошим поведением. Так что насчет этого не беспокойся, товарищ начальник.

— Так их же кормить надо…

— Повара уже на месте, — улыбнулся лейтенант Воробьев. — Муж с женой. Срок за хищения почти отсидели, теперь за нами числится будут.

— А продукты? — Павел не столько хотел знать все подробности, сколько показать свою хозяйскую предусмотрительность.

— Туда железнодорожная ветка проложена. Там пленное офицерье сидело, а их много было, сам понимаешь. Наиболее опасных расстреляли согласно спискам, остальных переправили на Соловки.

— Значит, надо брать билеты на ближайший поезд.

— У нас специальный состав, — сказал Савченко. — Пассажирский вагон с питанием, три платформы с колючей проволокой, две — с оборудованием и инструментом и вагон с охраной.

Выехали на следующий день. Павел пришел в купе Алексея Савельевича, поднаторевшего на строительствах лагерей разного назначения, и попросил ознакомить его с проектом восстановления бывшего концлагеря.

— Там вопрос не в восстановлении прежней зоны, а о реконструкции ее в зону особо строгого режима. Отсюда прежде всего задача всемерного укрепления старого лагеря. Два ряда колючей проволоки с проволочными навесами внутрь территории. Бетонные карцеры с глухими подвалами…

Павел слушал с огромным интересом. Быть начальником такого лагеря означало особое внимание московского начальства. Он был жесток от природы, и для него отличиться прежде всего означало проявлять жестокость. Твердость и жестокость…

— Распорядитесь вырыть глубокий ров между заборами из колючей проволоки вокруг всего лагеря. И только одни ворота с подъемным мостом через ров…

— Там — слабый грунт. Ров оплывет.

— Это — ваша проблема. Укрепите бревнами, залейте бетоном…

— Понял вас, товарищ начальник. Понял. Мышь не проскочит, не берите в голову…

Ехали долго, отстаиваясь на разъездах на однопутной колее. Пили водку, играли в карты, рассказывали анекдоты, травили байки. И все — смачно, с матерщиной и гоготом. Павел слушал внимательно, громко смеялся, надеясь хоть по их намекам понять, для кого предназначался этот особо укрепленный концлагерь со сворой натасканных на людей собак. Но спрашивать ни о чем не решался. Он уже постиг законы молчания этого ведомства страха.

Наконец, добрались. Глушь, граница тайги с тундрой, гнус, болота, сырость, даже летом пронизывающая до костей.

— Здесь и расстреливать не надо было, — вздохнул Степан Васильевич. — Дохли, как мухи.

— В первую очередь, я полагаю, отремонтировать бараки для… — начал было Алексей Савельевич.

— В первую очередь — колючую проволоку в два ряда, — прервал Павел. — Потом — дом для руководства и бараки. Работать всем, невзирая на должности, в две полных смены.

— Не круто? — усмехнулся лейтенант Воробьев.

— Круто, — за Павла ответил Савченко. — Но правильно. Пока заключенных пригонят, тут окончательно все развалится.

— Не только, — добавил особо уполномоченный Берестов. — Арестанты разбегутся. Кругом — леса, а летом русский человек в лесу — как дома. И поест, и укроется, и переночует. В этих дебрях их и собаками не найдешь.

Работали до седьмого пота всем составом, кроме поваров. Поставили столбы, натянули колючую проволоку, начали ставить вышки, как прибыл первый эшелон с заключенной интеллигенцией.

— Кормить арестантов по норме, — предупредил Павел. — Если обнаружу недостачу продуктов, пойдете на арестантские работы.

Присланной интеллигенции дали сутки отдохнуть, а потом начались их четырнадцатичасовые рабочие дни. Эти работы контролировались Алексеем Савельевичем, и Павел ему полностью доверял. Он лично следил за работами, подписывал многочисленные справки да ведомости, аккуратно по окончанию работ проводил совещания с руководящим составом.

И постепенно, не ставя перед собою особой задачи, знакомился с заключенными, присланными на стройку. А вечером его однажды потянуло написать Настеньке письмо.

Адреса он не знал. А потому со свойственной ему бесцеремонностью запросил ее местонахождение в НКВД. Под предлогом проверки своих подопечных.

Как уж ее нашли, одному Ведомству известно. Может быть, там решили, что начальнику колонии особого режима это чрезвычайно важно по каким-то своим соображениям. Пришло официальное уведомление, что его сестра Настасья Вересковская заключена в лагерь на три года по совершенно уж беспочвенному оговору с правом занимать должность заведующей фельдшерским пунктом. Она вышла замуж и теперь значится под фамилией Игнатьева.

Павел тут же написал ей письмо, а затем и запрос в собственное Ведомство с просьбой откомандировать в его распоряжение фельдшера Игнатьеву со всем ее персоналом, поскольку у него на важнейшей секретной стройке болеют рабочие, а медицинской помощи никакой нет.