Альманах «Мир приключений». 1969 г. - К. Домбровский

Красков молчал. Он прищуренно смотрел на носки своих сапог и о чем-то тревожно думал.

— Вы его еще спросите, товарищ комиссар, — заговорил из-за спины Краскова Мишка Фадейчев, — чего он не бежал, гидра? Ему ж уйти ничего не стоило.

Красков окаменел, стиснув зубы. Молчал.

— Почему не отвечаете, Красков? — спросил Бубнич.

Красков снова осмотрел всех. Взгляд был затравленный и какой-то выпытывающий.

Внезапно грохнуло. Мишка схватил свой кольт. Клешков и Гуляев уставились на Краснова.

Тот стоял весь напружиненный, набычив голову.

— Посмотри-ка, Клешков, что там, — сказал начальник, подымаясь из-за стола.

Клешков подошел, выглянул в окно. Внизу спокойно расхаживали несколько бойцов, сбоку бродили расседланные лошади, прыгал стреноженный рослый вороной конь. Метрах в ста вспыхивали и гасли змейки огня над стенами конюшни.

— Крыша конюшни упала, — доложил Клешков, отходя, — а так все тихо.

— Так все-таки почему вы напали на банду Хрена? — снова начал допрос Бубнич. — И предупреждаю, Красков: для трибунала ваша откровенность может иметь решающее значение.

Красков с минуту думал, глядя перед собой. Потом решительно махнул рукой:

— Ладно. — Он шагнул к столу, и в ту же секунду стол с грохотом опрокинулся, лампа разбилась на полу и доски пола вспыхнули, звякнули остатки стекла и послышалось падение тела, потом заржала лошадь и несколько раз ударили выстрелы.

Клешков кинулся к окну и увидел, как в отблесках догорающих строений уходит на неоседланной лошади припавший к ее шее Красков. Он прицелился с локтя и выстрелил, но браунинг уже не брал на такое расстояние.

— Ушел, — сказал он.

Мишка, подошедший к окну, вылез в него до пояса, потом сказал:

— Высоковато. Лихой офицерик.

Бубнич тушил горящий пол, а начальник все еще не мог выбраться из-под стола.

— Ну и де-ла! — сказал Клешков.

— А ну пошли отсюда! — гаркнул выбравшийся наконец из-под стола начальник. — Охраннички!

В большом зале спали бойцы, подстелив шинели, бросив под голову охапку сена. Мишка спал в углу, бережно уложив на груди раненую руку. Клешков лежал, глядя в потолок. Такой день, как сегодня, редко мог пройти бесследно, и было о чем подумать. Рядом, подложив под голову кепку, не снимая своего пыльного, но все еще щегольского пальто, лежал Гуляев. Он о чем-то думал, кося глазом в потолок.

— Здорово он нас обманул, — сказал вдруг Гуляев.

— Кто? — спросил Клешков, повернув к нему голову.

Вокруг царствовал храп, кто-то выкрикивал во сне, и голос Гуляева был плохо слышен.

— Красков обманул ловко, — сказал Гуляев, приподнимаясь на локте. — Использовал отвлекающий эффект.

— А с чем его едят? — спросил Клешков.

Ему сейчас не хотелось ничего слушать, да и Гуляев был ему не очень приятен после истории с Мишкой. Конечно, Мишка поступил гнусно: убил людей. Но люди эти были бандиты, а на Мишкином теле не было места свободного от шрамов. Он к врагам имел счеты. А Гуляев не имел права ему так говорить. Но потом Клешков вспомнил Чумака, его искреннюю злобу к бородачу, его запуганность, темноту, и снова все в нем раздвоилось. Он сейчас не знал, кто прав, кто виноват, и даже не знал, кто он сам, Клешков, чего он хочет от этого мира.

— Нет, — говорил азартно Гуляев, — англосаксы так не поступают.

— Как не поступают? — спросил Клешков.

— Так, — ответил Гуляев, отвлекаясь какой-то мыслью. — Раз они решили что-то сделать — они доводят до конца.

— Ну, а что тут до конца доводить? — спросил Клешков, постепенно заинтересовываясь.

— А то, — сказал Гуляев и сел. Волосы его растрепались. На впалых щеках пробивалась еле заметная светлая щетина. — Красков был у нас в руках. Мы его упустили. Теперь во что бы то ни стало должны опять взять. Именно мы.

— Это и так ясно, — отмахнулся Сашка. — И при чем тут эти англосаксы!

— Слушай, Саш, — потянул его за плечо Гуляев, — давай поклянемся взять Краскова своими руками.

— Да чего клясться-то? — удивился Клешков и привстал, опираясь на локоть. — Это и так ясно, он же бандит и контра.

— Понимаешь, какая мысль покоя не дает, — повернулся к нему Гуляев, смахивая со лба прядь. — Помнишь, Иншаков спросил у него: почему он не бежал?

— Это не Иншаков, это я спросил, — сказал Мишка хриплым дискантом, разлепляя глаза. — Он, гад, нас от чего-то уводил.

Гуляев помедлил. Потом замолчал и снова прилег.

Мишка приподнялся и сел, осторожно пестуя руку в грязных бинтах.

— Знаешь, Сашк, я тоже не пойму, чего мы там не посмотрели как следует.

— Где?

— А вот откуда он вывалил, когда в кусты сиганул.

— А может, сейчас пойти? — спросил, заражаясь его азартом, Клешков. — Правда подозрительно.

Мишка вскочил и стал запоясываться здоровой рукой. Кольт его торчал из кармана. Он было нагнулся, чтоб взять шашку, но Клешков сказал:

— Не бери. Звону много будет.

Гуляев тоже встал и стал готовиться.

Клешков жестом показал, чтоб подождали, и побежал наверх предупредить командиров.

Но в комнате наверху гремели голоса, и Клешков остановился в нерешительности.

— Я буду ставить вопрос перед укомом и исполкомом! — негодовал голос Бубнича.

— А хотя перед Иисусом, — равнодушно протенорил начальник.

— Революция не должна себя марать! — кричал Бубнич. — А ты мог прекратить самосуд, я видел, что мог, а ты не стал! Мог пресечь нарушение дисциплины — и не захотел!

— Чего ж ты не сумел? — с мужицкой ехидцей спросил тонкий голос начальника.

— Ты видел, в каком я был положении...

— Ну и я был в положении, — ответил начальник. — И еще тебе вот что скажу: прав Фадейчев там или неправ, он наш боец! Понял? И что бандитов посек, я его за то не виню! Ты Рыбакова, мертвяка, чай, видел? Фадейчев врага посек. Это точный факт! Какие они там ни есть темные, несознательные, а пулю он бы в тебя всадил, коли б мог, это как пить дать. И потому вину Фадейчева отметаю!

— Левый уклон у тебя, братишка, — с неожиданным спокойствием ответил ему голос Бубнича. — Левый уклон у тебя, и мозги мы тебе на комитете обязательно вправим. Нужна законность, — поднял он голос, — законность, а не беззаконие — пойми!

Клешков на цыпочках спустился по лестнице к ожидающим Фадейчеву и Гуляеву и махнул им рукой:

— Пошли.

Они прошли через аллею и углубились в парк. Гуляев шел первым, Клешков и Фадейчев за ним. Вокруг рокотали деревья, шуршали кусты, изредка потрескивал под ногой хворост. Луна стояла высоко, и парк, весь в тенях, в брожении лунного света, казался сказочным, таинственным и опасным. Они поневоле пошли медленнее, осторожнее, оглядываясь по сторонам. Ветер гудел в кронах.

Вот уже показался и яблоневый сад. Они вступили в его пачухую шорохливую дремоту. Листья еще держались на деревьях и под луной поблескивали серебром. Лишь одно дерево стояло совершенно голое, и черная тень под ним была похожа на спрута. Переплетения косых и распятых щупалец.

— Вон, — прошептал Гуляев, когда они подошли к сухой яблоне. — Вон эта штука!

Они, стараясь ступать как можно тише, двинулись в сторону странного темного холма. Холм был высокий и округлый и немного напоминал огромный старинный шлем.

Они подошли вплотную. Гуляев протянул руку и ощупал травянистые склоны.

— Плющ, — сказал он, — под ним дерево.

Фадейчев пошел в сторону, ощупывая бока сооружения.

— Это беседка, — догадался Гуляев, — надо искать дверь.

— Сюда, — вполголоса позвал Мишка.

Они подошли и нырнули вслед за ним в черное отверстие входа. Мелодический странный звук ответил их шагам. Мишка шарахнулся в сторону, но звук подхватил его шаги и запел в той же тональности.

— Мрамор, — определил Гуляев, наклоняясь и ощупывая пол. — Мраморные плиты.

Фадейчев зашевелился в углу, потом звонко зацокал чем-то каменным, вспыхнула искра и медленно затлел трут.

Гуляев подошел и зажег от еле тлеющего пламени клочок газеты. Внутренность просторной беседки осветилась. В одном углу что-то лежало. Клешков подошел, поднял: это была широкая черная шляпа с загнутыми полями.

— Женская, — сказал он.

— Та-ак, — сказал Гуляев. — Вот в чем было дело. Он нас отвлекал, а какая-то женщина в это время сбежала.

— Отчего пол так гудит? — спросил Клешков.

— Черт его знает, — ответил Гуляев, продолжая размышлять.

— Не, ты смотри, звук! — крикнул Мишка, прыгая с плиты на плиту. — Как в церкви.

Пол глухо и мелодично гудел от каждого прыжка.

— Ты гляди! — восхищался Мишка, и вся беседка наполнилась гулом, а Мишка, точно сойдя с ума, все прыгал и прыгал с плиты на плиту, как дети, играющие в классы. — Ау! — вопил Мишка и прыгал, и пол откликался: «Ау!»

Вдруг тяжелый скрип приковал всех к месту. Тяжелая пыльная плита начала медленно подниматься.