Княжна (СИ) - Кристина Дубравина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Раньше, чем Князева отогнала от себя плохие думы, чем смогла губы разлепить, чтобы вздохнуть полной грудью, пальцы сами набрали номер, уже не путаясь в цифрах.
Витя, утром уезжая, говорил ей, что сегодня Саша из «деловой поездки» с Америки возвращается. За Беловым Кос и Фил поехать должны были, а Пчёле следовало из Внуково забрать Сашиного армейского друга, Фархада, приехавшего в Москву по такой же «деловой поездке».
И с семи часов, тридцати четырех минут Аня своего мужчину не видела, не слышала.
Девушка шмыгнула носом, позволив вдруг себе такую жуткую слабость, и покосилась беспокойным взглядом на часы, висящие над дверным проёмом на улицу. Одиннадцать пятьдесят семь.
Четыре часа, двадцать три минуты. Не такой большой срок разлуки; Анна уже как полтора года не считала сутки без Вити причиной сильно переживать о его состоянии — ведь знала, кого любила, как часто бригаде нужно было решать свои дела, иногда за пределами области. Она ещё в конце девяносто первого года привыкла, что Пчёла после «разборок», длившихся по паре дней, возвращался, вопреки её страхам, живой и невредимый, даже без единой царапинки. Чуть позже, к марту девяносто второго, Князева вообще мысли научилась занимать работой, бытом, литературой…
Только вот… неспокойно — хотя и глупо. Ведь, кажется, чем эти четыре с половиной часа отличаются от других часов, какие они с Витей не держали связь?
Люди умирают каждый день. Анна это знала. Только не каждый день об этих естественных — и не очень — смертях говорили по радио. Всеобщее напряжение сказалось на Князевой, как бы она не хотела не поддаваться тому безумию, которое захлестнуло столицу вместе со всей страной. Ещё и скорбные скулежи медсестрички, спрятавшейся за стойкой регистратуры, на череп ощутимо давили.
И каждый её вздох, всхлип — как капля, срывающаяся с худого крана, и капающая на мозг Князевой.
Хватит.
Аня поджала губы, ругаясь на себя за никудышную стрессоустойчивость, какую та же самая Тамара считала чуть ли не невероятной, и отвернулась в сторону. Прикрыла глаза.
Звук гудков по протяженности, тягучести своей напоминал тёплый пластилин; в такт «пи»-канию под веками бордовым появлялся численный отсчёт.
Цифра и гудок, следующая цифра и новый гудок…
Князева разрывала и без того перегруженные линии, а вместе с продолжительным молчанием по ту сторону провода разрывала и собственную душу. Она сама не заметила, как губы изогнулись в злой усмешке, какой Анна от самой себя не собиралась скрывать.
«Ну и дура, что набрала», — кинула она сама себе и крепче поджала губы, пачкая, вероятно, помадой с нижней губы не прорисованную выемку над верхней. «Так хоть надежда была. А теперь как успокаивать себя будешь?»
«А он просто не слышит» — предположила Анна в попытке себя переубедить и вздрогнула от очередного гудка в осознании, как неубедительно прозвучала бы мысль, если бы Князева решилась вслух её произнести.
«Или, наоборот, слышит. Но телефон найти не может»
«Сама знаешь, что трубка всегда при Пчёлкине»
«Он с Фархадом разговаривает. Объезд ищет, чтобы в город заехать»
«Всё равно знаешь, что Витя всегда на звонки отвечает»
«А он… курит!»
«Что мешает ему параллельно разговаривать по телефону?»
«Пчёла с другим человеком по телефону говорит!..»
«Тогда почему сигнал идёт, а, Аня?..»
Она почти судорожно выдохнула в усталости от баталии с самой собой, и тогда двенадцатый гудок оборвался. Вместе с ним оборвался и звонок, отправленный, в никуда. Трубка отозвалась долгой высокой нотой, название которой, вероятно, знала Ольга.
Аня кинула телефон в сумку, словно секунду назад в кулаке сжимала не трубу, а змею, шипящую и вьющуюся меж пальцев.
«Ну, и к чёрту всё»
Она посмотрела прямо перед собой, думая о мыслях, какие сама не осознавала, и взгляд из пустоты вырвала, только когда медсестра вышла из-за стойки регистратуры. Анна проследила за фигурой в белом хло́пке, словно думала, что сероглазая позовёт её с другого конца коридора, или, напротив, приведёт кого-то к Князевой.
Но девушка чуть пригляделась и увидела меж пальцев медсестры тонкую сигарету.
Почти обозлилась на девчонку; её желание покурить стало чуть ли не последней каплей, упавшей в чашу Аниного терпения.
Чашу, и без того наполненную до краёв.
Князева скрестила руки на груди, снова чуть спустила корпус по спинке кресла. Закрыла глаза в очередной борьбе с неспокойными мыслями, в которой, вероятно, с самого начала был известен победитель, и стала следить за дыханием.
Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
Анна не заметила, как провалилась в дрёму, из которой её не выдёрнул ни тон диктора с радио, ведущего экстренные новости, ни шарканье синеньких кроксов медсестры со стойки регистратуры.
По Дому Советов попал очередной снаряд, но Князева об этом не знала. Равно, как и не знала о милицейской «буханке», мчащейся с Цветного бульвара к Бутырскому СИЗО с пятью бандитами и целым ОМОН-овским конвоем на борту.
Анна проснулась, когда кто-то заботливо подтолкнул ей плед под бока. На миг Князевой захотелось прикрыть глаза в сладости не отступившей дрёмы, но раньше, чем девушка снова рухнула в объятья мягких сновидений, в мысли ворвались, точно январской метелью, воспоминания о событиях, произошедших до погружения в сон.
Тогда Аня будто протрезвела разом. Сбросила с себя морок и распахнула глаза так резко, что напугала медсестру, склонившуюся над ней с подобием покрывала.
Из-под медицинской шапочки показалось плетение здоровой русой косы, когда девушка попятилась от распрямившейся Князевой, словно оказалась поймана с поличным на месте преступления. Она захлопала глазками часто-часто с перепуга и отчиталась ни то перед самой Анной, ни то перед собой:
— Вы вся калачиком свернулись. А мы на первом этаже, тут от входа сквозит сильно… Чтобы вам тепло было, я… будить не хотела! Простите…
— Ничего, — буркнула Аня, хотя спросонья и не поняла даже, почему у медсестры так глаза на лоб полезли.
Князева распрямилась, слыша хруст затёкших мышц в шее, и оглянулась по сторонам. Хотела заметить какие-то видимые изменения вокруг неё — в идеале не только в обстановке, но и в ситуациях, которые в первой половине дня на Анну рухнули снегом на голову.
Отчего-то стало темно — не только на улице. Свет, который в двенадцатом часу заливал чуть ли не всё приёмную блекло-белыми лучами, сменился на сумерки, какие играли на стенах тенями от деревьев, посаженных возле самых окон. Коридоры, уходящие прямо, влево и вправо от дивана Князевой, темнели, и самые
