Невеста - Карина Демина

Та, в зеркале, похожа на меня.

Белокожа. Светловолоса.

Зеленоглаза.

Черты лица знакомы… и родинки остались.

На шее тяжесть рубинового ожерелья — чем не ошейник? Красивый. Тяжелый. Камни тускло мерцают, окрашивая алмазные россыпи розовым.

…как кровь по воде.

Каскад фаты.

Строгие прямые линии наряда, который сам по себе — произведение искусства. Багряный шелк и белое кружево… не белое — серебряное. Алмазные росы и нежные жемчуга… мне ли жаловаться? Подарок роскошен, но тянет вырваться из ловушки корсажа, разодрать шнуровку, выпутаться из юбок…

Сбежать, причем неважно куда…

Нельзя. Я не могу опозорить Одена и брата.

И когда старшая горничная подает мне руку, стараясь при этом не смотреть в глаза, с благодарностью принимаю помощь.

Шлейф тянется за мной, словно недолинявшая змеиная шкура.

Протягивают букет цветов. Белых.

Брокк долго и с удивлением разглядывает меня, а после, следуя традиции, укрывает лицо фатой. Она прозрачна, но мир обретает алые тона.

И я, преодолев робость, ступаю на дорожку.

Выше нос, Эйо… мама бы тобой гордилась.

— Так намного лучше, — шепчет Брокк и подмигивает мне. — Ты же знаешь, я рядом.

— Спасибо.

Мы идем. Бесконечная красная дорожка. Слева цветы и гости. Справа цветы и гости. Куда ни глянь — цветы и гости. И эта стая заставляет меня нервничать.

Я вдруг остро осознаю, как же все… неправильно.

Надо успокоиться. Вдохнуть, насколько корсаж позволяет. Выдохнуть.

Какое мне дело до того, что подумают обо мне все эти люди, собравшиеся здесь исключительно по служебной надобности? Свадьба? Не следует обольщаться, Эйо, все это торжество затеяли с весьма определенной целью.

И до тебя им дела нет.

А тебе — до них.

Поэтому сосредоточься на том, чтобы не споткнуться, и неси шлейф гордо…

— Эх ты… невеста… шагу прибавь, пока твой жених окончательно терпение не растерял. Я-то думал, у них выдержки побольше.

Брокк шутит, пытаясь приободрить меня, и я признательна за поддержку.

— Ты замечательный. — Очень важно успеть сказать это.

Время на исходе.

Чье?

Наше.

— Никому об этом не рассказывай, — с серьезным выражением лица отвечает брат.

Кольцо сородичей размыкается. И скрипки, такие резкие, визгливые, замолкают.

Сквозь дымку фаты я вижу Одена. Непривычный. Парадный китель ему к лицу, да и вообще… он ведь красивый. Я разглядываю будущего мужа, пытаясь запомнить.

Зачем?

Скоро все закончится.

Нет. Не верю. Свадьба — это… это просто-напросто свадьба. Обряд. Слова. И уже к вечеру я забуду о нынешних страхах.

Уже забываю, и, кажется, не только о страхах.

— Оден, берешь ли ты эту женщину в твои преданные жены, чтобы жить вместе в супружестве? Будешь ли ты любить ее, почитать и заботиться о ней в болезни и в здравии, утешать ее и, оставив всех других, хранить себя только для нее в течение всей вашей жизни?

Я вздрагиваю.

Король?

Короля не было, но был Виттар в парадном черном фраке.

Что означает эта замена? Оден спокоен. И Брокк тоже. Значит, все в порядке?

— Да.

— Эйо, берешь ли ты этого мужчину в твои преданные мужья, чтобы жить вместе в супружестве? Будешь ли ты повиноваться ему, любить и почитать его, служить ему и заботиться о нем в болезни и в здравии и, отказавшись от всех других, хранить себя только для него в течение всей вашей жизни?

Я должна встать между ним и Оденом, но под тяжелым взглядом Виттара неспособна пошевелиться. Брокк отступает, прикрывая спину.

Надо ответить.

И я слышу собственный голос словно со стороны:

— Да.

— Кто отдает эту женщину, чтобы сочетаться законным браком с этим мужчиной?

— Я отдаю. — Брат сжимает пальцы, успокаивая. И передает мою руку Виттару.

Почему-то меня не отпускает чувство, что он едва сдерживается, чтобы не сломать ее. Выдыхаю, лишь когда ладонь Одена ложится сверху.

— Я, Оден, беру тебя, Эйо, в жены, чтобы с этого дня быть вместе в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, чтобы любить тебя и заботиться о тебе, пока смерть не разлучит нас. И для того связываю тебя моим честным словом.

Я знаю, что ответить, и отворачиваюсь от Виттара.

Он не важен.

Среди всех собравшихся здесь значение имеют лишь двое.

— Я, Эйо, беру тебя, Оден, в мужья, чтобы с этого дня быть вместе в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, чтобы любить тебя, заботиться и повиноваться, пока смерть не разлучит нас. И для того связываю тебя моим честным словом.

Слова — зыбкая связь.

Сталь куда как надежней. И Виттар, почему-то улыбаясь, протягивает черный футляр.

— Этими браслетами я скрепляю ваш союз.

Металл холодный, но… до чего же красив.

Вот и все.

И скрипки запели опять… как-то иначе, надрывно.

Оден убирает фату, но ветер норовит вырвать ее из рук, словно не желая показывать моего лица. На мгновение становится страшно: вдруг он вспомнит, что я так похожа на королеву… сейчас, наверное, больше, чем когда-либо. Отшатнется.

Попятится.

Пожалеет о том, что связал себя со мной.

— У меня больше нет невесты, — сказал он, наклонившись к самому лицу. — У меня есть жена. Самая прекрасная женщина в мире.

— Льстец.

Я передаю слово из губ в губы.

А надоедливые скрипки замолкают. Кажется, идет гроза, далекая… И земля, почуяв ее приближение, вздрагивает.

— Эйо…

Земля подымается на дыбы, выплескивая серый мелкий камень…

Вокруг нас заворачивается кольцо охраны. Меня толкают, и я все-таки цепляюсь каблуком за дорожку. Пытаюсь удержать равновесие.

Больно…

— На землю! — кричат, бьют под колени, и я падаю. А Оден сверху.

Он накрывает меня собой, прижимает к холодной траве, но слишком поздно. Огонь уже внутри.

Время действительно на исходе.

А я понимаю, что случилось. Пока только я.

— Оден, — я еще способна говорить, — поцелуй меня. Пожалуйста.

Мне всего-то надо — коснуться губ.

Отдать то, что еще осталось. До последней капли… и надеяться, что этого хватит. Я вижу себя в его глазах. Испуг. И нежность. И тут же — понимание.

Он ведь совсем не глупая собака.

А следом вижу боль, иную, с которой я не в силах справиться. Оден пытается отшатнуться, но я не позволю. Или не я, а то, что во мне.

Вода живая.

Вода мертвая.

Источник.

Мысли так путаются… не уходи. Прости. Так надо. Я хочу, чтобы ты жил. Наверное, это все-таки любовь.

Последнее, что я слышу, — надрывный вой.

Уснуть мешает.