Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина - Александр Пыльцын

Примерно через год моей работы в батальоне охраны меня перевели с повышением на должность старшего офицера по оперативно-строевым вопросам городской комендатуры, в непосредственное подчинение военного коменданта города, полковника Борисова. Мне было предложено и новое жилье, поближе к комендатуре – богатый особняк по улице Монтбештрассе, 24 (запомнил же!), принадлежавший ранее какому-то крупному промышленнику-нацисту, сбежавшему на Запад. За мной закрепили и служебный автомобиль «Опель-супер-6» с водителем. Одной из моих новых обязанностей стала встреча и сопровождение по городу именитых гостей Лейпцига. О некоторых из этих гостей я расскажу чуть позже.

Поскольку моим начальником теперь был сам комендант города, мне хочется несколько подробнее остановиться на своих впечатлениях об этом, весьма неординарном человеке – полковнике Борисове Владимире Алексеевиче (если я правильно вспомнил его имя и отчество). Не знаю, достоверны ли были слухи о том, что он – бывший армейский комиссар 1-го ранга, который за неудачу войск в боях под Керчью был будто бы разжалован до младшего офицера (своего рода – штрафник?) и за время войны снова дорос до полковника. Это был очень внимательный, справедливый и доброжелательный начальник, пользовавшийся огромным уважением всех, кому довелось служить в его подчинении.

То ли он вообще по характеру был мягок в обращении, в том числе и со своими подчиненными, то ли эта черная полоса в его биографии сформировала в нем такие качества, но он выгодно отличался от многих начальников, с которыми мне приходилось за долгие годы армейской жизни иметь служебные отношения. Он знал поименно почти всех офицеров комендатуры города и районов (а всего таких районов в городе было шесть), много внимания уделял деятельности командного состава батальона охраны. Может, поэтому он перевел в свое непосредственное подчинение меня, двадцатитрехлетнего майора, имевшего касательство к штрафбату?

Летом 1947 года его срочно отозвали в Москву. И, как оказалось, он снова за какие-то дела или слова (а может быть, это было продолжение керченского дела?) был осужден и сослан в лагеря на какой-то большой срок. Машина репрессий продолжала работать…

Не прошло и месяца, как меня почему-то вдруг приказом по округу Лейпциг перевели во второразрядную комендатуру небольшого городка Дебельн (предполагаемую причину этого события я изложу в той части, где пойдет речь о военном коменданте округа Лейпциг).

Оказавшись в начале 1948 года по замене в Московском военном округе, я разыскал семью Владимира Алексеевича Борисова, и его жена, помнившая меня по Лейпцигу, рассказала, что он снова лишен звания и где-то в ссылке его устроили писарем при лагерном начальстве. Она раз в полгода навещает его и скоро поедет снова. А поскольку он просил привезти ему хоть немного карандашей, ручек с перьями и чернил, стиральных резинок и школьных линеек, то я помотался по Москве, чтобы все это достать, добавил что мог из своих немецких «трофеев», вывезенных для своего, уже двухлетнего сына, и передал ей. После очередной поездки к мужу она рассказала мне, как был рад он, дважды разжалованный офицер, этим канцтоварам. Как сложилась дальше судьба бывшего армейского комиссара, бывшего полковника, военного коменданта одного из крупнейших городов поверженной Германии, мне, к сожалению, неизвестно.

А в комендатуре Лейпцига после отзыва полковника Борисова произошли заметные изменения. Комендантом стал полковник Пинчук, на мое место был назначен майор Гольдин (друг комбата Мильштейна), поменялось большинство военных комендантов районов города. Какое это отношение имело к судьбе Борисова, не знаю, но мне казалось, что первопричиной этих изменений был военный комендант округа Лейпциг полковник Иван Литвин. Отчества его я не помню, но имя запомнил, потому что у него был 12-летний сынишка, которого не в шутку называли Адольф Иванович. Имя это наводило на размышления, особенно если из года 1945 вычесть 12. Получалось 1933 – год прихода к власти Гитлера.

Был полковник Литвин каким-то странным. Только два примера.

Вызвал он однажды на совещание комендантов районов города и комбата, которого на время отпуска замещал я. И не помню уже, почему у меня не было времени переодеться в форму для строя (брюки в сапоги), и я прибыл в брюках навыпуск. Да еще угораздило меня сесть в первом ряду. Совещание Литвин проводил в клубном помещении, на сцене которого стоял большой стол, накрытый красным сукном, а на заднем плане красовался портрет Сталина во весь рост.

Заметив, что я прибыл «не по форме», Литвин стал меня отчитывать, не стесняясь в выражениях. Что я не военный вовсе, раз не ношу сапоги, и что вообще такие штаны носят только дураки, и т. п. Мне стало интересно, чем закончит он эти свои излияния, если обратит внимание на стоящий за его спиной портрет Сталина, где тот изображен в кителе и… брюках навыпуск, хотя раньше чаще всего мы видели изображения Сталина именно в сапогах. И тогда я стал упорно смотреть не «в глаза начальству», а мимо, на портрет Генералиссимуса. В конце концов полковник проследил за моим взглядом, внезапно резко оборвал свое затянувшееся морализирование и со злостью скомандовал мне: «Садитесь!»

Возненавидел он меня люто. И даже когда поступило распоряжение для передачи Польскому правительству списков офицеров, участвовавших в освобождении Варшавы и других польских городов, для награждения польскими орденами, моя фамилия была вычеркнута лично Литвиным. Так он отомстил мне, лишив таким образом меня польского ордена «Виртути Милитари», коим были награждены многие офицеры.

Другой памятный случай произошел сразу же после того, как полковник Борисов сдал свою должность. Нагрянувший в нашу комендатуру с проверкой полковник Литвин нашел какие-то недостатки в работе секретной части, которая подчинялась мне. Посчитал, что в этом повинен лично я, и объявил мне 3 суток ареста с содержанием на гауптвахте и приказал немедленно отправиться на гарнизонную «губу». В ответ я заявил, что, поскольку гауптвахта состоит под охраной того батальона, который продолжает находиться под моим контролем, то солдатам придется охранять своего начальника. А это противоречит уставу и такое нарушение недопустимо. Полковник Литвин, кажется, позеленел от злости и несколько минут решал, как со мной поступить. Потом сказал, что завтра получу письменный приказ, и ушел.

Назавтра дежурный по комендатуре передал мне пакет, в котором был приказ и предписание убыть для отбытия наказания в город Дебельн, что недалеко от Лейпцига. Человек я, в общем-то, исполнительный и в тот же день, созвонившись с комендатурой, выехал туда.