Паутина и скала - Томас Вулф

Он, задумчиво: Хм! Да. – Медленно, мечтательно облизывает губы.

Она, с подобающей ноткой сожаления: Конечно, то, что я со shy;биралась сделать…- с легкой, печальной, чуть вопрошающей улыбкой: – Но теперь говорить об этом бессмысленно, так ведь?.. Раз ты прогоняешь меня.

Он, задумчиво, как и прежде: Хм! Так что ты собиралась сде shy;лать?

Она, печально: Хотела приехать в четверг вечером пораньше… конечно, если б ты был не против… если б ничем не был занят… часов в пять и приготовить тебе тушеного мяса – ты знаешь, ка shy;ким оно у меня получается…

Он, задумчиво, рассеянно: Хм – да!.. Тушеного мяса, гово shy;ришь?

Она: Да, ты знаешь, как я его делаю – фунтов восемь шпиго shy;ванной говядины – разумеется, самой лучшей… Сегодня утром я разговаривала об этом с мясником, он заверил меня, что даст пре shy;восходный кусок… конечно, это требует времени!.. Мясо тушить нужно самое меньшее три-четыре часа в моей большой чугунной кастрюле… Если после моего ухода тебе будет готовить какая-то девица, настаивай, чтобы она стряпала в чугунной посуде. О, в ней получается гораздо лучше! Гораздо.'Это единственный способ тушить мясо, как следует, только мало кому из женщин это по shy;нятно – одной из тысячи… Потом, тушить нужно медленно, очень медленно, несколько часов – это очень тонкое дело – требуется постоянное внимание, – мало кто из нынешних женщин возь shy;мет на себя этот труд… Но тушить надо очень медленно и тща shy;тельно, пока все овощи не пропитаются вкусом мяса, а мясо – пкусом всех овощей. – Продолжает очень серьезно, негромким голосом: – Это как шедевр – как пирушка у древних греков – псе так старательно смешано, что в каждом есть все, и во всем каждое.

Он, мягко, негромко, словно в трансе: Овощи, говоришь?

Она: Да, конечно – те, о которых я говорила!.. Эти нежные, свежие, весенние овощи!

Он, рассеянно: Говоришь, все их смешать и положить в мясо?

Она, быстро: Да – и, разумеется, нужно масло – притом мно shy;го! Готовить всегда нужно с маслом… Скажи это своим девицам… И чуточку красного перца – ничего не может быть лучше, если только знать, сколько – самую малость – мало кто знает нужную дозу… Потом соль и черный перец… Хотя что толку тебе это го shy;ворить – теперь это бессмысленно, разве не так? – поскольку мы больше не увидимся.

Он, в мечтательном, рассеянном раздумье: Да-а!.. Хм-м!.. С маслом, говоришь? – Обнимает ее одной рукой за талию. – Чу shy;точку красного перца?

Она, внезапно начав бурно протестовать, делая вид, будто хо shy;чет вырваться: Нет! Нет!.. Не начинай этого!.. Уже поздно!.. Ты сказал, чтобы я ушла, оставила тебя в покое!.. Ты меня прогнал!.. Нет!.. Нет!.. Не позволю!.. Все кончено! – Решительно трясет го shy;ловой. – Слишком поздно!.. Все кончено!

Он, пытаясь отделаться смехом, весело, но с ноткой беспо shy;койства: Да ну – ха-ха – подумаешь!.. Я просто шутил… Ты зна shy;ла это!.. Решил слегка позабавиться! Это была просто шутка… Ты знаешь, что я это не всерьез!

Она, раскрасневшись и тяжело дыша: Неправда!.. Ты все гово shy;рил всерьез! – Негодующе: – Тоже мне, шутник!.. Ты всегда упо shy;требляешь столь изысканные, прелестные слова, когда шутишь? С горечью, чуть не плача: – В адрес той, которая обожает те shy; бя, пойдет ради тебя на что угодно! Бросить ее в канаву, обозвать девкой, хотя она готова отдать за тебя Жизнь! Тоже мне, шутник! Видимо, ты научился всем этим словам в баптистском колледже! – Тяжело дыша, вырываясь, отталкивает его. – Нет! Нет!.. Пере shy;стань!.. Нельзя сперва напускаться на меня, оскорблять грязны shy;ми словами и… и тут же начинать это! Нет! Нет!

Он, медленно, с вожделением и торжеством, сжав ее руки и неторопливо раскачивая взад-вперед с нарастающим ликовани shy;ем: Ах-ты-нежная-маленькая-гладкокожая- девка! Ах ты…

Она, тяжело дыша: О, какой деликатный!.. Такие прекрасные слова!.. Такие изящные выражения!

Он, ликующе: Ах – моя хрупкая милочка, моя дорогая! Ахх… Аххх… – Неуверенно озирается, подыскивая слова, тяжело дыша; внезапно прижимает ее к себе и вскрикивает с неистовой ра shy;достью: – Ах – маленький ты гладкокожий ангел – я поцелую тебя – вот что!.. Клянусь Богом! – С жаром целует ее. Потом снова дышит хрипло, неровно и, озираясь, подыскивает слова: – Я… я… я покрою поцелуями все твое веселое личико! – Целует, она жестами выражает протест; он тяжело дышит еще несколько секунд, потом внезапно вскрикивает с яростной убежденностью, словно нашел решение мучившей его проблемы: – Я поцелую тебя десять тысяч раз, клянусь Богом! – Целует, она негромко выкрикивает протесты и слабо вырывается. – Мясо, значит? Ту shy;шеное? Ты – ты мое тушеное мясо!

Она, негромко вскрикивает: Нет! Нет… Не имеешь права!.. Слишком поздно!..

Но разве бывает слишком поздно для любви?

В конце концов Джордж подходит к открытому окну, облока shy;чивается о подоконник, глядит наружу. А свет появляется, исче shy;зает и появляется снова; все пение и сияние дня возвращаются.

Эстер, восторженно, негромко, словно в трансе: Существова shy;ла ли такая любовь, как наша?.. Существовало ли что-нибудь по shy;добное на свете с начала времен?

Джордж, негромко, отвечая своим мыслям, продолжая гля shy;деть в окно: Я верю – клянусь Богом – искренне верю…

Она, все так же восторженно, себе и Вселенной: Думаешь, су shy;ществовала на свете пара, которую связывала бы такая любовь? Могли кто-то на свете, кто не знал…

Он, как прежде, упорно глядя в окно, с нарастающим ликова shy;нием: Я верю – да-да, искренне верю…

Она, своему небесному доверенному лицу: …понять, что это такое – эта великая поэзия, эта вечная красота, которая сияет во мне, подобно звезде – истина – блаженство – эта огромная, ве shy;ликолепная – эта охватывающая душу – эта всепоглощающая…

Он, внезапно, с окрыленной, торжествующей убежденностью: Да! Клянусь Богом, я знаю, как они поступят! Знаю!- Поворачивается, ударяет кулаком в ладонь и выкрикивает: – Говорю тебе, я это знаю! Наверняка!

Она: …эта могучая, нежная, яркая…

Он, с торжествующим воплем: Клянусь Богом, они возьмут мою книгу!

Она: …эта прекрасная вечная…

Джордж, запрокинув голову, смеясь от неистовой радости и голода: Еда! Еда! Еда!

Эстер, с восторженной нежностью: Любовь! Любовь! Любовь!

А свет появляется и меркнет, тускнеет и исчезает, кошка, под shy;рагивая, хищно крадется по забору в заднем дворе, свет вновь ту shy;скнеет, появляется опять, исчезает – и все навеки такое же, как было всегда.

34. СЛАВА МЕДЛИТ

Прошло пять недель – пять недель, сотканных из света и те shy;ни, пять недель окрыленной надежды и горькой, унылой безна shy;дежности, пять недель радости и горя, мрака и сияния, слез, сме shy;ха, любви и – еды!

Самое большое, на что Джордж мог обоснованно рассчиты shy;вать – это что рукопись попала в руки умному человеку, и тот внимательно ее читает. Об испытаниях мистера Черна на запах и на ощупь он не знал. Знай Джордж о первом, то мог бы только надеяться, что запах всего написанного им покажется мясистым ноздрям мистера Черна здоровым и приятным. Что до второго – могла ли рукопись в полторы тысячи страниц, толщиной двад shy;цать пять дюймов, не показаться издателю на ощупь ужасающей? Одного вида ее было достаточно, чтобы привести рецензента в дрожь, заставить редактора побледнеть, а типографа в ужасе от shy;шатнуться.

Собственно говоря, этим предварительным испытаниям ру shy;копись не подвергалась. Судьба ее решилась меньше чем через час после поступления в издательство господ Черна и Белла. Ми shy;стер Черн, выйдя из своего кабинета, вдруг остановился, хлопнул пухлой ладонью себя по лбу и, указав рассыльному на эту гору писанины у него на столе, вскричал:

– Господи, что это такое?

Услышав, что это рукопись, мистер Черн застонал. Оглядел ее со всех сторон изумленными, недоверчивыми глазами. Осторож shy;но подошел к ней поближе, протянул руку, ткнул ее пальцем – она не шевельнулась. В конце концов положил на нее руку, придвинул к себе, приподнял, ощутил ее вес, застонал снова – и бросил на место!

– Нет! – выкрикнул он и сурово поглядел на рассыльного.

– Нет! – крикнул он снова, сделал два шага вперед, один на shy;зад и замер.

– Нет! – решительно крикнул он и быстро замахал пухлой рукой перед лицом, жест этот красноречиво говорил об отвраще shy;нии к запаху и остервенелом отказе.