Свет праведных. Том 1. Декабристы - Анри Труайя
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Славная мысль. Если красавчик Ипполит и впрямь хоть что-то знает, он тут же тебе и выложит! – проворчал он. – Во-первых, потому, что глуп как пробка, а во-вторых, потому что, не спрашивая твоего на сей счет мнения, изначально считает тебя другом. Если хочешь с ним встретиться, напоминаю, что Розников каждый день пьет кофе в кондитерской Шварца на Морской.
– Слышал, – сказал Николай. – Пойду-ка перехвачу его там прямо сейчас.
Рылеев поискал на круглом одноногом столике лекарство, взял склянку, налил себе полную ложку снадобья, проглотил и поморщился.
– До чего же противная микстура! А нужно лечиться – хочу быть в боевой готовности, когда наступит великий день!
Он похлопал ладонью по сложенным на столе папкам и добавил:
– Только подумать, насколько я задержал всю эту работу…
– Когда мы одержим победу, вам больше не надо будет служить в Российско-Американской компании! – вскричал Николай в восторженном порыве. – Вы… вы встанете во главе нового правительства!.. Вы будете нашим либеральным диктатором!..
– Не думаю… – отозвался Рылеев и закашлялся, сложившись вдвое от сильного приступа.
Кюхельбекер, который в это время рассматривал приколотую к стене карту Сибири, округлил свои и без того большие и круглые, как у рыбы, глаза, оттопырил нижнюю губу и произнес:
– А если нас победят, то мы окажемся вот здесь…
Воцарилось неловкое молчание.
– Вот и прекрасно! – нарушил тишину Рылеев, втискивая пробку в пузырек с лекарством. – Право, это же совсем неплохо! Сибирь – истинная страна чудес…
– Оставляю на вас ответственность за это утверждение, – усмехнулся Костя. – А что тут за пунктирная линия через всю карту?
– Маршрут, по которому движутся обозы с продовольствием Российско-Американской компании, – объяснил Рылеев. – Они таким образом добираются до Охотска, города на Тихом океане, а оттуда зафрахтованные нами корабли уходят на Аляску. Я часто мечтал сам предпринять это грандиозное путешествие. И совсем недавно мой друг Маслоедов, который вершит там все дела, пригласил меня погостить. Но поздновато, поздновато… Сейчас у нас у всех в голове иные мысли, верно? И что касается до изумительного приключения, которое подталкивает русских к покорению Нового Света, – мне суждено с ним познакомиться только на бумаге!
– Вы говорите так, словно ваша жизнь должна завтра закончиться! – с упреком сказал Николай.
– Правда, правда… – ответил Рылеев с натянутым смешком. – Я до нелепости пессимистичен. Тут все дело в лекарствах, которые расстраивают мне желудок. Нет, все-таки удивительно, почему до сих пор не пришли Голицын и Оболенский! И Степан Покровский – чем он там занимается?
– Он позавчера вывихнул лодыжку, – сообщил Костя.
– Вот это да! А что ваш приятель Вася Волков?
– Кажется, ему пришлось сегодня утром отправиться в Псков по семейным делам.
– Значит, и его с нами не будет?
– Нет.
– Как это некстати! А князь Трубецкой?
– Должно быть, пошел во дворец – за новостями.
– Наверное, наверное! Господи, боже мой, до чего же неприятно жить в неведении накануне таких важных действий!
Из горла Рылеева снова вырвался хриплый кашель. Он обтер лицо клетчатым платком, отдышался и, бросив на Николая светящийся беспокойством взгляд, спросил:
– Так я рассчитываю на вас – вы ведь поговорите с Ипполитом Розниковым, да? – затем, не дожидаясь ответа, прибавил: – Извините, господа, по долгу службы мне необходимо сейчас же написать два-три письма. Но пусть это вас не стесняет – болтайте друг с другом сколько угодно!
Он очинил перо, рука его дрожала.
«Настоящий вождь не может так нервничать», – подумал Николай.
* * *Ипполит Розников так переменился, что Николаю было трудно вернуться в его присутствии к тону разговоров, какие они вели в былые времена. Теперь он видел перед собой бравого самонадеянного адъютанта генерал-губернатора с черными нафабренными усами, жирным подбородком, с широкой грудью, украшенной сверкающими аксельбантами, и тщетно искал в нем черты пылкого молодого офицера, насмешника и карьериста, который десять лет назад был его лучшим товарищем в Париже. Но, оплакивая в душе потери друга на пути к почестям, думал и о том, что и тот, со своей стороны, вероятно, сокрушается: зачем Николай так испортил себе жизнь, обвенчавшись с француженкой и выйдя в отставку!
Из-за всех этих мыслей и обстоятельств общие слова, которыми перекидывались старинные друзья между взрывами смеха, не мешали им испытывать тягостное ощущение, вызванное тем, что время столь безжалостно уходит, да и нравы теперь совсем уже не те… Николай был смущен, он уже подумывал, что вряд ли сможет расспросить красавчика Ипполита, не выдав своих истинных намерений. Перед ними дымились две чашки кофе. Кондитерская была почти пуста. По залу прошел официант с блюдом пирожных.
– А я тебя не задерживаю? – спросил Николай. – У тебя, вероятно, сейчас особенно много работы!
– Почему сейчас особенно?
– Да в связи с манифестом.
– Так не я же его пишу! – весело откликнулся Ипполит.
– Конечно, не ты, но ведь как адъютант генерала Милорадовича ты, наверное, участвуешь в подготовке церемонии. Ну и что – известно уже, когда войска приведут к присяге?
Николай задал вопрос с притворной небрежностью и поднес к губам чашку, в которой плавал кусочек лимона. Он казался себе чертовски дипломатичным. Игра возбуждала его, заставляла сердце биться с немыслимой скоростью, зато голова оставалась совершенно холодной и ясной.
– А вот об этом я ничего не могу тебе сказать.
– Почему?
– Официально время еще не назначено.
– Но это будет скоро?
– Очень скоро. Совсем скоро.
– Дело нескольких дней?
– Дело нескольких часов! – важно произнес Ипполит.
Николай перенес удар и глазом не моргнув.
– А-а-а, вот как, нескольких часов, – протянул он. – Ну, значит, манифест уже подписан.
Ипполит явно боролся с собой: с одной стороны, никак нельзя было выдать государственную тайну – ведь он получил насчет этого строгие указания, а с другой – ужасно хотелось поразить друга.
– В конце концов, если я от тебя скрою, ты все равно узнаешь от кого-нибудь другого, – вздохнул он. – Половина Санкт-Петербурга уже в курсе. Да, великий князь Николай Павлович сегодня на рассвете подписал манифест. Императорский Совет состоится в восемь вечера, приглашения уже разосланы. А завтра утром, 14 декабря, все войска гарнизона принесут присягу новому императору.
– Это невозможно! – пробормотал Николай.
Он чуть не задыхался от мучительной радости. Это он, он первый, принесет важнейшую новость Рылееву, это он приведет в действие весь механизм восстания! Быть может, заговорщики будут обязаны своим успехом именно той скорости, с которой он все разведал! Губы Николая невольно расплылись в довольной улыбке.
– Тебя это обрадовало? – удивился Розников.
– Признаюсь, не ожидал подобной поспешности!
– Она необходима: нельзя же, чтоб вечно длилось междуцарствие.
– Да-да, конечно…
Ипполит нахмурил брови и прошептал:
– Ты говоришь: «да-да, конечно», – но думаешь совсем не о том.
Проницательность Розникова показалась Николаю странной: он-то полагал, будто говорит с болваном, а тот легко раскусил его самого, следившего за каждым своим словом!
– Будет! – продолжал тем временем Ипполит. – Прекрати ты эти игры, не надо никаких уловок. Тебя ведь прислали твои друзья?
– Каких друзей ты имеешь в виду? – пробормотал совершенно растерянный собеседник.
– Успокойся, не собираюсь же я вызнавать у тебя их имена! Впрочем, они мне почти все и так известны, более того, многим из них я… я симпатизирую. Но позволь дать совет, пока не слишком поздно: держись от них подальше! Они на грани того, чтобы совершить безумный поступок. Если вы попробуете воспротивиться принесению присяги, и сам ты погибнешь, и вы все пропадете, причем – зря, никому никакой пользы от этого не будет. Горстке либерально настроенных офицеров не под силу возбудить к мятежу целый народ, воспитанный в уважении к Богу, царю и Отечеству!
Николаю очень хотелось вложить в ответ весь свой пыл, но из осторожности приходилось сдерживаться.
– Да о чем ты говоришь? – пожал он плечами. – Ничего об этом не знаю…
Он так хорошо изобразил недоумение, что, казалось, Ипполит поверил ему.
– Правда? – спросил он. – Но я же сам видел тебя с ними!
– Когда это было, дорогой мой! Тогда я жил в Санкт-Петербурге, а теперь давно уже провинциал!
– Однако, вернувшись, ты снова стал посещать их?
– Ну и что тут плохого?
– Неужели станешь отрицать, что в разговорах между собой вы критикуете правительство?
– Помилуй, да кто ж нынче его не критикует? Позволю себе сказать, что даже само правительство себя порой критикует! Разумеется, нам случается высказывать какие-то пожелания в его адрес, но от этой болтовни далеко до разговоров о мятеже, на которые ты намекал. Храни нас Господь от подобной катастрофы!
