Разбитые сердца - Бертрис Смолл

Иногда вместе со мной ходили Беренгария и Иоанна, но они интересовались только лавками, быстро уставали и капризничали, как малые дети. То, что я считала самым интересным, они находили скучным и раздражали меня непомерно. Они были со мной и в тот день, когда я наконец нашла крест апостола Павла.

Апостол Павел не был популярным святым. Очень немногих младенцев называли в его честь, и всего несколько церквей носили его имя. И в Риме, где он долго жил в заточении и подвергался мучительным пыткам, его память почти полностью затмило поклонение святому Петру, основателю церкви и покровителю Папы. Можно было подумать, что между двумя великими апостолами существовало странное соперничество, продолжавшееся века. Однако мои терпеливые расспросы облегчались тем, что в Риме понимали латынь, хотя язык местного населения очень от нее отличался, и в конце концов я добилась желаемого. И когда я вышла на небольшую пыльную площадь, зажатую между убогими домами и крошечными лавчонками, и увидела скромный каменный крест, возвышавшийся на том месте, где Павел принял мученическую смерть, Беренгария и Иоанна были со мной. Крест стоял посреди площади без всякой ограды. Почти у самого его основания лежали груды мусора. Шелудивая, грязная собака подошла прямо к кресту и подняла рядом заднюю ногу.

— Да… — протянула Беренгария. — Не понимаю, зачем ты потащила нас сюда, Анна. Тут и смотреть-то не на что…

— Ах, дорогая, здесь все дышит духом гонителя Саула из Тарса, которого разыскивал Бог. Он был убит на дороге в Дамаск и воскрес слепым, но обращенным. К нему вернулось зрение, и он пошел проповедовать Евангелие от Павла, способного поспорить с великими мудрецами того времени и разбить их доводы. Он высказал свое гордое, удивительное изречение: «Я римский гражданин», настаивал на своих правах и требовал, чтобы император судил его здесь, в этом городе. Павел сказал: «Я умру сегодня». Его смелый, неуживчивый, чуждый сентиментальности дух был освобожден на том самом месте, где собачка задрала ногу.

Как после этого можно говорить, что здесь не на что смотреть?!

Я почувствовала облегчение, когда, плетясь по улице, обставленной лавками, мы наткнулись в лавке шелков и бархата на рулон желтого шелка.

— Ричард дал согласие, — заметила Иоанна. — Не будет ли преждевременно заняться моим свадебным платьем, как вы думаете?

После этого они целыми днями шили и вышивали, а я, оказавшись свободной, часто уходила на целый день, покупая в городе еду, когда проголодаюсь, и присаживаясь где-нибудь передохнуть.

Даже лавки в Риме поражали воображение: в них было все, потому что сюда шли посетители со всех концов земли, паломники, люди всех национальностей, у которых были дела к его святейшеству. Я не пыталась купить в Риме слона, но совершенно уверена в том, что если бы захотела, то получила бы его либо немедленно, либо совсем немного подождав.

Однажды, перед самым закатом, я возвращалась домой, медленно шагая по улице, оттягивая момент возвращения — дома мне грозило вовлечение в женские разговоры и в споры о том, следует ли повторить вышитый узор на рукавах платья или ограничиться подолом юбки. Я остановилась у окна какой-то ювелирной лавки. В Памплоне ювелиры не выставляли свой товар. Все знали, где они жили, и при необходимости приходили к ним домой, говорили, что нужно, и хозяин показывал им все, чем располагал, — как правило, очень немногое, потому что работал в основном по заказам. Но здесь, в Риме, ювелиры, как, впрочем, и другие торговцы, стремясь привлечь прохожих, шли на хитрости. В стене этой лавки было открытое окно, выходившее прямо на улицу, с крепкой железной решеткой, заканчивающейся острыми наконечниками. В окне стоял наклонный стол, покрытый бархатом цвета ночного неба, и на его темно-синей поверхности, как ночные звезды, сверкали прекрасные изделия, которые можно было купить.

Разумеется, у меня не было и мысли что-то покупать. Отправляясь на экскурсии по городу, я никогда не брала с собой больших денег — только для покупки еды и питья, к тому же украшений у меня было достаточно, но я остановилась у окна, восхищенная витриной и ее защитой.

Там лежали серьги, колье, кольца, браслеты… Какой богатый город! Каждое утро владелец магазина выставляет изделия, стоящие целое состояние, и каждый вечер убирает их, обеспечивая себе полную безопасность. Вот изумруд… Он не так прекрасен, как мой, но тоже очень хороший, ярко-зеленый в сумерках. А как сияет вот тот рубин, кроваво-красный, переливающийся с солнечным закатом. Я с восхищением разглядывала драгоценности, но внезапно остановилась и замерла, как собака, почуявшая дичь.

В центре на синем бархате лежал пояс, сшитый Беренгарией для Ричарда в те далекие дни, когда она ждала его, чтобы сочетаться с ним браком. Я узнавала каждый стежок, каждый камень. Когда она подарила ему этот пояс, он казался удивленным, несколько смущенным, но довольным и сказал, что теперь у него два сокровища, бросив взгляд на свои перчатки.

Как оказался здесь этот пояс?

Я, прихрамывая, вошла в лавку, из-за решеток напоминающую клетку. Пожилой мужчина, довольно хорошо одетый, поднялся за рядом железных стержней и открыл решетку. Я собрала в уме все, что помнила из латыни, и сказала, что меня заинтересовал выставленный на витрине пояс. Продавец предложил мне взглянуть на него поближе, и я согласилась. Он передал пояс мне в руки, расхваливая прелесть сапфиров и превосходную бриллиантовую пряжку, и показал, как она застегивалась. Когда-то я сама предложила ее конструкцию — пряжка была сделана из броши Беренгарии.

Я попыталась выяснить, откуда к нему попал пояс. Продавец, кажется, не соврал, сказав, что купил его в прошлом месяце на распродаже драгоценностей. Ценные предметы попадали в Рим из многих мест и продавались с аукциона. Это было дорогим удовольствием, потому что каждая покупка облагалась очень, очень большим налогом. Кроме того, аукцион похож на торговлю рабами… присутствовать там не особенно приятно. Но на аукцион часто выставлялись такие ценные и прекрасные вещи, устоять перед которыми невозможно…

Я сказала, что хочу купить пояс для кузена, возвращающегося из крестового похода, и давно ищу пояс восточной работы, чтобы он напоминал ему о пережитом. О, это не восточная работа — опытный человек поймет это с первого взгляда. Кроме того, в нынешние времена, с окончанием крестового похода, поступает столько изделий восточного происхождения — рынок буквально наводнен ими, — что их аукционируют раздельно, в другие дни. Каково происхождение этого пояса? Он затруднился с ответом. В принципе, камни огранены так же, как во всем мире, но отверстия в сапфирах высверлены грубовато, — вероятно, это кустарная работа, а в рисунке вышивки чувствуется мавританское влияние, возможно, испанское. Может быть, его продал какой-нибудь испанец? Трудно сказать. Любой продавец может принести ценную вещь на аукцион и уйти с выручкой, за минусом комиссионных и налога — о да, продавцы тоже платят налог, разве не чудовищно? Налог с продавца, налог с покупателя — а потом публика удивляется, что все так дорого!