Лебединая Дорога - Мария Семёнова

Вышата хотел обнять его… но не решился притронуться, опустил руки.

– Всё отдам! – сказал он, и голос срывался. – Что хочешь за Сметанку проси!

Сказанное дошло до Видга с заметным трудом. Наконец он ответил по-словенски:

– Просить не привык. А чего хочу, знаешь.

Боярин глянул оторопело, потом сообразил, обернулся:

– Смирёнку сюда! Да пошевеливайтесь, лежебоки!

Двое слуг бегом притащили её под локти. Бросили перед Видгой на колени.

– Ещё! – крикнул Вышата. – Ещё проси!

Сражаясь с болью, Видга нагнулся к плачущей Смирёнке и крепко взял её за руку. Больше её никто у него не отнимет. Она поглядела в его обезображенное лицо, и слёзы полились ещё пуще. Поднялась и встала у его плеча, не то обнимая, не то поддерживая.

– Всё, ярл, – сказал Видга. – Благодарю тебя.

Это он пробормотал уже на своём языке, потому что думать обо всём сразу сделалось трудно. Потом он повернулся и направился к Чуриле. Мимо Халльгрима прошёл, как мимо пустого места. И проговорил, слегка запинаясь:

– Конунг, я, как видно, не смогу послужить тебе на пиру.

Чурила отпустил с ним и Люта:

– Довезёшь…

За всю дорогу домой Видга открыл рот всего однажды. И то не затем, чтобы пожаловаться.

– Лютинг, – сказал он. – Может быть, твоя мать согласится удочерить мою Смэрну? Тогда бы я заплатил тебе мунд и взял бы её в жёны по закону…

Он держал Смирёнку за пояс, и его рука была тверда. Но лесная тропа тянулась мучительно долго. Когда они въехали во двор, Люту пришлось звать мать и деда Вышку и сообща вынимать Видгу из седла.

Его уложили на полатях – там, где недавно ещё отлёживал бока простуженный Скегги. Маленький скальд всё старался хоть чем-нибудь помочь. Пока Смирёнка с Долгожданой снимали с Видги одежду, он взял палочку и тут же вырезал на ней магические руны, отгоняющие болезнь. Добыл из пальца капельку крови, окрасил руны и засунул их ему под подушку.

Женщины обмыли Видгу от грязи и копоти и до пояса обмазали кислым молоком, заживляющим ожоги. Видга покрылся гусиной кожей и начал дрожать: ему было холодно в натопленной избе. Его уложили и закутали потеплее, и он медленно погрузился в какую-то полутьму. Её, словно дымную тучу, пронизывали языки кусавшегося огня. Они больно впивались в обожжённую кожу. Видга вздрагивал под одеялом, закусывая губы. Он не стонал. Викингу не подобает стонать.

Но потом облако понемногу рассеялось… Чья-то рука гладила его по голове, утешая, помогая терпеть… Смэрна, подумал он сразу. Однако понял, что ошибся: эта рука была больше и тяжелей. Видга приоткрыл глаза.

Над ним сидела Долгождана. Сидела, подперев щёку, и думала о чём-то своём. И ведь не сын – получужой отрок лежал перед нею. Даже не словенин…

Видга давно уже никого не звал матерью, забыл, как выговаривается это слово. Губы его шевельнулись… но что-либо сказать он не успел – провалился в глубокий, уже настоящий сон…

На другой день он проснулся от звука незнакомого голоса. Но на полатях, где он лежал, никого не было. Видга заёрзал в постели, заглядывая вниз.

За столом сидела высокая, совершенно седая старуха в белой рубахе до пят и с распущенными волосами. Она посмотрела на Видгу, и он немедленно подумал, что из бабки точно вышла бы дроттнинг нисколько не хуже Рунольвовой дочки. Во всяком случае он с лёгкостью представил её в шлеме и блестящей броне, вооружённую, на носу боевого корабля. А вокруг – хирдманнов, готовых ради неё на смерть…

Старуха степенно хлебала редкую в этом доме мясную уху и откусывала пирог. Знать, Люту с княжеского стола кое-что всё же перепало. А сам хозяин и Долгождана прислуживали гостье и делали это с неподдельным почтением. Даже с робостью, словно в доме сидела княгиня ещё поважнее Ас-стейнн-ки.

Старуха поглядела на полати ещё раз. Спи, внятно приказали Видге тёмные глаза под белыми бровями. Он повернулся на бок и немедленно уснул.

Вечером он позвал Скегги и спросил его, что за странная бабка приходила в избу. Малыш сперва внимательно оглядел все углы, а потом прошептал:

– Это великая лекарка и колдунья, которой боится даже конунг. Она живёт в лесу, и говорят, будто звери её почитают. Без неё редко обходятся похороны, когда жена хочет умереть вместе с мужем, и её называют – Помощница Смерти, а другого имени у неё нет. Конунг звал её посмотреть того второго князя, но она не пошла. А тебя… ты же не видел! Она смотрела и шептала, и вырастала новая кожа…

Видга вытянул из-под одеяла правую руку, попробовал размотать повязку зубами, не справился, протянул руку Скегги. Шевелить пальцами было больно по-прежнему. Но пятна ожогов утратили обнажённую красноту. Их, диво, уже затягивала прозрачная нежная плёнка.

Видга удивился этому, потом уснул опять. Ему приснились старуха колдунья и Смирёнка, об руку гуляющие по широкому ярлову двору.

9

Боярин Вышата Добрынич прислал Видге подарок: коня. Того самого Воронка, сына Соколика и Сметанки.

Ради такого дела Видга впервые сполз с полатей и, пошатываясь, выбрался за порог. Он не позволил, чтобы ему помогали.

Посреди двора приплясывал и озирался чёрный как смоль жеребец. Краса в нём была материнская, сила и норов – отцовы. Лют держал его под уздцы, Смирёнка целовала любимца в тёплую морду, Скегги хотел погладить и всё не решался подойти, а Мал просто бегал вокруг, размахивая руками и бестолково крича. Лют гнал его прочь, но мальчишка не уходил.

Видга так и замер, восхищённый.

– Хлебца ему дай, – посоветовал Лют. – Пусть обвыкает.

Скегги мигом доставил горбушку. Осторожные ноздри обнюхали хлеб, обнюхали укрытую повязками ладонь… Воронок с достоинством взял угощение и позволил обнять себя, дал почесать в гриве и между ушей.

– Я назову его Хравн! – сказал Видга. – Когда-то я полагал, что у меня был дед по прозвищу Ворон, но это было давно. Теперь у меня будет такой конь!

С Рось-реки тяжёлыми волнами накатывался медленный гул. Она спала целую зиму, глубоко затаив дыхание жизни. Точно сказочная дева, закованная злыми силами в ледяную броню. Но вот юным героем явился к ней солнцеликий Даждьбог… Вхмахнул светлым мечом, и рассыпались холодные доспехи, прятавшие живую, сверкающую красоту.

Кременчанам могучий ход реки был не в диковинку. Зато викинги проводили на берегу целые дни, наблюдая, как ворочались, топили друг дружку, рушились и вставали на дыбы льдины размером чуть не с весь Урманский конец…

Халльгрим Виглафссон взял привычку бродить по берегу один, без свиты воинов, которая была прилична вождю. Подолгу стоял над береговым откосом, над гудящей, высоко поднявшейся рекой. И глядел куда-то вдаль, в синее небо.