Реабилитация как это было 1953-1956 - А Артизов

* * *

Как могло получиться, что такие видные политические деятели-революционеры, как Косиор Станислав, Чубарь, Постышев, Эйхе, Рудзутак — это я называю только членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК, а ведь чуть ли не 80 процентов членов ЦК, избранных XVII съездом партии, оказались арестованными и расстрелянными. 1100 делегатов XVII съезда из 1900 — более половины делегатов съезда, съезда, который вошел в историю, принял решения о победе социализма, делегаты которого состояли из активных участников и строителей нашего социалистического государства, многие из них были подпольщиками и активными участниками гражданской войны, которые воевали и прямо смотрели в глаза смерти и не дрогнули, и вот после разгрома зиновьевцев, троцкистов и правых, после всего этого они оказались врагами народа и были уничтожены, расстреляны!?

Как это могло получиться? Как эта ошибка, если можно ее назвать только ошибкой, могла быть допущена? Нет, это была не ошибка, это вытекало из характера Сталина, это выявилось то, о чем говорил Ленин — злоупотребление властью, так как Сталин, не терпевший никакого особого мнения и к этому времени настолько возвысился над партией и над народом, что он уже не нуждался в поддержке. Если он до XVII съезда, когда были зиновьевцы, троцкисты, еще нуждался в поддержке масс, в поддержке партии, он еще тогда считался с мнениями отдельных лиц, то после разгрома и уничтожения, когда было достигнуто полное морально-политическое единство в народе, он уже не нуждался в массах, не нуждался в поддержке членов партии, даже в поддержке членов Политбюро, считал, что он сам в состоянии вершить все дела и мы нужны были как статисты, он пользовался нами, держа в таком положении, что могли только слушать и восхвалять его. В это время поднялась волна восхваления и набора всяких фраз: «гениальный», «мудрый», «отец наш», «учитель» и т. д.; пошли всякие переименования, все, что только можно было, переименовывали его именем, и трудно было придумать более или менее заслуживающего внимания, что не было бы связано с именем Сталина, даже чистый воздух связывался с именем Сталина, только и слышно было, что он нас «одарил», «осчастливил» и т. д.

Сейчас мы обвиняем Ежова, и правильно обвиняем. Но разве мог Ежов арестовать Косиора? А если мог арестовать, то что это за порядки в государстве и партии, когда министр госбезопасности может арестовывать члена Политбюро без Политбюро?! А было ли решение Политбюро? Нет, не было.

Кто же решал? Ежов? Нет, было бы наивно приписывать это отдельному, небольшому сравнительно человеку. Это дело решал Сталин. Без его указания, без его санкции ничего не мог делать Ежов.

Мы сейчас разобрались и реабилитировали Косиора, Рудзутака, Постышева, и других. На каком же основании они были арестованы? Сейчас видим, что никаких оснований не было, если бы были основания, то мы их бы не реабилитировали. Что ж послужило поводом для арестов? Только сталинские умозаключения. А для этого ему не требовались ни факты, ни доказательства, всех арестовывали без прокурорской санкции. Какие же санкции и разрешения, когда разрешал все сам Сталин. Те, которые арестовывали, они считали, что не нужен прокурор, они так и писали: «без прокурора». Главный прокурор в этих вопросах был Сталин. А он давал не только разрешения, но и указывал. Я убежден, что сам Ежов, я его очень хорошо знаю, никогда бы сам не додумался до ареста Косиора, он это сделал только по инициативе и указанию Сталина. Поэтому давайте здесь говорить ясным языком, чтобы нас правильно поняли сейчас, чтобы показать, что мы правильно умеем разбираться, оценивать и делать выводы. Все эти злоупотребления были по указанию Сталина, а так как Сталин был человек очень мнительный, в чем мы убедились, работая вместе с ним, когда он иной раз посмотрит тебе в глаза, — а он старался сверлить своими глазами глаза других людей, в этом отношении он был довольно беззастенчивым, — и говорит: что-то у вас сегодня глаза бегают, или: что-то вы сегодня отворачиваетесь, не смотрите прямо в глаза, или, наоборот, — что-то вы сегодня упорно смотрите, то становится ясно, что это уже самодурство, что это уже власть, которая перешла все рамки, власть неограниченная, когда подавлялись не только физические качества человека, но и моральные. При таком положении нужно ли говорить, что человек мог проявить свою волю. Если, бывало, Сталин скажет: «сегодня у него что-то глаза бегают», значит этого уже достаточно для того, чтобы этого человека арестовать. Причем, когда Сталин говорил, что надо арестовать, то надо было понимать, что это уже враг народа, поэтому те люди, которые выполняли его волю, они обязывались Сталиным доказать, что Сталин прав, потому что он вождь, он гениален, он прозорлив, он все видит, он все понимает, он не может ошибиться. Поэтому маленькие люди, которые ведут следствие, не могут подорвать «прозорливость» Сталина и не доказать, что это враг. И они «доказывали». Какие должны быть доказательства в их понимании? Только одно — признание. А как можно получить с человека признание в преступлениях, которых он никогда не совершил? Только одним путем — бить, истязать, лишить сознания, лишить рассудка, лишить человеческого достоинства, путем физического насилия и вымогательства. И люди это делали, чтобы получить признание.

Мы недавно заслушали Родоса — следователя, который допрашивал Косиора и Чубаря[46]. Маленький человек, даже с низшим образованием, с куриным кругозором, и этот человек определял судьбу этих людей, вместе с тем определял и политику, потому что, доказывая их «преступность», он тем самым утверждал и политику. На что он сам был способен? Он не мог много сделать. Когда перед съездом мы его вызвали и допросили на заседаниях Президиума ЦК, то он сказал, что я делал то, что мне партия приказывала. Мне сказали, что Косиор и Чубарь являются врагами народа, поэтому я, как следователь, должен был собрать факты, должен был вытащить признание, что они враги.

А мог это он сделать лишь только путем физического воздействия. И он это делал. Берия его в этом инструктировал и он слепо выполнял этот инструктаж. Он сказал: я считал, что я выполняю поручение партии.

Вот до чего было доведено положение в партии и государстве, когда всякие нормы партийные и нормы государственные были стерты, ликвидированы и все было подчинено произволу одного лица, а это лицо оказалось не на высоте положения, как по своему политическому руководству, и, я бы сказал, это бесспорно, по своему физическому состоянию. Это мог делать только физически больной человек, тиран.

* * *

Ну, ладно, все это было под впечатлением борьбы с троцкистами, в связи с засылкой шпионов. Но возьмите «ленинградское дело» Вознесенского, Попкова, Кузнецова и других товарищей, которые, как теперь установлено, совершенно невиновны.

Чем вызвано это «дело»? Ведь это момент, когда наша партия разгромила фашистскую Германию, японское фашистское государство, когда кругом торжество и радость. И вдруг это «ленинградское дело». Это — одно из позорнейших дел, и позор этот ложится, надо прямо сказать, на голову Сталина. Кузнецов и особенно Вознесенский были люди способные и приближенные к Сталину. Сталин Вознесенского выдвинул первым своим заместителем по Совету Министров. Кузнецов был избран секретарем Центрального Комитета и уже одно то, что Сталин предложил Кузнецову наблюдение за органами МГБ, говорило о том, насколько Сталин доверял Кузнецову. Как же получилось потом, что эти люди погибли? Это получилось опять в результате сложившихся условий произвола, который создал Сталин. Если бы эти вопросы решались как положено для каждого органа, особенно такого органа, как Политбюро, когда решается судьба не только члена партии, но и члена Политбюро, когда требуется доказать преступность этого человека, когда нужны неопровержимые факты, — тогда не только не было бы последствий, которые получились по делу Вознесенского и Кузнецова, но и сами вопросы подобного порядка не возникали, потому что на самом-то деле не было никаких вопросов для возникновения дела Кузнецова и Вознесенского.

В самом деле, послевоенный период, который характеризуется еще более сложной обстановкой, которая сложилась, когда Сталин стал могущественным, более капризным, раздражительным, более физически слабым, когда в большей степени появилось его физическое недомогание — болезнь, которая к этому времени развилась особенно, — это подозрительность, сомнительность во всех людях, его болезненная мания преследования, он в каждом видел человека, который являлся чуть ли не его врагом. Кроме того, возвышение в партийном и государственном положении Кузнецова и Вознесенского пугало Берия, потому что Берия боялся, что Вознесенский может занять в случае естественного выхода из строя Сталина первое положение в государстве, то есть занять пост председателя Совета Министров, на что претендовал Берия. У Кузнецова были сосредоточены все вопросы по назначению кадров в МГБ, по назначению партийных и других работников, поэтому Кузнецов был также «опасен».