Луиза Вернье - Розалинда Лейкер

У Луизы не было времени следить за нарастающими уличными волнениями, но порой до нее доносились обрывки «Марсельезы». Она день и ночь ухаживала за Катрин, опасаясь за ее жизнь. Луиза даже не переживала из-за оставленного в Лондоне магазина. Однажды на пороге дома неожиданно появился Поль Мишель со своим школьным сундучком, Луиза встревожилась, не понимая, почему сын приехал.

— Что случилось? Почему ты не в школе?

— Очень многих учеников забрали родители, поэтому школу на время закрыли, — ответил он, снимая пальто, и добавил, увидев ее по-прежнему изумленное лицо. — Мам, ты что, новость не слышала? Император сдался. Пруссаки захватили в плен и его, и все наши войска.

Она прижала ладонь к горлу.

— Не может быть! Война началась чуть больше месяца назад. Нас не могли победить!

— Но это правда. Говорят, что пруссаки теперь требуют безоговорочной капитуляции Франции.

— Нет! Нет! Где ты это слышал?

— Директор сказал. Надеюсь, мой отец в безопасности. Тете Катрин лучше?

— Нет, боюсь, что нет. Хорошо, что ты вернулся. Мне нужен помощник. Врач уже два дня не приходил, потому что госпитали битком забиты ранеными, которых привезли с фронта, но можно съездить к нему домой за лекарством дли Катрин. Вот ты за ним и съездишь. — Она назвала адрес и велела не задерживаться и постараться узнать побольше новостей.

Поль Мишель поехал к врачу, решив не говорить маме, что на улицах бушуют возбужденные толпы, которые орут, паникуют и срывают с ворот и зданий императорских орлов. Мальчик был в восторге от увиденного на улицах.

Он довольно долго добирался от квартиры врача, останавливаясь по пути посмотреть на стычки и драки, разгоревшиеся между различными группами людей, а потом подобрался к плотной толпе, собравшейся у «Отель де Билль», где в атмосфере полнейшей неразберихи формировалось временное правительство. Он приближался к дому с лекарством в кармане, когда до него, подобно раскату грома, долетел сумасшедший рев — это толпа ринулась к воротам Тюильри.

— Долой императрицу! Да здравствует Третья Республика! Да здравствует Франция!

Поль Мишель понял: Вторая Империя пала. Франция снова стала республикой. Мальчик вспомнил величественную женщину с прекрасным лицом и медно-золотистыми волосами, улыбнувшуюся ему на детском празднике. Он надеялся, что с ней не случится ничего плохого.

В Тюильри все отчетливо слышали гул приближающейся толпы, но Евгения отказывалась бежать. Стефани, трясясь от страха, ждала вместе с остальными в голубом салоне. Преданные советники императрицы за запертыми дверями умоляли ее бежать, пока не поздно. Перед этим они хотели отправить ее к наследному принцу и взять на себя командование, но это привело бы к гражданской войне, поэтому императрица отказалась. Она также приказала не делать ни единого выстрела, чтобы ради ее же блага угомонить толпу. Она оставалась непреклонной и говорила, что из-за нее они не должны проливать кровь.

— В таком случае вам надо немедленно бежать, — говорил ее старый друг граф Меттерних, — даже если вам нет дела до собственной безопасности. Даже вообразить страшно, какая участь постигнет ваших приближенных, когда во дворец ворвется толпа.

Императрица наконец-то поняла, что у нее действительно нет выбора. Она прошла в открывшиеся перед ней двери салона, чтобы попрощаться со своими фрейлинами. Солнце играло в ее роскошных тициановских волосах, в складках шелкового бежевого платья, которое сшил ей Уорт, и накинутой на плечи шали цвета ее любимых фиалок. Все плакали, многие хотели идти с ней, но она отказала всем, кроме мадам Лебретон, которая не была связана семейными узами. Стефани в панике бросилась к ее ногам и стала умолять взять ее с собой.

— Я не знаю, жив ли Пьер или убит. У меня никого нет, кроме вас, ваше величество. Не бросайте меня одну, умоляю вас.

Евгения колебалась. Стефани — крестница императора, поэтому ей угрожает гораздо большая опасность, чем остальным.

— Хорошо, дитя мое. Поторопитесь, накиньте вуаль. Нас не должны узнать.

Евгения переоделась в черное и, закрыв лицо густой вуалью, присоединилась к поджидавшим ее женщинам. В сопровождении Меттерниха и его приятеля, посла графа Нигры, они торопливо спустились во двор. Но, не успели подать к ступенькам простой экипаж, как послышался раскатистый рев — это толпа проломилась через ограждение, отрезав им путь к отступлению. Они торопливо поднялись обратно по длинной лестнице и, пробежав бесконечную череду коридоров, галерей и комнат, подобрались к двери, которая сообщалась с Лувром. Но судьба была против них. Дверь оказалась заперта! А в отдалении раздавалось гулкое эхо толпы, штурмующей вход. Послы тщетно пытались выбить плечами дверь.

Все стремительно обернулись, услышав, как сюда кто-то бежит. К невероятному их облегчению, это оказался слуга, принесший отмычку. Он вставил ее в замок, повернул, и дверь распахнулась. Евгения поблагодарила его и только потом проскочила в дверь вслед за остальными.

Их стремительные шаги звонко отдавались в пустом Лувре, откуда по личному приказанию Евгении были унесены и спрятаны в надежное место все великие шедевры и драгоценности короны. Они галопом слетели по каменным ступенькам. Им пришлось притаиться у величественной колоннады, выходившей на улицу Сен-Жермен л’Оксерруа, чтобы подождать, когда пройдет мимо ревущая толпа.

— Смерть императрице! Смерть испанке!

Притаившаяся у входа Евгения, бледная и гордая, даже не вздрогнула. Как только путь очистился, Меттерних окликнул кеб, и Евгения уже хотела шагнуть в экипаж, как какой-то догонявший толпу оборванец восторженно заорал:

— Вот она! Императрица!

К нему подскочил Нигра, зажал рот ладонью. Кучер глядел перед собой, притворившись, будто ничего не слышал, и Меттерних впихнул обеих женщин вслед за Евгенией. Дверь захлопнулась, Меттерних отступил, взметнулся хлыст — и лошади рванулись вперед, увозя прочь беглянок. Они направлялись домой к одному преданному советнику, жившему на Бульваре Османа, но их постоянно задерживали бушующие толпы, отпихивали экипаж и в бешенстве колотили по нему кулаками, даже не догадываясь, кто в нем сидит. Стефани, боясь, что у нее вот-вот сдадут нервы, яростно кусала губы, чтобы не закричать.

Советника не было дома, и на сумасшедший трезвон дверного колокольчика никто не открыл. Они спустились обратно по бесконечным пролетам, Евгения предложила поехать к другому своему другу, жившему на авеню де Ваграм. Стефани отправили поймать кеб, она в своем близком к истерике состоянии спустилась вниз, но оступилась и подвернула лодыжку. Но сейчас было не время думать о себе, поэтому она влезла вслед за остальными в фиакр, стараясь не потерять сознания от мучительной боли. И снова нужного человека не оказалось дома, все трое стояли на тротуаре в полнейшем замешательстве. Стефани опиралась рукой о стену, боясь наступить на больную ногу. Мадам Лебретон предложила направиться к американскому послу, но никто не смог вспомнить его домашнего адреса. Евгению осенила другая идея: