Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Вадим Юрьевич Солод
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Собранные в восточных экспедициях материалы, помимо прочего, побудили ОГПУ обратить особый интерес к различным нетрадиционным способам воздействия на человеческое сознание, которые оставались востребованными в течение многих десятилетий, тем более что в СССР имелись широкие возможности апробации имеющихся методик, научных и альтернативных гипотез непосредственно на «живом материале».
Л. Д. Троцкий в своей книге «Литература и революция» написал по этому поводу: «Человек примется, наконец, всерьёз гармонизировать себя самого. Он поставит себе задачей ввести в движение своих собственных органов — при труде, при ходьбе, при игре — высшую отчётливость, целесообразность, экономию и тем самым красоту. Он захочет овладеть полубессознательными, а затем и бессознательными процессами в собственном организме: дыханием, кровообращением, пищеварением, оплодотворением — и, в необходимых пределах, подчинит их контролю разума и воли. Жизнь, даже чисто физиологическая, станет коллективно-экспериментальной. Человеческий род, застывший homo sapiens, снова поступит в радикальную переработку и станет — под собственными пальцами — объектом сложнейших методов искусственного отбора и психофизической тренировки. Это целиком лежит на линии развития» (Троцкий Л. Д. Литература и революция. Красная новь, 1924. 2-е изд., доп.)
Его позиция в этом вопросе в основном строилась на близких ему идеях Ф. Ницше, которые разделяли и «новые люди» — футуристы, для которых собственно футуризм воспринимался как гимн сверхчеловеку, стремящемуся раздвинуть рамки своего бытия. Сам Ницше повторял: «В человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель». Велимир Хлебников, в свою очередь, предлагал «углубиться в искусство сочетания племён и выводки новых для нужд земного шара».
«Футуризм не школа, — утверждал Давид Бурлюк, — это новое мироощущение». Поэтому для них, впрочем, как и для большевиков, «новый человек» — это не только искусственно сконструированный зримый образ их теорий, но и новый человеческий тип, культивировавшийся в самом «стиле» его действий или поведения.
В отличие от представителей «креативного класса», постоянно рефлексировавших на несовершенство окружающего их мира, чекисты привыкли решать исключительно прикладные задачи: по предложению В. М. Бехтерева в 1928 году для изучения архитектоники человеческого мозга был создан «Пантеон СССР» — совершенно секретный институт мозга. Он существует и сегодня в старом кирпичном здании в центре Москвы.
Туда же был передан мозг В. И. Ленина для «изучения материальных основ его гениальности». Перед кремацией тела В. В. Маяковского его мозг также поступает в лабораторию для исследований, и учёные устанавливают, что он весит аж 1700 граммов, то есть на 360 граммов больше веса мозга вождя мировой революции. Такое неожиданное обстоятельство сильно смутило советских учёных, которым пришлось срочно изменить досадное соотношение, оперативно добавив по документам «Ильичу» дополнительные 60 грамм.
… черепа шкатулку вскройте —
свернёт
драгоценный ум…
В коллекции института также оказались мозг Андрея Белого, Максима Горького, Константина Циолковского, Анатолия Луначарского, Сергея Кирова, Надежды Крупской, Иосифа Сталина, Льва Ландау и др.
Активность секретной службы подстёгивали очевидные научные достижения Нобелевского лауреата академика И. П. Павлова и «русского» ученика ещё одного «нобелевца» и последовательного евгениста Алексиса Карреля — С. А. Воронова[120]. Как известно, оба проверяли свои научные гипотезы на «пациентах»: Иван Петрович — на питерских беспризорниках, Самуил Абрамович — на французских и американских миллионерах.
И здесь одарённый сверх всякой меры, неутомимый авантюрист Яков Блюмкин пришёлся как никогда кстати: его внедрили в петроградскую организацию оккультистов и медиумов «Братство истинного служения»[121], где он всерьёз изучал гипноз и возможности телепатии.
Увлечение потусторонними мирами вообще было в моде у литературной элиты, которая в этом смысле представляла из себя нечто похожее на выгребную яму… Самый петроградский из всех детских писателей и поэтов Даниил Хармс (Ювачёв) после знакомства с книгами Густава Майринка[122] — писателя и по совместительству, крупного австрийского банкира — тоже активно заинтересовался мистикой, каббалой и религиозными практиками.
По какой-то причине особенностью ленинградских мистиков, помимо профессиональной страсти к столоверчению и общению с духами, была плохо скрываемая ненависть к советской власти. Поэтому и судили их не как мошенников и последователей различных культов, а как контрреволюционеров.
Оригинальное увлечение Хармса было использовано ОГПУ против него же в 1931 году, когда поэт вместе с А. Введенским, И. Бахтеревым, И. Андрониковым и др. был впервые арестован за участие в «антисоветской нелегальной группировке писателей». Согласно «постановлению о производстве обыска и задержании подозреваемого» (уголовное дело № 4246), в квартире Калашникова, а затем в комнате самого Хармса оперативники обнаружили «рукописи, различную переписку и 10 мистико-оккультных книг». Над рабочим столом детского писателя висела картинка, изображающая дом с устрашающей надписью «Здесь убивают детей». 31 января 1932 года обвинительное заключение по этому делу утвердил заместитель начальника УНКВД по Ленинградской области И. В. Запорожец (Гарькавый)[123].
Детскому поэту вменялось в вину следующее: «Хармс (Ювачёв) Даниил Иванович — будучи врагом Советской власти и монархистом по убеждению:
а) являлся идеологом и организатором антисоветской группы литераторов;
б) сочинял и протаскивал в детскую литературу политически враждебные идеи и установки, используя для этих целей детский сектор ЛЕНОТГИЗ’а;
в) культивировал и распространял особую поэтическую форму „зауми“ как способ зашифровки антисоветской агитации;
г) сочинял и нелегально распространял антисоветские литературные произведения.
Виновным себя признал — пр<еступление> пр<едусмотренное> ст<атьёй> 58–10 УК.». Примерно так же сформулировано обвинительное заключение в отношении других обвиняемых:
Петру Калашникову вменялось в вину «предоставление своей библиотеки, состоящей из оккультно-мистических и монархических старых изданий, в пользование антисоветски настроенным лицам».
Туфанов обвинялся в том, что он сотрудничал с редакциями белоэмигрантских газет, Бахтерев «являлся активным членом антисоветской группы литераторов».
Всем арестованным инкриминировался п. 10 ст. 58 УК РСФСР (1926): «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений (ст. 58–2-58–9 настоящего Кодекса), а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания влекут за собой лишение свободы на срок не ниже шести месяцев. Те же действия при массовых волнениях или с использованием религиозных или национальных предрассудков масс, или в военной обстановке, или в местностях, объявленных на военном положении, влекут за собой меры социальной защиты, указанные в ст. 58–2 настоящего Кодекса».
В ст. 22 «Основных начал уголовного законодательства СССР» (1924) органам ОГПУ предоставлялось право на внесудебное разбирательство «в случае,
