Огненный крест. Книги 1 и 2 (ЛП) - Диана Гэблдон

Джейми вытер лоб запачканным кровью рукавом и покачал головой, глядя на Бердсли. Я понимала его, даже вымытый, укрытый теплым одеялом и накормленный теплой кашицей, мужчина был в ужасном состоянии. Я тщательно осмотрела его еще раз при свете, льющемся из окна. Без сомнения, запах гангрены был ярко выражен, и кожа на ступне имела зеленоватый оттенок.

Придется удалять не только пальцы ног. Я хмурилась, ощупывая ногу вокруг разлагающейся плоти и задаваясь вопросом, можно ли ограничиться частично ампутацией пясти или отрезать ногу в лодыжке. Иссечение лодыжки будет проще и быстрее, однако в других условиях я выбрала бы частичную ампутацию стопы. В данном же случае лучше первый вариант, так как парализованный Бердсли все равно не сможет ходить.

Я в задумчивости покусывала нижнюю губу. Операция имела сомнительные шансы на успех, он был в лихорадке, и раны на ногах и ягодицах сочились гноем. Какова возможность, что он восстановится после ампутации и не умрет от инфекции?

Я не услышала, как миссис Бердсли подошла ко мне сзади; для такой крупной женщины она двигалась удивительно бесшумно.

— Что вы хотите делать? — спросила она равнодушным голосом.

— Пальцы на ногах вашего мужа отмерли, — сказала я. Нет никакого смысла скрывать это от Бердсли теперь. — Я должна ампутировать ему ступню.

Выбора действительно не было, и я с ужасом подумала, что мне придется провести здесь несколько дней, а то и недель, выхаживая Бердсли. Вряд ли я могла оставить его на попечение жены!

Она медленно обошла стол, остановившись у него в ногах. Ее лицо было неподвижно, и только легкая улыбка появилась и исчезла в уголках ее рта, словно против ее воли. Она долго смотрела на его почерневшие пальцы, потом покачала головой.

— Нет, — сказала она мягко. — Пушть он гниет.

Вопрос, понимает ли Бердсли, о чем мы говорим, был решен однозначно. Его открытый глаз выпучился, и он издал гневный вопль, дергаясь и извиваясь, чтобы достать ее. В своих отчаянных попытках он был близок к тому, чтобы свалиться на пол, и Джейми с трудом оттолкнул его тяжелую тушу от края стола. Когда Бердсли, наконец, успокоился, задыхаясь и мыча, Джейми выпрямился и взглянул на миссис Бердсли с видом чрезвычайной неприязни.

Она подняла плечи, натянув на них платок, но не отступила и не отвела глаз. Она вызывающе подняла подбородок.

— Я его жена, — сказала она. — Я не пожволю вам режать его. Это опашно для его жижни.

— Но он точно умрет, если я не сделаю этого, — сказала я коротко. — И ужасной смертью. Вы…

Я не смогла закончить. Джейми положил руку на мое плечо, сильно сжав его.

— Выведи ее на улицу, Клэр, — сказал он спокойно.

— Но…

— На улицу, — его рука снова сжала мое плечо, почти причиняя боль. — Не возвращайтесь, пока я не позову вас.

Его лицо было мрачно, но именно выражение в его глазах заставило меня похолодеть. Я поглядела на буфет, где возле моей аптечки лежали пистолеты, потом перевела потрясенный взгляд на него.

— Ты не можешь, — сказала я.

Он смотрел на Бердсли с застывшим лицом.

— В подобных обстоятельствах я убил бы собаку, не колеблясь ни секунды, — сказал он тихо. — Могу ли я сделать меньше для него?

— Он не собака!

— Нет, не собака, — он опустил мое плечо и обошел стол, встав сбоку от Бердсли.

— Если вы понимаете меня, закройте глаз, — сказал он спокойно. Мгновение стояла тишина, в налитом кровью глазе Бердсли, уставленном на Джейми, ясно светилось понимание. Потом веко медленно закрылось и поднялось снова.

Джейми повернулся ко мне.

— Идите, — сказал он. — Пусть это будет его выбором. Да или нет, но я позову вас.

Мои колени дрожала, и я сжала руки в складках моей юбки.

— Нет, — сказала я. Я поглядела на Бердсли, с трудом сглотнула и покачала головой. — Нет, — повторила я снова. — Я… если… у тебя должен быть свидетель.

Он колебался мгновение, потом кивнул головой.

— Да, ты права.

Он поглядел на миссис Бердсли. Она стояла неподвижно, сложив руки под передником, и переводила взгляд от меня к Джейми, от него к мужу и обратно. Джейми коротко покачал головой, потом, расправив плечи, повернулся к лежащему мужчине.

— Моргните один раз, если «да», и два раза, если «нет», — сказал он. — Вы понимаете меня?

Веко без колебаний опустилось.

— Тогда слушайте, — Джейми глубоко вздохнул и начал говорить плоским бесстрастным голосом, не спуская взгляда с лица мужчины.

— Вы знаете, что с вами произошло?

Моргание.

— Вы знаете, что моя жена — врач, целительница?

Глаз повернулся в моем направлении, потом снова на Джейми. Моргание.

— Она говорит, что вы перенесли удар, что излечение невозможно. Вы понимаете?

Раздраженный звук раздался из перекошенного рта. Это не стало для него новостью. Моргание.

— Ваша нога загнила. Если ее не отрезать, она будет гнить дальше, и вы умрете. Вы понимаете?

Никакого ответа. Ноздри его расширились и затрепетали, принюхиваясь, потом он с фырканьем выдохнул. Он чувствовал гнилостный запах, возможно, подозревал что-то подобное, но не знал наверняка. До этого времени. Медленное моргание.

Тихая мрачная литания [113]продолжалась — вопросы и ответы, каждый, словно лопата земли из могилы. Каждая фраза, заканчивающаяся неумолимыми словами: «Вы понимаете?»

Мои руки, ноги, лицо онемели. У меня появилось странное ощущение, что комната превратилась в подобие церкви, в место, где проводится некий ритуал, ведущий к мрачному неизбежному концу.

Все было предопределено, поняла я. Бердсли сделал свой выбор давно, возможно, даже до того, как приехали мы. У него был месяц в чистилище, когда он находился в холодной темноте между небом и землей и имел время, чтобы примириться со смертью.

Он понимал?

Да, очень хорошо.

Джейми склонился над столом, держа ладонь на руке Бердсли — священник в запятнанной кровью рубашке, предлагающий прощение и спасение. Миссис Бердсли стояла неподвижно в свете, падающем из окна, словно бесстрастный ангел обвинения.

Вопросы и ответы закончились.

— Хотите ли вы, чтобы моя жена отрезала вам ногу и перевязала раны?

Одно мигание, потом два сильных моргания.

Дыхание Джейми было хорошо слышимым, каждое слово выходило с тяжелым вздохом.

— Вы просите меня лишить вас жизни?

Хотя половина лица мужчины была неподвижна, а другая испещрена бороздами от страданий и измождения, все же оно смогло выразить отношение Бердсли к вопросу. Один уголок его рта приподнялся в циничной усмешке. «Что еще мне остается?» — сказало его молчание. Веко упало и осталось закрытым.