Наша светлость - Карина Демина

Держались.

— Не бойся. — Урфин обнял, хотя Тисса и не подумала падать. — Тебя не мутит?

— Нет.

Ей хорошо. Свободно. Пожалуй, впервые за все время Тисса вновь ощущает себя свободной. Она способна дышать и дышит, глотая обжигающе холодный воздух, ловит губами снежинки и плачет, но от счастья. Море не причинит ей вреда.

Оно позволит кораблю пройти. И берег встретит бескрайностью суши.

Дальше? Какая разница, что будет дальше, если здесь и сейчас она счастлива. Почти.

— Ты вернешь себе свое имя. — Голос Урфина тонул в грохоте волн. — Нет такого дела, которое нельзя пересмотреть. И нет такого закона, который нельзя изменить.

Но как это сделать?

Урфин знает. И если спросить, расскажет, сколь бы ни отвратительна была правда. Однако желает ли Тисса знать? Дедушка говорил, что нельзя работать на бойне и сохранить руки в чистоте. И Тиссе кажется, что эта его поговорка подходит.

— Иногда войны не избежать. — Урфин если не читает ее мысли, то весьма к тому близок.

— Но ты будешь осторожен?

— Конечно.

Настолько, насколько получится. И ведь оба это понимают. Отговаривать? Умолять? И возможно, он поддастся на уговоры, но… это неправильно.

— Ты ведь будешь меня ждать?

Урфин знает ответ, но ему надо услышать. И Тисса сжимает пальцы:

— Буду. Если ты обещаешь вернуться.

— За тобой — обязательно. Состоится новый суд. И тебя оправдают, потому что не найдется никого, кто осмелится выступить против. Я сознаюсь в обмане. Буду наказан…

— Как?

— Сурово. Отлучением от двора. Или ссылкой… хотя не с моим счастьем, чтобы она продлилась долго. А потом мы вернемся и купим наконец дом. Я ведь должен сдержать свое обещание.

Протяжный звук разносится над морем, и серая равнина замирает на мгновение. Разломы туч вспыхивают золотом и пурпуром.

— Смотри. — Урфин разворачивает Тиссу к солнцу, такому яркому, что она слепнет.

Ненадолго.

Смотреть? Тисса смотрит, опасаясь моргнуть, чтобы не пропустить чудо. В желтом мареве, в пене туч, в белом кружеве снегопада плывут тени. Огромные. Неторопливые.

Кружат крылатки. И трубный рев рога врывается в чужую песнь, заставляя вздрогнуть.

— Они же не собираются…

— Нет. Ашшарцы считают, что паладины перевозят души умерших за море, в страну, где нет войны.

Корабль складывает паруса, и Тиссе видится в том подобие поклона.

А гиганты приближаются. Они спускаются к самой воде, придавливая волны тяжестью теней. И огромные плавники вспарывают сизую гладь.

— Встреча с паладинами — большая удача…

Палуба наполняется людьми. Их так много.

— …у каждого есть кто-то за морем. Друг. Родич. Враг.

Трое. Двое взрослых. И один совсем юный, он то падает на воду, поднимая тучи брызг, то взлетает, почти теряясь среди облаков. Уже оттуда зовет. Голос-смех.

— Если сказать паладину, то он передаст слова.

Тисса хочет сказать. Маме. Отцу. Дедушке… она так редко говорила им, что любит. И наверное, они волнуются. За нее волноваться не следует.

У Долэг все хорошо. И у Тиссы.

Сейчас и дальше тоже. Тисса верит.

В желтых глазах паладина — зеркала — отражается она и Урфин, который замолчал, и лицо у него сделалось очень серьезным. Тисса слышит шепот, но не слова.

Это личное.

И она лишь может попросить, чтобы слова достигли края моря. Пусть тот, кому они предназначены, услышит и простит.

Чудо длится долго. Но паладины все-таки уходят, и мир пустеет. Только Тисса больше не одна. И взгляд цепляется за взгляд. Разговор без слов, но Тисса знает — ее поняли.

Сегодня ночью она не останется одна.

Еще одно неоконченное дело, которое Кайя откладывал, поскольку из всех дел, оставшихся неоконченными, именно оно грозило причинить боль. И не Кайя — он привык, пусть бы и не устал удивляться людям. Более того, сейчас он понимал Тень куда лучше, чем понимал Кормака или прочих с их неуемной жаждой власти, и оттого чувствовал себя виноватым.

Всего два имени. Урфин сделал ставку, но ошибся. Он слишком долго и люто ненавидел, чтобы эта ненависть не повлияла на выбор. И угадай Урфин, Кайя был бы рад.

Дверь была приоткрыта.

Опоздал?

Или его ждали? Приглашали на встречу?

Стучать Кайя не стал.

В первое мгновение показалось, что комната пуста. Окна открыты настежь, и белые языки снега лежат на паркете. Камин погас, а свечи живы, три из семи, но этого хватает. В зыбком круге света — бутыль вина и кубок в руке, изрезанной морщинами. Она выглядит слабой — еще один обман.

— Вы все-таки пришли. — В голосе человека слышится немалое облегчение. — Я устал ждать.

— Я принес тамгу.

Кайя положил золотую пластину на стол.

— Выпейте вина. Вам не повредит… — Человек подвинул собственный кубок.

Вино имело характерный запах.

Волчья травка.

— У нас есть полчаса. Хватит, чтобы поговорить. Присаживайтесь.

Кайя воспользовался предложением. Стул был слишком мал и изящен для него, но вес выдержал.

— Где ваша дочь?

Она не покидала пределов замка. И даже собственных комнат, пусть бы Кайя и не отдавал приказа запереть ее.

— Там… — Слабый взмах. — Обе там. Она и ее тень.

Для обычного человека чернота кажется непроглядной, но Кайя видит то, что ему хотят показать: медвежья шкура у открытого окна и две женщины, обнявшие друг друга. Они заботливо укрыты простыней и мертвы, вероятно, давно. На лицах их, на обнаженных руках — снежная корка. Рыжие и черные волосы переплелись, словно эти двое и после смерти не желали расставаться.

— Я предлагал ей уйти. Обещал спрятать. Защитить.

По щекам Макферсона ползут слезы.

— Она не поверила.

Кайя позволил себе подойти ближе. Глаза женщин были открыты.

— Я не смог. Им надо было видеть друг друга.

— Вы догадывались?

В разговоре нет необходимости. Макферсон умирает. Кайя способен вывернуть его разум и при толике удачи получить гораздо более полную информацию.

— Да… наверное. Я мог бы догадаться, но я человек. И не желал верить, что ее ненависть зашла так далеко. Для меня она все еще маленькая девочка…

— …которую вы продали.

— Предал, — поправил Макферсон. — Вы же помните, какое было время? Казалось, без помощи не выжить. У меня четыре сына. И дочь. Цена высока, но… род важнее. Так мне казалось. Одним ребенком я выкупил жизнь остальных. Никогда так не делайте.

Чтобы вывернуть человека наизнанку, достаточно нескольких секунд. И Кайя может позволить ему говорить, тем более что он не уверен в собственных способностях: прежде не всегда получалось.