Собрание сочинений в шести томах. т 1 - Юз Алешковский

Значит, вы убеждены, что ваша позиция в этой нашей партишечке предпочтительней?… Ничью предлагаете. Вы, может быть, мысленно и проклинали эту бабу и смерти ей всячески желали, но лично покуситься на чужую жизнь вы – ни-ни. Да и медицинское заключение не туфтовое, подпись не подделана, доктор Вигельский, приведи я его сейчас за рога в это стойло, отмажется от подозрений в два счета. На наличие в этом деле всяких корыстных мотивов вам начхать… Мотивов может мыть миллион… Без прямого доказательства вашего участия в убийстве сей миллион – не миллион, а старая гондошка… Затем, срок давности истек. Истек… Ничью предлагаете? Нелегка моя позиция. Нелегка. Разрешите мне еще немного помозговать над ней? Я очень уж выиграть хочу. Прямо зубы чешутся!… А вот на кой хрен мне так хочется выиграть, я вам не отвечу. Партишечка продолжается…

Я вам забыл рассказать, извините, но не могу отделаться от той мизансцены на Красной площади, как после Сталина подводят ко мне Вышинского. Вот кто похож был на крысу! Серая мордочка с белыми глазками. Казнить даже тошно такую крысу. Ну, говорю, сучара, ну, фурункул хронический, клади крысиную свою голову на плаху, испогань место казни и руки такого палача, как я!… А он и говорит:

– Позвольте, товарищ, простите, гражданин Палач,

спросить вас, за что? За что вы хотите привести незаконный приговор в исполнение? Я требую вызвать к плахе прокурора по надзору! За что вы обезглавливаете нашу юстицию в моем лице? За что?

– За блядское и хамское отношение к презумпции невиновности, – отвечаю я и… а-ах!… Мимо!… Еще раз а-ах!… Снова мимо. Только на третий раз отшваркнул крысиную голову.

– Рука!… Рука! Очнись! – Это меня мой шеф растолкал, вывел из сладких грез. – Сейчас не тридцать седьмой. Пора на нормированный день переходить. Пошли на банкет к Берии.

– Пошли, – говорю, – на банкет к Берии. – И действительно, пошли мы тогда на банкет к Берии…

Вы не верите, что я, да и не один я, знал, предчувствовал и, более того, был уверен, что при таком ходе событий, при явном охмурении Сталина Гитлером, через пару лет начнется война. Причем такая жуткая, что отца и мать я забывал, когда прикидывал, во сколько жизней, рук, ног, глаз, яиц, подбородков, желудков, коров, свиней, овец, домов, слез, страданий, нечеловеческих мучений, квадратных километров, центнеров, алмазов, музеев, деревьев и прочего неисчислимого добра обойдется эта война несчастному нашему народу… Вы не верите, что я знал?… Знал!!! Знал!!!

Помолчите. Вы обнаглели. И вы тоже знали про войну. Крысы такие дела чуют не хуже осведомленных палачей. Знали и готовились к войне по-своему. Обдумывали систему хищений на мясокомбинатах, способы реализации похищенного, подбирали кадры, подставных лиц, сконструировали тройную страховку, завели шашни с медициной. Это – для белого билета… А вот доктор Вигельский, подписавший медзаключение о смерти Коллективы Львовны, утонул в проруби первого января 1940 года якобы по пьянке… Я не верю в вашу непричастность к его гибели. Но вопросом этим мы заниматься не будем. Вигельский был плохим врачом и неинтеллигентным человеком. Он и получил свое. Надо было знать, с кем связываешься и на что пускаешься… А из-за крупных жемчужин погибали личности более интересные, чем Вигельский.

Раскалываться по-прежнему не желаете?… Нет. На вашей совести смерть Коллективы?… Хорошо. Двинемся дальше…

Кстати, визу вашей супруге, дочери и зятю не продлили по моему указанию. На днях они простятся с прекрасной Францией и отбудут на родину. Они нужны мне здесь! Зачем? Если расколетесь, скажу… Не хотите – двинемся дальше.

39

Сталин тогда действительно заехал за мной ровно в десять ноль-ноль на черном «Линкольне». Сзади ехала охрана, разбившая, как я сразу понял, окружающее пространство на секторы и эффективно прощупывавшая их якобы всевидящими глазами. Порыв ветра, разметавшего вдруг подзаборный кустарничек, привел охранников в неописуемый ужас. Второй автомобиль рванулся с места и встал между кустиками и «Линкольном» на случай, если в кустах залегли агенты японской разведки. В этот год именно она была страшной фавориткой нашего вождя…

– Поехали, – сказал, усмехнувшись, Сталин, – уже в штаны наложили. Это Сталин должен их охранять, а не они Сталина. Верно, Рука?

– Должно быть, – отвечаю. – Бздиловатых коней видать за три версты.

Мчим по Минскому шоссе, а впереди нас на пробке радиатора, привстав на задние лапы, летит блестящая на солнце металлическая собака, и Сталин глаз с нее не спускает, и спокойно ему от скорости и оттого, что собака летит не навстречу ему, как вчера в лесу, а от него, над шоссе, к Москве, к Кремлю, летит, рассекая воздух грудью и перебирая стройными лапами… Молчит Сталин, и я молчу. Я думаю: видит меня сейчас отец покойный Иван Абрамыч или не видит? И если видит, то что он сам обо всем этом думает и что хотел бы сказать по этому поводу?… Замочить, может, мне с одного удара Сталина?… Не отвечает Иван Абрамыч. Нет, думаю, не надо Сталина замачивать. Всех вождей не замочишь. Да и говна такого сейчас хоть пруд пруди. Десять Сталиных за его место начнут грызть друг другу глотки… Я лучше сначала с понятьевским отрядом разделаюсь, потом с самим Понятьевым, потом с сынишкой его, а уж потом примусь за остальную чуму…

– О чем думаешь, Рука?

– Думаю, Иосиф Виссарионович, что в органы мне надо.

Подучиться – и туда. Там мое в это время место, хотя и от службы при вас не отказался бы.

– Может быть, на партработу? Нам кадры нужны, как шампура для шашлыков. Подумай, Рука.

– Нет! В органах я пригожусь получше, – отвечаю и показываю Сталину свою ручищу.

– А на партработу пусть Пашка выходит.

– Пожалуй, ты прав, Рука. Только скажи: почему ты так рвешься в ЧК? Кого ты ненавидишь?

– Не знаю, – говорю, – кого лично ненавижу, но чувствую вокруг себя такую… силу, в общем, которую надо, как бешеную собаку – об ствол и мозги вон! Извините, если что не так, – сказал я это и перетрухнул, но, как оказалось, попал в точку.

– Наоборот! Именно так, Рука! Я тоже чувствую эту силу, мешающую людям жить, либеральничаю с ней, но дни ее сочтены. Сочтены! Я только не хочу уподобиться той небезызвестной собаке, которая, возомнив себя Немезидой, не приняла во внимание такой решающий фактор, как ты, Рука… А учиться тебе на чекиста нечего. Опыт научит. Была бы цель. Цель же тебе ясна. Интуитивно ясна. Это – залог нашей победы. Детали твоей жизни и тысячи таких, как ты, – Сталин странно усмехнулся, – взаимозаменяемых в работе товарищей уточним в будущем, в процессе работы… Сейчас в ЦК, в параллельном с моим кабинете, ты будешь сидеть, смотреть в амбразуру и внимательно слушать. Если в моей фразе проскользнет вдруг собачья тематика, знай – я говорю с врагом, дни которого сочтены. Не удивляйся. – Сталин весело хлопнул меня по коленке. – Поводов для удивления будет немало. А первым твоим делом должно быть дело о хозяине немецкой овчарки по имени Альфа… Но не будем забегать вперед, как эта симпатичная собачка на пробке моего радиатора… Посмотрим, Рука, по так называемым сторонам…

И вот, гражданин Гуров… Вы что, собственно, нахохлились? Думаете о прибытии родни?… Прикидываете, что вам может выгореть от такой масти?… Лихорадит? Ищете варианты? Я уже уведомил вас ранее о том, что постарался свести к нулю вероятность вашего избавления. Подтверждаю это еще раз. Ровно двадцать секунд, а то и меньше, понадобится мне для того, чтобы пустить вам пулю в рот или в лоб при какой-нибудь случайности… Рябов! Притарань, пожалуйста, самого старого коньяку. Согрей слегка. Он посильней нитроглицерина расширит ваши сосудики… Пейте. Не берегите здоровья. На хера оно вам сдалось?

И вот сижу я в небольшой комнатушке для отдыха и, возможно, амурных дел Сталина. Смотрю в прибор типа перископа на то, что происходит в его кабинете. Слышимость прекрасная. Акустики потрудились на славу…

Деловой был человек, Сталин, деловой! Звонил. Распекал. Шутил. Пер на буфет. Иезуитствовал. Брал трубку. Бросал. Нажимал кнопки: вызывал помощников. Закуривал. Пил чай. Подписывал. Смотрел на карту мира. Ходил из угла в угол. Снова звонил. Снова брал трубку. В сортир сходил. Вернулся подобревшим. Но все это – херня. Он привез меня к себе не за тем, чтобы я за ним наблюдал и передал впечатления потомству.

Лица многих людей, входивших в кабинет, были мне знакомы по портретам, газетным и журнальным фотографиям. Вот, звякнув шпорами, прошел по ковровой дорожке Ворошилов. Показал Сталину макет какого-то противопехотного капкана. Попадает в него сразу сорок три человека. Испытания прошли более чем успешно. В контрольный капкан попало сорок пять с половиной человек.

– Пошел ты, Клим, к ебени матери со своими изобретателями-шизофрениками. Мне сейчас не до твоих капканов!

А я понимаю, что этому идиоту ничего не грозит. Свой человек. За ним в кабинет, корча из себя самостоятельную личность, ввалился Бухарин. Стал пороть чушь о ликвидации противоречий между городом и деревней.