Записки русского изгнанника - Иван Беляев

Я сделал невероятное усилие и опустился с кровати. Приподнялся на четвереньки и пополз по холодному полу… Снова потерял чувства, но, когда отдохнул, пополз снова и, наконец, очутился на заветной кровати и заснул, как убитый, как дитя в объятиях матери…

Меня разбудили крики… Я открыл глаза и увидел своего мучителя с лампой в руках, кругом него стояла толпа людей.

— Что вы делаете! Ведь вы заразите вашу жену! — гремел доктор. Но я ничего не понимал: слова, казалось, не проникали в мою душу. В проблесках сознания я видел перед собою кроткое, покорное личико — кто это был, я не мог бы объяснить. Когда это чудное личико наклонялось надо мною, мне становилось легче. Без него я не находил себе места. Теперь это личико находилось рядом с доктором… Он сказал, что это моя жена… Что такое жена?

Наконец, я пришел в сознание. Я узнал, что я уже умирал.

— Осталось только одно, — сказал доктор Кроль, — если ему вспрыснуть дигалену, может быть, он еще выживет.

Моя Аля бросилась разыскивать лекарство по всему городу. Наконец, нашла его в захудалой аптеке. Когда она вернулась, я лежал уже без пульса.

Дигален подействовал. Я стал поправляться. Моя Аля — теперь я уже узнал, кто был небесным видением, чье присутствие возвращало меня к жизни, — это была она! — она садилась подле меня и приносила мне чудесные мандарины, чистила и клала их мне в рот. Это служило мне жизненным элексиром! Потом я узнал, что эти мандарины привозились прямо из Турции, из Трапезунда, и стоили по 20 рублей дюжина. А у Али оставалось всего пятьсот. Через несколько дней мне стало гораздо легче. Мучили только паразиты. К моей постели подсел доктор Кроль, спасший мою жизнь.

— Слушайте, генерал, — сказал он, — вы можете понять все, что я говорю?

Я кивнул головой.

— Вы уже на выздоровлении. 70 на 100, что вы уже выскочили. А я. я умру. Вчера я чистил язык вашему умирающему товарищу, генералу Веверну (он раньше меня командовал моей батареей), и он укусил меня за палец. Я знаю, через восемь дней сыпняк, мое сердце хуже вашего. У меня в Батуме осталась дочь… и ни копейки денег. Сделайте все, чтоб доставить ее сюда и не дать ей погибнуть.

— Даю вам слово, доктор…

Я исполнил свое обещание: в день смерти доктора Кроля в газетах появился его некролог, моя благодарность моему спасителю и подписной лист, где я подписал его дочери 500 рублей — это было все, что оставалось у нас с Алей. А профессор Тиханович встретил и устроил осиротевшую девушку… Были эпизоды и в другом роде.

— Зайка! Помнишь нашу старинную знакомую, молодую сибирячку, учившуюся на инженерных курсах?

— Еще бы! Ведь она гостила у нас на Заротной.

— Она здесь, была замужем за доктором, с которым была тогда помолвлена. Теперь он скончался от холеры. Она хотела бы тебя видеть.

Передо мной молодая, цветущая дама. Вся в черном и в слезах.

— Зинаида Васильевна!

— Иван Тимофеевич!

Я совершенно не отдавал себе отчета в своих словах. Не знаю, как у меня вырвалось.

— Не волнуйтесь, мы вас выручим. Аля не могла удержаться от смеха.

— Ну и Зайка! Глаза лихорадочные, на голове повязка с ослиными ушами, а тоже собирается кого-то выручать!

Какое было дня меня счастье, когда меня взяли из госпиталя и перевезли в богатую квартиру Аветисова, где, за неимением свободной комнаты, меня рядом с моей Алей поместили в огромном салоне, убранном картинами и портретами. Сам хозяин приходил временами любоваться то на одну, то на другую.

— Смотрите, генерал, — говорил он, — это копия с известной картины «Нильская невеста»! Это эскиз, картина не закончена. А глаза! Взгляните, какие у нее глаза!

Он глядел в кулак, как в подзорную трубку.

— Смотрите так! Она ведь как раз напротив вашей кровати… Видите, какое выражение! В них видна безумная тоска и глубокое отчаяние.

Если б я был там, подле нее, я бы умер, но не отдал ее проклятым чудовищам. Ах, если б милым, чудным Божьим созданиям угрожали только крокодилы! Но чья рука могла бы спасти их в проклятой трясине растления и разврата…

Перед болезнью мы с Мишушей были в госпитале, где поправлялся от тифа Ася, сын моего брата Володи. Он показывал мне письмо, полученное им через руки от отца, оставшегося в Петербурге… «Слышал о твоем замечательном хладнокровии», — писал он своему первенцу…

— Взял бы ты его к себе в адъютанты, — говорил мне Мишуша.

— С радостью! Ведь я давно предлагал ему это. Он сам отказывался.

— Я был глуп тогда, — отвечал мне бедняжка.

Теперь я узнал, что в последний день этот чудный мальчик простудился и скончался, не выдержав новой болезни…

Врангель тоже заболел тифом одновременно со мною. Говорят, его первый вопрос по выздоровлении был:

— Жив ли Беляев?

Мой первый вопрос также был: «Жив ли Врангель?» Узнав, что он находится в Атаманском дворце, я потащился повидать его. Он поднялся прежде времени, ноги ему еще отказывали.

— Теперь меня снова уложили в кровать, — сказал он мне. — Вот вы выдержали и теперь уже на ногах.

Как раз в эту минуту вошли Деникин с Романовским. Врангель разошелся с ними во взглядах. Они настаивали на молниеносном ударе на Москву, он стоял за Царицынское направление. Я не профессор военной истории, но мне кажется, что Врангель с налета имел бы шанс добраться до Москвы, а вся наша война была возможна только с налету. Глубокой государственной основы она не имела и при затяжке была осуждена на крах.

Я еще не успел поправиться, как в Екатеринодаре произошло событие. Противник в отсутствие Врангеля прорвался на Великокняжескую и стал угрожать Торговой.

Встревоженный слухами, я разыскал моего старого товарища.

Черкесы

Но европейца все внимание

Народ сей чудный привлекал…

Пушкин.

Едва я поднялся с постели, как за мной приехали черкесы, Анчок Шемгоков и один из его товарищей.

— На другой день после того, как мы были у тебя, мы встретили твою жену. Она бежала вся в слезах, таща два тяжелых чемодана. Мы забрали вещи и пошли за ней. «В чем дело?» — «Мой муж умирает от тифа, — отвечала она, отирая слезы, — иду к нему, я уже не хочу покидать его ни на минуту». — ««Но ведь эта болезнь заразительна, — возразили мы, — оставьте его с докторами!» — «Но я не брошу его одного, — повторяла она. — Если он умрет, и я умру вместе с ним!» — Знаешь, что теперь говорят наши черкесы? Они говорят, что ты и храбрый, и красивый, и умный, но что твоя жена еще гораздо храбрее, и умнее, и красивее, чем ты.