Рихард Зорге - Подвиг и трагедия разведчика - Сергей Голяков

Помню яркое дело поручика Потехина и Потте. Это было активное противостояние белому террору, проводимому зарубежными белогвардейскими центрами. Главной целью террора было физическое уничтожение крупных государственных и общественных деятелей на территории страны и за ее пределами. В данном случае из донесения источника и стало известно, что в Москву для проведения терактов направляется окончивший спецкурсы некто Потехин, у которого где-то в Калуге жила сестра-учительница, чей дом может быть использован террористами как явочная квартира или место собраний.

За сестрой было установлено наблюдение. Ниточка расследования привела к дому в одном из подмосковных дачных поселков, где скрывались основные силы группы, были склады с оружием, боеприпасы, контрреволюционная литература. Захват Потехина наметили в Москве у входа в Николаевский (ныне Ленинградский) вокзал.

Руководить опергруппой захвата было поручено мне, — говорит Гудзь. В его тонких пальцах карандаш словно указка.

— Я никогда не забуду его лица, — продолжал Борис Игнатьевич. — Он очень боялся ареста. В загранцентре его убедили: лучше пуля в сердце или в висок, чем застенки ОГПУ. Там все равно смерть под пытками или расстрел по приговору суда. Конец один, а ущерб белому делу — колоссальный… К этому времени, — говорил Борис Игнатьевич Гудзь, — у меня уже был немалый опыт. Окончил двухгодичный университет (философский факультет) при Институте красной профессуры, был секретарем парторганизации отделения, в двадцать пятом году был командирован на разоружение Чечни в горах Хунзахского района, в двадцать шестом году работал в Дагестане, где собирали оружие остатки Гражданской войны на Кавказе…

— А первая работа за границей? Куда вас направила Лубянка?

— Это было в двадцать шестом году. Под видом корреспондента меня командировали на пароходе по транспортной линии Одесса-Стамбул-Порт-СаидПирей-Смирно-Одесса. На поездку отводилось полтора месяца, за которые я должен был изучить деятельность контрразведок, собрать документы о полицейском режиме в портах и районах, где могли выходить пассажиры и останавливаться советские суда.

Успешно выполнив это задание, я вернулся в Центр и два года (с двадцать седьмого по двадцать девятый) работал в непосредственном подчинении Артузова, в секретно-оперативном управлении ОГПУ. Сюда поступали самые секретные материалы "альбомного характера": фотографии из иностранных посольств, компроматы, ложившиеся в основу разработок. Здесь я начал изучать методы деятельности японской разведки против нас. Это в значительной степени определило мой интерес и обосновало просьбу об отправке на работу в тридцать втором году на Восток, в Иркутск. Там возникла сложная оперативная военно-политическая и хозяйственная обстановка. Захват японцами Маньчжурии, образование марионеточного государства Маньчжоу-Го превратили почти шестисоткилометровый участок Забайкалья и Восточной Сибири в обширный пограничный край…

Гудзь работал по контрразведывательной и разведывательной линиям при штабе 53-го погранотряда, осуществлял ряд острых, масштабных операций, использовал опыт успешно проведенных действий по типу "Трест" и "Синдикат". Многие сомневались, что на Востоке, как в прошлом на Западе, вновь удастся реализовать план создания фиктивного "антисоветского центра", в который поверят на той стороне границы, и японская военная миссия в Харбине сколотит спецгруппу для ведения шпионско-диверсионной деятельности на Дальнем Востоке и станет засылать к нам свою агентуру. Так была выявлена и захвачена группа полковника Топхаева, бурята по национальности, выполнявшего карательные функции в банде атамана Семенова. Успешно провели чекисты вместе с Гудзем операцию "Мечтатель". Но в это время Бориса Игнатьевича отзывают в Москву, а в феврале 1933 года направляют в Токио резидентом по линии политической разведки.

— В составе резидентуры было нас всего четверо: резидент, его помощник (зам), оперативный работник и шифровальщик, — вспоминал Борис Игнатьевич Гудзь. — За три года удалось приобрести трех важных агентов из числа японских сотрудников жандармского управления и особой полиции токко. Работа резидентуры носила главным образом контрразведывательный характер, чтобы воспрепятствовать проискам японских милитаристов против нашей страны и ее граждан, но и включала в себя военно-политические функции.

В этот период в Москве в чекистских органах начинал насаждаться "новый метод": фабриковались дела, совершались тайные покушения, старые кадры с легкостью стали заменяться новыми, подготавливалась почва для будущих громких процессов, на которых так кощунственно разоблачались и карались "враги народа".

Из Японии Б.И. Гудзь вернулся в 1936 году. К этому времени в столице произошли большие перемены. Ягода Генрих Григорьевич спровадил Артузова с поста начальника Иностранного отдела и отправил его из органов ОГПУ в 4-е управление Генштаба под предлогом "усиления" Разведупра РККА. Новый начальник ИНО Слуцкий отнесся к Гудзю более чем холодно: он отправил его в отпуск, не выслушав даже отчета о положении дел в резидентуре и в самой Японии, где Гудзь под фамилией-псевдонимом Гинце проработал в очень трудный период международных отношений (антикоминтерновский пакт, укрепление связей империалистических стран, в частности, Германии, Японии, Италии).

После "отпуска" Гудзь был переведен из органов госбезопасности в звании полкового комиссара (полковника) в Разведупр — в 4-е управление ГШ РККА, во 2-й (Восточный) отдел, где под началом Карина проработал 13 месяцев, курируя проведение операции группы Рихарда Зорге "Рамзай" в Токио.

В должности резидента ИНО в Токио Гудзя заменил его бывший помощник Иван Иванович Шабека. Он продержался до 1939 года, затем был отозван, а по приезде в Москву допрошен на Лубянке. Легко признался, что был завербован в Токио и стал японским шпионом. Он был расстрелян.

В 1937 году была арестована Александра — старшая сестра Бориса Игнатьевича. Тень от "врага народа" пала и на бывшего резидента. И снова перед моими глазами документ тех лет: "Гудзь Б.И. уволен из РУ РККА за невозможностью использования. Работа на секретных объектах нежелательна". Далее подписи начальника Второго отдела Хабазова и парторга Котляревского… И дата: 11 августа 1937 года. До дня рождения — 35-летия оставалась всего неделя. И это, если разобраться, был подарок судьбы: он выжил. Позже стало известно, что не без ведома Сталина, по требованию Ежова, был составлен список тех лиц, кто перешел в Разведуправление Генштаба вместе с Артузовым. Таковых оказалось 16 человек. Среди них Карин, Штейнбрюк, Меер-Захаров, Гудзь… Большинство расстреляны. Артузова арестовали примерно одновременно с сестрой Бориса Игнатьевича.

— Артура Христиановича успел оговорить и С. Урицкий, объявив верного бойца революции немецким шпионом. Начальник ИНО Слуцкий погиб при странных, невыясненных обстоятельствах, — заметил Гудзь.

— Но кто же был все-таки после смерти Артузова вашим ангелом-хранителем? Как далее сложилась ваша судьба, жизнь вашей сестры?

— Ангелы-хранители, наверное, есть. Но мне они неизвестны, — улыбается Борис Игнатьевич. — Сестру осудили на восемь лет каторжных работ за контрреволюционную деятельность: в ее дневнике нашли имена "врагов народа", на которых она не донесла сталинской охранке. Она не выдержала мучений, покоится в братской могиле где-то на Колыме.

Дело сестры вел мой товарищ еще по КРО Федор Дегтярев. Он сделал все возможное, чтобы спасти Александру. Позже погиб и он. Прекрасный пловец. Утонул в реке. Это был смелый и честный человек, кавалер ордена Красного Знамени…

Что было со мной? Я шел по улице и случайно встретил старого знакомого, товарища по работе в Сибири — Сурена Аршакуни. Я сказал ему, что выгнан отовсюду, исключен из партии, тщетно ищу любую работу и не могу ничего найти. Везде обещают, но…

— Приходи ко мне в "Дальстрой"! Что-нибудь придумаем, — пригласил Сурен, и не обманул.

Через неделю я пришел в контору "Дальстроя", узнал, что принят на работу. Хотел повидать и поблагодарить Сурена. Но… Его уже не было в управлении. Аршакуни арестовали, далее след его пропал… Заканчивался 1937 год…

В 1938-м Борис нашел работу водителя в Первом Московском автобусном парке. Обслуживал линию "Белорусский вокзал — Черемушки", маршруты 3, 5, 36…

— После начала Великой Отечественной войны был командирован с колонной из девяноста одного автобуса на фронт — ржевское направление. Попали в окружение, но прорвались. Вывели семьдесят шесть автобусов, доставили в Калинин и сдали в военную комендатуру все имущество и документы погибших. В сорок третьем меня восстановили в партии, но о работе в разведке следовало забыть и не вспоминать даже в моменты откровений. А их уже почти не бывало. Целых полвека…