Петр Грушин - Владимир Светлов

Очередной старт 9МЗЗ состоялся уже через 50 минут. Однако закрепить первый успех не удалось. Чуть больше чем через две секунды после схода с направляющей ракета взорвалась. Как оказалось, причиной взрыва был дефект стартового заряда двигателя.

Оставшиеся две ракеты были запущены вечером 8 апреля. Их результат в точности напоминал то, что произошло на Эмбе за две недели до этого. В первом пуске ракета, разогнавшись до 500 м/с, вновь улетела по баллистической траектории на расчетные 12 км. Проверили, как ракета ведет себя в полете с застопоренными крыльями.

К четвертому пуску испытатели готовились с олимпийским спокойствием. Но ракета преподнесла очередной сюрприз. Как вспоминал проводивший это испытание Ф. О. Согомонян:

«За несколько секунд до нажатия кнопки „пуск“, как обычно, пошла протяжка. Началась запись параметров ракеты, получаемых по телеметрии. Работала телеметрия первые секунды вполне нормально, не внушая никаких опасений за регистрацию данных. Но секунд через двадцать после пуска к нам в бункер вбежал кто‑то из стартовой команды и крикнул: „Ракета взорвалась!“. Я посмотрел на осциллограф. По его экрану как ни в чем не бывало бегали зеленые огоньки, говорившие о том, что измерительная аппаратура ракеты по‑прежнему работает. Обычно после взрыва ракеты подобная деятельность тут же прерывалась. Естественно, что я попросил „шутника“ не мешать работе. Так прошло еще минут двадцать, пока в бункере не появился следующий гость с известием, что взорвавшаяся ракета лежит неподалеку от пусковой установки. Гляжу на экран осциллографа. Он по‑прежнему продолжает рисовать свои кривые и, как видно, ни о каком взрыве ракеты не догадывается…»

Только через полчаса испытателям стало окончательно ясно, какую шутку на этот раз подкинула ракета. Разрушение ее двигателя произошло в тот момент, когда ракета только сошла с направляющей и ее скорость едва достигла 10 м/с. Естественно, что при ее падении на землю ни датчики, ни телеметрическая станция не пострадали. Они были рассчитаны на работу в значительно более жестких условиях. Оттого и работали все они исправно, передавая сигналы о нормальном полете ракеты.

Но к лету 1965 года 9МЗЗ удалось избавить от ее первых «детских болезней», выполнить ряд доработок. Вскоре начались ее пуски со штатной самоходной установки «1040», первый образец которой был наконец изготовлен на Кутаисском автомобильном заводе.

В июне 1965 года Грушин вновь оказался во Франции, будучи включенным в состав официальной советской делегации, участвовавшей в работе 26‑го международного авиационного салона в Ле Бурже. Уже имея некоторый опыт заграничной жизни, когда в 1961 году он побывал на такой же выставке, Грушин готовился к этой поездке как к очень серьезной работе. В Ле Бурже можно было не только познакомиться с лучшими мировыми образцами авиационной и ракетной техники, но и принять участие в расширенном совещании и обмене мнениями с самыми авторитетными конструкторами, в решении «глобальных» вопросов в «сферах». Ведь в составе делегации, которую возглавлял министр авиапромышленности П. В. Дементьев, были А. Н. Туполев, А. И. Микоян, О. К. Антонов, М. Л. Миль, А. С. Яковлев, А. М. Люлька и многие другие.

Крупнейшее авиационное шоу работало почти две недели, шумело реактивными двигателями новейших истребителей и пассажирских самолетов, поршневыми двигателями спортивных… Летало все, что только могло подниматься в воздух, – от миниатюрных любительских аппаратов до «летающих крепостей».

Советский Союз представлял свою авиацию более чем достойно. В центре внимания посетителей были воздушный гигант Ан‑22 «Антей», магистральные лайнеры Ил‑62 и Ил‑18, гигантские вертолеты Миля, космическая ракета‑носитель «Восток» и, конечно же, главный гость выставки – первый космонавт планеты Юрий Гагарин, за получением автографа которого к советскому павильону выстраивались длинные очереди.

Начало выставки в том году было омрачено трагедией, когда, зацепив при заходе на посадку один из осветительных столбов, стоявших неподалеку от посадочной полосы, разбился американский сверхзвуковой бомбардировщик Б‑58 «Хастлер». От сильного удара этот огромный самолет развалился на три части и взорвался. Через несколько дней аналогичная судьба постигла при заходе на посадку и итальянского летчика‑пилотажника Донати. Но в этот раз внезапная потеря высоты его «Фиатом» стоила жизни не только ему, но и оказавшимся поблизости восьми посетителям выставки…

В те летние дни Грушин, умевший быстро сближаться с незнакомыми людьми, не один час провел вместе со своими давними новыми друзьями: двигателе‑строителем А. М. Люлькой, работником оборонного отдела ЦК КПСС В. И. Комаровым, познакомился и подружился с летчиком‑испытателем вертолетов В. П. Колошенко, который демонстрировал в Париже гигантский Ми‑6. Вспоминал, размышлял, рассказывал.

Зародившаяся в те дни дружба с Василием Петровичем Колошенко была неоднократно проверена: и когда тот взял в экипаж своего Ми‑8 сына Грушина для выполнения ответственного задания за рубежом; и когда потребовалась помощь в обеспечении съемок художественного фильма «Красная палатка» об одном из кумиров юности Грушина – итальянце Нобиле и его полете на Северный полюс. Тогда, в конце 1960‑х годов, Колошенко попросили обеспечить на вертолете Ми‑4 работу съемочной группы и выполнение воздушных съемок. Для легкого на подъем Колошенко задача была почти будничной, учитывая его многолетний опыт полетов в самых экстремальных условиях над Арктикой и Антарктикой. Но и перед ним на этот раз встало непредвиденное препятствие, когда уже готовившемуся вылететь на Север экипажу не удалось найти 200 л спирта, необходимого для борьбы с обледенением лопастей винта вертолета. Не получив помощи в причастных к этому делу «инстанциях», Колошенко позвонил Грушину и рассказал ему о своей проблеме. И буквально на следующий день проблема с необходимым количеством стратегически важного для съемок компонента была решена.

Впрочем, от благодарности, которую Грушину хотели выразить в титрах фильма создатели «Красной палатки», он в самых твердых выражениях отказался…

На 26‑м салоне в Ле Бурже выставлялись ракеты только европейских фирм, причем доминировали зенитные. Английские «Тандерберд», «Рапира», «Тайгеркэт», «Блоупайп», французская «Мазурка», итальянская «Индиго» – они вполне определенно демонстрировали современный уровень этого вида ракетной техники и каким‑либо откровением для внимательно и придирчиво осматривавшего их Грушина не являлись. Но его интерес привлекали не только ракеты. Впервые Грушину довелось увидеть вблизи самых серьезных противников для своих ракет: новейшие американские истребители‑бомбардировщики Ф‑4 «Фантом‑П» и Ф‑111. Перед хищно раскрашенными самолетами было разложено множество всевозможных ракет, снарядов и бомб. Оба самолета находились за ограждением, и их охраняли три сотрудника американской военной полиции.

Еще древние говорили, что нет ничего неизменнее человеческой головы. Добавим: особенно в том случае, когда что‑то необходимо использовать в качестве масштабной линейки. Запечатлев стоящего неподалеку от «Фантома» охранника, «дома» можно было воспроизвести геометрию самолета, конечно с некоторыми погрешностями. Угол стреловидности крыла позволял оценить его максимальную скорость, площадь крыла, помноженная на достигнутую к тому времени нагрузку на квадратный метр, – его взлетную массу, максимальную скорость и массу, тягу двигателя… Поэтому исключительную ценность имела любая сделанная на выставке фотография самолета, любая заметка, чиркнутая в блокноте. Ведь, кроме выставок, близко познакомиться с «Фантомом» в те годы можно было только в бою. И лишь в случае победы над ним его обломки могли дать необходимую информацию, столь важную для создания еще более совершенных зенитных ракет.

Но вернувшемуся домой Грушину, после многочисленных бесед, проведенных на выставке, эти сведения пригодились и для того, чтобы ненадолго вернуться к истокам ОКБ‑2 – к авиационным ракетам. Появившаяся на выставке информация об успешном ходе работ в США над сверхдальней авиационной ракетой «Феникс» вызвала самый живой интерес и у П. В. Дементьева, и у разработчиков новых истребителей‑перехватчиков А. Н. Туполева, и А. И. Микояна. Еще в Париже они взяли у Грушина обещание «оценить» возможность создания такой ракеты в СССР – его способность выполнить разработку ракеты любого назначения в то время уже не подвергалась никаким сомнениям. На родине к этим предложениям подключилось и руководство ВВС.

В соответствии с решением министра авиационной промышленности П. В. Дементьева и заместителя главкома ВВС, принятым 24 августа 1965 года, ОКБ‑2 поручили спроектировать две авиационные управляемые ракеты дальнего действия для использования в составе перспективных истребителей‑перехватчиков. Первая из ракет, В‑148, предназначалась для проектировавшегося в то время тяжелого истребителя‑перехватчика дальнего действия Ту‑148. Вторая, В‑155, – для микояновского Е‑155, получившего в дальнейшем обозначение МиГ‑25.