Жизнь и творения Зигмунда Фрейда - Эрнест Джонс

Вторая часть этой книги, «Табу и амбивалентность чувств», значительно больше первой. Фрейд рассматривает здесь обширную область табу и их почти бесконечное разнообразие. Для верующего табу не требует какой-либо причины или объяснения, кроме него самого. Табу является автономным, и фатальные последствия нарушения табу также спонтанны. Аналогом табу в наше время является совесть, которую Фрейд определил как наиболее известную часть себя.

Человек или вещь, которые являются табу, наделяются громадными возможностями как хорошего, так и плохого действия. Любой, кто коснется табу, даже случайно, приобретает признаки запретного: например, человек, съевший кусочек пищи, выброшенный правителем, даже если он не знал, от кого он ему достался. Месяцы сложных процедур, в основном состоящие из различных лишений, могут, однако, очистить этого человека. Основным запрещением в табу является контакт, и Фрейд сравнивает это с delire de toucher[126] больных навязчивостью, которые сходным образом страшатся, что за этим последует какое-то страшное несчастье.

Фрейд провел тесную параллель между тем, что может быть названо симптоматологией примитивных табу, и симптоматологией больных навязчивостью. В обоих случаях наблюдается: 1) полное отсутствие сознательной мотивированности; 2) императивность, возникающая вследствие внутреннего принуждения; 3) способность к смещению и опасность заражения других людей; 4) обращение к церемониалу, предназначенному для уничтожения ужасного бедствия. Так как последний состоит из лишений, Фрейд сделал вывод, что сами табу первоначально означали отказ от чего-то, к чему испытывался искус, но что по какой-то важной причине стало запретным. Когда человек нарушает табу, он сам становится табу, иначе он возбудит запретные желания в своих ближних. Однако Фрейд указал на важное отличие между теми бессознательными импульсами, которые вытеснены в этих двух направлениях: при неврозах эти бессознательные импульсы являются типично сексуальными по природе; что касается примитивных табу, то здесь бессознательные импульсы имеют отношение к различным антисоциальным импульсам, в основном к агрессии и убийству. «Неврозы, с одной стороны, показывают резкое и глубокое сходство с великими социальными произведениями искусства, религии и философии, а с другой стороны, они производят впечатление искажения последних. С некоторой смелостью можно утверждать, что истерия представляет собой карикатуру на произведение искусства, невроз навязчивости — карикатуру на религию, паранойяльный бред — карикатурное искажение философской системы».

Третья часть — «Анимизм, магия и всемогущество мыслей». Фрэзер описал процесс магии, говоря, что при ней «люди ошибаются, принимая ряд своих идей за ряд явлений природы, и воображают, что власть, которая у них имеется или, как им кажется, у них имеется над своими мыслями, позволяет им чувствовать и проявлять соответствующую власть над вещами». Фрейд, однако, хотел проникнуть глубже такого статического описания, принадлежавшего ассоциативной психологии XIX столетия, и узнать кое-что о действующих здесь динамических факторах. Основу магии он видел в преувеличенной вере человека во всемогущество своих мыслей или, более точно, своих желаний, и установил связь между таким примитивным отношением и верой во «всемогущество мыслей», которую можно обнаружить как в душевной жизни маленьких детей, так и в невротических фантазиях.

Четвертая часть, которая называется «Инфантильное возвращение тотема», намного важнее всех остальных. К ней вели все предыдущие части книги.

По всей вероятности, тотемами были первоначально животные, хотя позднее такая функция могла быть перенесена также на растения. Тому клану, который полагал свое происхождение от какого-либо вида животного по женской линии наследования, строго запрещалось убивать это животное. О нем надо было заботиться, а оно, в свою очередь, будет защищать клан. Мак-Клеллан, который первый описал такую примитивную религию в 1865 году, считал, что она была связана с экзогамией, практикой, которая запрещала любое половое общение между членами одного и того же клана, то есть для тех, кто делил один и тот же тотем и тотемистическое имя.

Затем Фрейд обсуждал многочисленные объяснения тотемизма, предложенные ранее, большинство из которых были явно усложненными. Его преимуществом было то, что он был знаком с отношением маленьких детей к животным, с их способностью отождествления себя с этими животными и с той быстротой, с которой они выбирали какой-то определенный вид животных, чтобы потом чрезмерно их бояться. Психоанализ постоянно обнаруживал, что животное, которого боялся ребенок, являлось бессознательным символом отца, которого ребенок одновременно любил и ненавидел. Тотемистический «прародитель» кланов примитивных людей должен был иметь то же значение, и с этой точки зрения различные черты табу, такие, как амбивалентность чувств и т. д., легко понимаются.

Что касается экзогамии, которая является не чем иным, как сложной страховкой против возможности инцеста, Фрэзер привел крайне веские причины для предположения о том, что у первобытных людей инцест вызывал особенно сильное искушение, намного более сильное, чем у цивилизованных людей. Конечно, он ничего не знал о важном значении инцеста для маленьких детей. Поэтому Фрейду было нетрудно понять связь между тотемизмом и экзогамией. Они просто представляли собой две половины знакомого эдипова комплекса, любовь к матери и желание смерти сопернику-отцу.

Затем следует тонкий вопрос об историческом начале этих великих первобытных установлений, из которых, по-видимому, произошли все позднейшие религии путем переработки и изменения. Здесь Фрейду помогла гипотеза Дарвина о том, что на ранней стадии развития человечество, должно быть, походило на высших обезьян, живя небольшими ордами, состоящими из одного могучего мужчины и нескольких женщин. Аткинсон понял, что подобное состояние вещей неминуемо приводит, как это бывает среди столь многих крупных животных, к тому, что владеющий женщинами мужчина будет запрещать инцест среди своих более молодых соперников. Собственно вкладом Фрейда в этот момент явилось его предположение, что подрастающие сыновья периодически соединялись, убивали и съедали своего отца. Это поднимает вопрос о судьбе «братского клана», который остается после убийства отца. Фрейд постулировал амбивалентные чувства по отношению к мертвому отцу, вызываемые также теми проблемами, которые возникают в результате ссор и соперничества между братьями. А это приводит к раскаянию и позднему послушанию воле отца в вопросе доступа к его женщинам, то есть к барьеру против инцеста.