Eurocon 2008. Убить Чужого - Андрей Синицын

Но здесь пока еще не забыли об этом. И потому уставились на Всеслава со смешанными чувствами. Кто с ужасом. Кто с интересом. А кто и со злорадством. Ибо в то, что среди обслуги и посетителей кабачка не найдется ни одного, кто не бросится к новым хозяевам с доносом, что в таком-то месте появился очередной благородный , который к тому же ведет себя крайне вызывающе, не верил никто.

Но до того момента, как в кабачке должна была появиться стража, все еще оставалось некоторое время. И Всеслав употребил его со всей возможной пользой. Во-первых, съел отличную отбивную, а во-вторых, из непринужденного разговора выяснил кое-что об устройстве нынешней власти…

После революции городом заправлял так называемый Комитет общественного благоденствия. Во главе с бывшим епископом. Что, впрочем, было вполне объяснимо. Никогда революции не совершаются там, где церковь и знать достойно исполняют свое предназначение. А вот там, где люди, властвующие по праву или по духу, мельчают и превращаются в обывателей , просто обладающих большими возможностями потакать своим страстям и мелким желаниям, там жди бури… Вот только ее плодами, как правило, пользуются самые хищные, злобные и беспринципные представители рода человеческого, как раз и выплывающие наверх вот в такие мутные времена.

И этот бывший епископ тоже оказался из таких – обывателей с возможностями. Немало сделавший для того, чтобы при виде клира люди с отвращением отворачивались и плевались втихомолку. Такие в достаточном количестве встречались и в мире Всеслава. Как, например, папа Климент VI, решивший поправить истощенную неуемным сласто– и властолюбием пап казну престола святого Петра торговлей индульгенциями. В прейскуранте, в соответствии с которым и началась торговля, были пункты, просто приведшие в ужас тех, кто верно и честно нес людям слово Божие.

Изнасилование священником девушки – 2 ливра 8 су.

Прелюбодеяние священника с родственницами – 67 ливров 12 су.

Грех монахини с несколькими мужчинами – 131 ливр 15 су.

Разрешение священнику жить с родственницами – 76 ливров 1 су.

Грабеж, кража и поджог всем желающим – 131 ливр 7 су.

Простое убийство – 15 ливров 4 су (если в один день совершено несколько убийств, то оплата взимается лишь за одно)…

Епископ был уже заключен в церковную тюрьму и находился на грани отлучения, но тут удачно подвернулся государственный переворот… и пострадавший от прежнего режима злобных церковников и живодеров-аристократов вновь выплыл на поверхность, вернув себе власть и возможности…

Но сейчас его не было в городе. Что вполне соответствовало планам Всеслава. Впрочем, если бы он и был, то Всеславу требовалось бы просто придумать другой план…

Так что он спокойно доел свою отбивную. И, спокойно подхватив обломок ножа, вышел на площадь с виселицей…

– Тебе, урод! Ты что это такое сделал?

– Я? – Всеслав соскользнул с виселичного столба, на который взобрался, чтобы добраться до веревки. – Я снял это тело, потому что собираюсь похоронить его по-божески, а не оставить гнить здесь, распространяя трупную вонь и служа пищей падальщикам.

– Ах ты, – заорал громила по имени Гуг-насильник (а может, это был Грам или Агорб), вскарабкиваясь на помост, – да кто ты такой, чтобы не повиноваться приказу Комитета общественного благоденствия?

– Я? – вновь переспросил Всеслав и бросил взгляд на толпу, уже собравшуюся на площади для того, чтобы поглазеть на явно намечавшуюся здесь развлекуху. И на стражу, уже нарисовавшуюся у входа в кабачок.

Среди обслуги и посетителей отыскались-таки люди, на наличие которых он так рассчитывал. И по пути в околоток (или как у них тут это называлось) они не преминули сообщить всем повстречавшимся, что тут появился новый кандидат на виселицу…

– Я – рыцарь. И сейчас поступаю согласно своему обету, – спокойно и гордо заявил Всеслав. И это не было неправдой… После чего склонился над лежащим телом, совершенно точно зная, что сейчас произойдет.

– А-а, рыцарь? – глумливо прорычал за его спиной Гуг (или Грам, или Агорб), и в следующее мгновение затылок Всеслава взорвался острой болью…

6

Очнулся он в камере. Она представляла собой каземат крепости бывшего герцогского замка, перегороженный прочной деревянной решеткой. Всеслав приподнял голову и осмотрелся. Во-первых, он был гол. Вернее, на нем были только кальсоны… В деревне он появился, покрытый лишь ожогами и струпьями. Но потом Убол, с которым они оказались почти одного роста и ширины плеч, отдал ему свои старые башмаки, штаны и крутку. И кальсоны. И вот теперь ни башмаков, ни штанов с курткой на Всеславе не было. Зато они обнаружились на типах, которые вольготно расположились у самой бойницы, собрав туда всю солому, как видно до того застилавшую пол камеры. Типов было пятеро. И выглядели они весьма живописно. Главарь был одет в добротные кожаные сапоги, кожаную же жилетку на голое тело и бархатные штаны. Еще двое были обряжены в дорогие камзолы с вышивкой, правда, ужасно грязные и засаленные, а из двоих оставшихся один надел куртку и башмаки Всеслава, а второй – его штаны, болтавшиеся на них, как отцовская рубаха на ребенке.

– Не стоит сожалеть о своих вещах, добрый человек, – послышался сбоку печальный и тихий голос. – Эти люди готовы прирезать человека просто так, для развлечения, не говоря уж о вещах. Так что я бы не советовал тебе пытаться вернуть свое имущество.

Всеслав повернул голову. Рядом с ним сидели два благообразных старичка, являвших собой прямо-таки зримый образец добропорядочности и благочестия. Старичок был одет в простую рубаху, панталоны и полосатые чулки, а старушка – в плюшевый капор. Сразу видно, что старенький, но чистый и аккуратно заштопанный.

– Тем более, – улыбнулся старичок, – что ты вряд ли успеешь сносить свое имущество.

– Кто они? – спросил Всеслав, садясь.

– Это – шайка Громилы Глуба. Он известен по всему Западному пределу своей жадностью и жестокостью. Рассказывают, что однажды, добиваясь от одного из мельников ответа, где тот спрятал свой кошель, он разрезал живот его беременной жене и, выбросив из него еще нерожденное дитя, хохоча, засунул туда свои ноги в сапогах. А у мельника и не было никакого кошеля. Он только что заплатил за обучение своего старшего сына у благочестивых монахов монастыря Святого Гыгада…

– Странно, – усмехнулся Всеслав, – я считал, что все подобные типы служат новой власти.