Иван-царевич и C. Волк. Жар-птица - Светлана Багдерина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Потом, потом, — замахал на них руками Волк. — По дороге обсудите. А сейчас, джин, погадай лучше, там ли еще твой сосуд. Нам надо спешить.
— Слушаюсь и повинуюсь…
* * *Иван отложил фолиант в сторону, отодвинул чернильницу с пером и стопку пергаментов, на которых он выписывал основные даты и события «Истории Третьей Великой Войны джинов и людей» автора, пожелавшего остаться неизвестным.
Если бы не события, сопутствующие его появлению здесь, он мог бы подумать, что попал в рай. Все полки, стеллажи, этажерки, шкафы, тумбочки, корзины и даже тазы под кроватью были забиты книгами. Научными трудами, магическими трактатами, описаниями самых невообразимых стран и земель, приключений и путешествий, которые бедному королевичу Елисею, наверняка, даже и не снились. Самые старые из них были написаны еще на папирусах, грубо выделанных шкурах и глиняных дощечках, а новейшие, если как следует принюхаться, еще распространяли запах свежей краски — наверняка, и месяца не прошло, как вышли они из-под пера переписчика.
Свободной от беспорядочной экспансии вещей оставалась только одна стена.
Она была ровна и гладка, как бывает ровной и гладкой поверхность воды. Как вода, она отражала в себе все, что размещалось и происходило в кабинете джина. В движение, подобно потревоженной брошенным камнем поверхности озера, она приходила только тогда, когда его вызывал из их мира Фарух. И тогда царевич мог противостоять этому призыву не больше, чем лосось перед нерестом — зову реки, в которой он когда-то появился на свет. Что бы он ни делал — все мгновенно выпадывало у него из рук, и он, не разбирая пути, бросался в это безводное озеро, поднимая волну, выплескивавшую его на той стороне реальности…
Вспомнив о Елисее, Иванушка почувствовал себя виноватым. Ведь, если посчитать, он не вспоминал про него уже несколько недель!.. Раньше о таком святотатстве и помыслить было немыслимо, и скажи ему кто-нибудь такое дома, он не только поднял бы его на смех, но и посчитал бы за ненормального.
А вот, гляди-ка же…
Не вспоминал…
Надо же…
Кряхтя и ойкая, он кое-как поднялся с ковра. Ноги, шея, спина, руки и даже уши затекли от долгого полусидения-полулежания в разнообразных позах — одна неудобнее другой. Судя по всему, стулья, диваны и кресла в стране джинов или не были еще изобретены, или были уже запрещены, как предмет излишней роскоши. И лукоморская анатомия царевича после полуночи физических мучений за увлекательными книжками взбунтовалась.
И Иван чувствовал, что подавить эту смуту могла только энергичная прогулка.
Но прогулка где?
Ходить по кабинету Шарада было хоть и интересно, но опасно для окружающих объектов — свидетелями тому уже стали три пробирки, две колбы, большая реторта, какой-то замысловатый, но очень хрупкий приборчик и чучело неизвестного страхолюдного зверя — размером при жизни он был с буйвола, морда и все восемь лап как у крокодила, а хвост загнут колесом кверху и с жалом длиной с меч — как у скорпиона.
Ходить по чужому дому и чувствовать себя то ли вором, то ли шпионом, царевичу ужасно не нравилось, хоть и проделал он это уже пару раз — тоже по настоянию природы.
Выйти на улицу? Но что ждало его там? Ведь это был не просто чужой город — это была чужая волшебная страна, и без особого приглашения в гости к ней заваливаться побаивался даже Иванушка. И, к тому же он опасался, что если вдруг джин его найдет и начнет ритуал обратного обмена, то вне дома он может его и не услышать… Ведь кто его знает, как там у них, джинов и магов, все устроено… Если ты с этим не рожден, то, наверное, двадцать лет учиться надо…
Но теперь, когда про него, наконец, вспомнили, королевич Елисей не собирался покидать память Иванушки так просто. Он подбоченился, подкрутил молодецкий ус, повел богатырским плечом и сказал: «Послушай, Иван-царевич, выйди на улицу! Чего тут бояться? Пока этот молодой сулейманин доберется до Шатт-аль-Шейха, пройдет, может, неделя! И что, ты все это время собираешься просидеть в четырех пыльных затхлых стенах? И когда ты будешь рассказывать Сергию, да и всем остальным, что побывал в стране джинов, ты не постыдишься добавить, что не знаешь, как она выглядит и на что похожа, потому, что наружу высунуться побоялся? И не будешь жалеть, что ты, единственный, может, на свете сейчас живущий человек, побывал в таинственной стране из древних сказок и ничего, кроме книжного шкафа, не увидел? Никто ведь не заставляет тебя пускаться в далекое и опасное путешествие — ты всего лишь должен выйти на улицу и погулять по городу!.. Ты же видел этого Шарада — внешне он ничем не отличается от нормального человека, что бы Фарух не говорил — ни рогов, ни дыма из ноздрей, ни пламени из ушей, ни прочей ерунды, а, значит, и на тебя на улице никто не обратит внимания. Настоящие витязи Лукоморья отвернулись бы от тебя и никогда не подали бы тебе руки и вслух не произнесли бы твоего имени, если бы знали, что ты струсишь выйти на какую-то жалкую улицу какого-то захолустья!.. Ну, решайся!.. Витязь ты или не витязь?!..»
Иван подумал, и решил, что он витязь.
После ошеломляющей четырехчасовой прогулки по сказочному городу из грез и сновидений, во время которой, как он и надеялся, он не привлек ничьего внимания — возможно, не в последнюю очередь, потому, что улицы были пусты и безлюдны, как в Лукоморске в полдень первого января — Иванушка, кроме того, еще решил, что он не просто витязь, а витязь потерявшийся.
Понимая всю серьезность предпринимаемого шага, царевич чрезвычайно ответственно отнесся к вопросу ориентации на незнакомой местности. Он не забывал отсчитывать кварталы, запоминать повороты, отмечать про себя вывески, фонтаны и прочие достопримечательности, от которых разбегались глаза и захватывало дух, обращать внимание на форму и цвет булыжников на мостовой под ногами, но вот поди-ка же! — когда пришла пора поворачивать обратно, этого самого «обратно» он и не нашел.
Были на месте и арки, и колонны, и великое разнообразие иных моментально западающих в память ориентиров, но это были ДРУГИЕ арки и ДРУГИЕ колонны, которых — Иван «Приключениями лукоморских витязей» поклясться мог бы! — еще минуту назад на этом самом месте не было!.. ДРУГИЕ повороты вели на ДРУГИЕ улицы, и ДРУГИЕ вывески зазывали-заманивали невидимых клиентов в загадочные лавки и непонятные мастерские…
Несколько раз Иван, набравшись смелости, наугад открывал незапертые двери, и изумленному взору его открывались то сыплющая искрами драгоценных камней ледяная пещера, то прохладный сад с белыми мраморными скамьями у журчащих ручьев, то зловонный каземат, в котором что-то кишело и скреблось в промозглом мраке, то безжизненный стальной лабиринт с раскаленными решетками над бездной вместо пола…
В принципе, хотя бы в сад можно было бы и заглянуть для подробного осмотра, но задумчиво извивающиеся черные листья невиданных растений (ой, растений ли?.. и листья ли?..) на фоне ядовито-лимонного неподвижного неба как-то быстро отбили у царевича желание встретиться с такой матерью-природой наедине.
Осторожно прикрыв очередную дверь, за которой остались сиреневые волны неведомого океана и розовые птицы на фоне бирюзового не то заката, не то восхода, Иванушка почувствовал, что в районе желудка у него медленно зарождается холодная пустота ужаса.
Или он сошел с ума, или заблудился.
В безгранично-волшебном городе.
В равнодушном, изменчивом, издевательски-безлюдном… или безджинном? чужом городе.
Интересно, что лучше?..
Зато теперь ему будет, что рассказать Сергию.
И всем остальным тоже.
Ха-ха.
Что бы сделал сейчас королевич Елисей?
А Волк?
Иванушка безнадежно вздохнул.
Он готов был спорить с кем угодно и на что угодно, хоть на свое спасение из этого безумного города, что такой ерунды с отроком Сергием-то уж никогда и ни при каких обстоятельствах бы не приключилось.
Он не заблудился бы на постоянно меняющихся улицах просто потому, что он не вышел бы из дома джина.
А не вышел бы из дома джина он потому, что он туда просто бы и не попал.
Он никогда бы не согласился поменяться местами с Шарадом, он не поддался бы на сентиментальную историю о безответной любви, он не свалился бы от лихорадки просто потому, что с ним не могло это произойти по определению!
Только с недотепой и растяпой Иваном, царевичем Лукоморским…
Как хорошо быть отроком Сергием!..
И как ужасно — Иваном-дураком…
Сколько раз называл он меня так… И, наверное, в этом есть изрядная доля истины…
И даже, ох, боюсь, не доля…
Удрученный царевич снова расстроено вздохнул, и на этот раз ему показалось, что весь город горестно охнул, содрогнувшись всеми своими фантастическими переулками, домами и парками, сочувствуя ему.
Впрочем, виновато оглядевшись, Иванушка убедился, что все вокруг осталось, как было — то есть, как не было — еще три минуты назад.
