Прибалтика. Почему они не любят Бронзового солдата? - Юрий Емельянов

В статье говорилось об исторических условиях, в которых был подписан договор и которые неизбежно превращали Прибалтику в поле боя между гитлеровской Германией и Советской страной. Рассказывалось и о том, что принесла германская оккупация прибалтийским республикам.

В заключение был поставлен вопрос: «Что означает теперь для нас признание договора незаконным?» Ответ гласил: «Такой пересмотр ставит под вопрос законный характер существующих границ СССР. Если рассматривать изменения в советской западной Государственной границе после 23 августа 1939 года как следствие незаконного договора, то автоматически результатом отказа от договора 1939 года должно быть восстановление советской западной границы на момент 23 августа 1939 года. Это будет означать утрату советского суверенитета над тремя прибалтийскими республиками, западными областями Украины и Белоруссии, Северной Буковины и Молдавии, северной частью Ленинградской области…» Признание договора 1939 года незаконным, указывалось в статье, «позволяет поставить под сомнение законность пребывания на землях Прибалтики и других западных территориях миллионов советских граждан, переселившихся туда после 1939 года…придать более благообразную морально-политическую окраску… дискриминационным мерам» против «некоренного» населения.

В ту пору такие перспективы многим казались неправдоподобными. Однако позиция автора получила поддержку в руководстве парторганизаций Москвы и Ленинграда. Руководство Ленинградского обкома КПСС пригласило меня в Ленинград, чтобы выступить 22–23 августа 1989 года, в том числе на активе обкома. В ходе выступлений в Ленинграде я убедился, что не только в обкоме, но и в массовых аудиториях советские люди поддерживали призывы к решительным действиям против национал-сепаратистов.

Еще до публикации этой статьи соответствующая записка, подготовленная мной, была направлена руководству Московского горкома КПСС. Мне говорили, что в конечном счете моя записка была переправлена и центральному руководству КПСС, где с ней ознакомились и положительно оценили. (Кто ознакомился и оценил записку положительно, я так и не узнал.)

Совершенно очевидно, что в это время многие советские люди осознали угрозу использования событий полувековой давности для развала СССР. Однако в тогдашней обстановке страх прослыть ретроградом, а уж тем более сталинистом терроризировал значительную часть советской интеллигенции, в том числе и тех, кто был хорошо осведомлен о договоре 1939 года и его последствиях. Эти противоречия отразились, в частности, в дискуссии на заседании «круглого стола» в «Правде», материалы которой были опубликованы в этой газете 11 августа 1989 года. С одной стороны, как подчеркивал один из участников дискуссии Л.А. Безыменский, они стремились воздержаться от конъюнктурных попыток заменить знак «плюс» знаком «минус» в оценках действий советской дипломатии 1939 года. С другой стороны, многие участники дискуссии постоянно напоминали о необходимости осудить «сталинизм» и поэтому утверждали, как заявлял Безыменский, что «многое оказалось извращенным в 1939 году».

С одной стороны, все участники дискуссии признали, что «советско-германский договор о ненападении нельзя рассматривать как изолированное явление, как голый факт в отрыве от событий, которые тогда происходили в мире». Было признано, что «договор о ненападении — совершенно нормальное явление». Было отмечено, что достигнутые в результате подписания договора и секретных протоколов советско-германские соглашения «ставили предел распространению фашистской экспансии в Восточной Европе, а следовательно, их можно рассматривать как направленные не против, а в защиту Литвы, Латвии и Эстонии» (выступление Чрезвычайного и Полномочного Посла СССР Ф.Н. Ковалева). При этом Ковалев решительно осуждал попытки некоторых его коллег «осудить» договоры 1939 года.

С другой стороны, доктор юридических наук P.A. Мюллерсон и кандидат исторических наук A.C. Орлов требовали осуждения договора от 28 сентября 1939 года. При этом Мюллерсон подчеркивал, что «секретные протоколы затрагивали интересы суверенных государств — Польши, Латвии, Литвы, Эстонии, Финляндии. Такие протоколы, будь они секретными или нет, являются неправомочными».

Нечеткость позиции советских историков контрастировала с однозначным и яростным протестом против договоров 1939 года в Прибалтике. По мере приближения 50-летия подписания «пакта Молотова — Риббентропа» в Прибалтике развертывалась кампания, в ходе которой осуждение договора 1939 года использовалось в качестве основного лозунга для выхода трех республик из СССР. 22 августа 1989 комиссия Верховного Совета Литовской ССР объявила советско-германские договоры 1939 года незаконными. Заодно были объявлены незаконными Декларация народного сейма Литвы о вступлении ее в состав СССР от 21 июля 1940 года и Закон СССР о принятии Литовской ССР от 3 августа 1940 года.

В это время руководство оппозиционных движений открыто устанавливало связи с эмигрантскими кругами, в том числе и с бывшими пособниками гитлеровцев. В развитии этих связей принимали участие и представители руководства компартий Прибалтики. Свидетельством тому стало заявление, подписанное в Швеции 6 августа 1989 года представителями «Саюдиса» (В. Ландсбергис, К. Мотека, А. Бурачас, И. Кудаба), председателем «Лиги свободы Литвы» А. Терляцкасом, заведующим идеологическим отделом ЦК КП Литвы Ю. Палецкисом и бывшим нацистским коллаборационистом председателем Верховного комитета по освобождению Литвы К. Бобялисом. Это заявление гласило: «Заслушав сообщения о современном политическом, экономическом и социальном положении оккупированной Советами Литвы, о проблемах культуры, образования и воспитания молодежи, а также о роли церкви в процессе возрождения нации и обменявшись с участниками… мыслями о возможных путях и способах решения этих проблем, согласились: жизненная цель литовцев всего мира — восстановление независимого литовского государства!»

Блокирование с гитлеровцами отражало переход литовских националистов в «Саюдисе» и ряда руководителей компартии на откровенно шовинистические позиции. Все беды Литвы, уверяли руководители «Саюдиса», вызваны русскими. Как утверждал В.В. Ландсбергис в своем интервью «Вашингтон пост» от 20 августа 1989 года, «русский народ в течение многих лет и даже веков был проникнут идеями мессианской роли России». Эти идеи, очевидно, мешали русскому народу правильно видеть свои реальные возможности и считаться с интересами других народов. Литовцы попали под иго державы, деспотической по своей природе, заявлял 28 июня член совета сейма «Саюдиса» Б.К. Гензялис, ибо «дорогой деспотизма Россия шагает со времен Калиты».

В 1989 году журнал «Пяргале» писал, что «воспоминания русских о войне — лишь свидетельство того, что им больше нечем гордиться». Характерными чертами русского народа, по мнению этого журнала, является его низкий интеллект и примитивность душевного устройства. Журнал радовался, что наконец вынесен «обвинительный акт против русского тупоумия, лени, близорукости, равнодушия и многих черт национального характера».

Один из лидеров «Саюдиса» — Озолас писал в газете «Волна возрождения» от 9 августа: «В братских республиках говорить об этом (как и о многом другом, что касается старшего брата) запрещается. За границей — нельзя: было бы невежливо — о госте говорят только положительно. Вот и танцуют народные ансамбли, и поют счастливые частушки, и показывают «новейшие успехи», и никто им не скажет, что все, что они показывают, — это ужас, жуть. А ведь и на Западе, и на Востоке миллионы это понимают, интересуются, как интересуются танцем и пением гориллы». Такова, по мнению P.A. Озоласа, «мировая норма оценки русского искусства».

Атака на русских не ограничивалась грубой бранью. Скрытая дискриминация нелитовского населения, которая всегда существовала в Литве и о которой еще в 1959 году было известно Н.С. Хрущеву, теперь приняла вопиющие масштабы. Выпускники русских школ в Литве оказались лишены возможности поступать в высшие учебные заведения, так как от них требовали знаний в том объеме, который предоставляют лишь литовские школы (прежде всего идеальное владение литовским языком). В ПТУ по той же причине нелитовцы могли стать лишь каменщиками, сантехниками, трубогнутщиками. Если же выпускник желал получить профессию за пределами литовского города, он терял местную прописку, для возобновления которой ему требовалось заплатить 18 тысяч рублей. Это напоминало порядки на Юге США, установленные расистами для негритянского населения и существовавшие там до начала борьбы против сегрегации в середине 60-х годов XX века.

Очевидно, подражая западным стандартам, национал-сепаратисты старались вести себя так, как, по их представлениям, поступают «передовые» люди Запада по отношению к «отсталым» народам. Так проявлялась вульгарная спесь, типичная для выскочек. В насаждении же расистских порядков сказывалось и влияние нацистского духовного наследия времен оккупации.