ДРАКОНЫ СЕВЕРА - Алексей Фирсов

— Жасс, веди резервную тысячу пехоты на левый фланг!

Я пришпорил коня и помчался на левый фланг.

Майлз Гринвуд, оскалившись, обернулся ко мне.

— Прикажите, государь, и мы их сомнем!

— У тебя только две сотни латников и две сотни оруженосцев против нескольких тысяч пехоты! Отведи людей за арбалетчиков на сто шагов! Быстрее!

Он отсалютовал мне мечом и поскакал вдоль строя, выкрикивая команды. Разворачивая коней, латники двумя потоками потекли мимо меня назад. Парни были явно недовольны моим приказом.

Арбалетчики выстроились в две шеренги и, выставив перед собой щиты, взводили арбалеты.

— Стрельба по команде! — Прокричал я, приближаясь к их строю. — Сначала стреляет первая шеренга, а потом вторая!

Пехота короля Руперта бежала трусцой. Впереди алебардисты в синих бригантинах и в шлемах-саладах без забрала, следом мечники с круглыми темными щитами без гербов. Они почему‑то не пустили вперед стрелков… Редкими вкраплениями в этой волне конные офицеры и знаменосцы.

С двухсот шагов мои парни открыли стрельбу.

Первая шеренга, потом вторая, потом первая и опять вторая.

В течение минуты полторы тысячи стрел обрушились на атакующих.

Воины падали, пронзенные стрелами, бегущие следом спотыкались и падали, а потом, вставая, попадали под следующий залп. Крики раненых, проклятия, звон железа.

Я оглянулся. Жасса с пехотной тысячей не было видно. А ведь самое время контратаковать. Пехота врага приведена в смятение, находится в беспорядке.

Справа горцы рубились с рыцарями, и весь строй квадратов смешался. Лес колышущихся копий над массой убивающих друг друга людей…

— Я атакую, государь?

Нетерпеливый Гринвуд был рядом.

— Атакуй, Майлз, да поможет тебе Бог!

Огибая стреляющих уже вразнобой арбалетчиков, мои латники потоком хлынули вперед на пехоту противника. Ах, как я хотел быть с ними в одном строю и опустить меч на головы врагов!

Бум–м! Бум–м! — выстрелы бомбард глухо донеслись со стороны лагеря.

Арбалетчики перестали стрелять, чтобы не задеть латников, и переводили дух. Я обернулся. Жасса так и не было видно, колонна пехоты не появилась из‑за лагерного вала.

— Гвен, пошли кого нибудь к Жассу! В чем там задержка?!

С телохранителями и пажами я ехал шагом вперед. Дуган следовал за мной со знаменем в руке. Над моей головой реял золотой дракон.

Тела мертвых. Стонушие и пытающиеся ползти или подняться раненые. За нами шли арбалетчики, повесив щиты на шею и добивали раненых врагов короткими мечами.

— Пощады! О господи! Пощады!

Раненые враги тянули ко мне руки. Умоляющие глаза, искаженные от боли лица…

Гринвуд преследовал и рубил бегущую пехоту. За спинами моих людей не должны оставаться недобитые враги… Я стиснул зубы и ехал вперед, не глядя по сторонам.

— Пощады!

Отбросив пехоту, Гринвуд повернул латников вправо и обрушился с тыла и фланга на рыцарскую конницу. Это был конец!

Уцелели те рыцари, которых латники Гринвуда взяли в плен. Горская пехота в плен никого не брала.

Причина отсутствия Жасса выяснилась быстро.

Пока рыцари атаковали нас вдоль дороги, крупный отряд пехоты, около двух тысяч, включая лучников, выйдя из ворот, набросился на позиции бомбард. Жасс, оказавшийся там именно в тот момент, возглавил оборону позиций, и тысяча горской пехоты была брошена навстречу врагу.

Уэсли снова проявил себя и пальнул из двух бомбард по приближающимся пехотинцам короля, только уже не серебром, а нарубленными загодя в полевой кузне железками.

Замешкавшихся нападающих, оторопевших от такой встречи, взяли на пики подоспевшие горцы. Атака была отбита.

В наступающих сумерках по полю битвы бродили мои люди и грабили убитых. Две роты арбалетчиков собирали брошенное оружие на повозки и тоже не терялись. Латники Гринвуда привели в лагерь пленных рыцарей и теперь с веселой перебранкой освобождали их от лат и кошельков.

Я вернулся в лагерь в объятия счастливой Бернадетты.

Она обняла меня за шею под взглядами моих горцев и поцеловала в губы. Для этого ей пришлось вставать на цыпочки.

— Ты победил, Грегори!

— Да, сегодня я убил несколько тысяч людей, даже не обнажив свой меч!

— Идем в дом, я приказала подготовить воду для купания, и ужин скоро подоспеет!

Я высвободился из ее рук, осторожно, но решительно.

— Я должен посмотреть своих раненых.

— Ты будешь их лечить? Я иду с тобой!

— Кровавые зрелища искалеченных людей не для дам!

— Попробуй мне запретить!

Оба моих лекаря, ученики корнхоллского врача мэтра Мюррея — Калум и Эвандер, трудились, не покладая рук. Сшивая раны и вправляя сломанные кости, забрызганные чужой кровью, они, словно мясники или палачи, смело и быстро копались в телах несчастных, каждый на своем походном столе, при свете трескучих факелов.

Этот угол нашего лагеря превратился в огромный лазарет.

Цена победы была передо мной — несколько десятков мучающихся людей, вопящих и стонущих.

— Где те, кто совсем плох?

Эвандер закончил шить чье‑то распоротое бедро и небрежно указал направо. К нему, уже на плаще, на этот страшный окровавленный стол тащили следующего беднягу.

Я двинулся в указанном направлении.

— О, боже… — подобрав подол платья, за мной шла Бернадетта, прикрыв платком рот и распахнув глаза. — Это ужасно…

Два десятка тел, на плащах. Они не кричат, у них нет сил… Они лежат и умирают. Некоторые стонут еле слышно, другие в забытьи.

Первый — рослый сильный горец с разбитой головой. Его аура тускла, душа уже улетела от него…

Второй — тоже горец, с обломком пики в животе. Он обильно потеет, глаза лихорадочно блестят. Он в сознании, облизывая губы, просит воды. Потные волосы прилипли ко лбу.

— О, боже, Грегори, ну дайте же ему воды! — кричит в истерике Бернадетта.

— Гвен, уведи леди!

— Государь… спасите меня… — шепчет раненый.

Я опустился на колени рядом и раздвигаю тряпки от раны. Потрогал обломок копья. Раненый не реагировал. Похоже, копье вонзилось в позвоночник, и теперь нижняя часть тела бедняги парализована и не ощущает боли.

— Я извлеку эту штуку, потерпи…

Своим кинжалом я надрезаю вспухшую кожу у самого копья. Киваю телохранителям. Трое парней удерживают раненого, и я начинаю расшатывать копье обеими руками. Мерзкий хруст сломанных костей, и наконец вынимаю из живота окровавленный наконечник и отбрасываю в сторону. Ладони на рану. Закрываю глаза. Пальцы колет иглами. Кисти рук леденеют, начинает мерзнуть спина.