Стальные гробы. Немецкие подводные лодки: секретные операции 1941-1945 гг. - Вернер Герберт

— Докладывал, но не интересовался подсчетами.

— Означает ли это, что вы снимаете с себя ответственность за содеянное?

— Сэр, я выполнял свой долг.

— Хорошо, не будем это обсуждать. Но мы потрепали вас достаточно крепко, не правда ли?

— Возможно, в живых осталось не больше двадцати командиров подлодок. Кроме меня, только два-три из них провоевали почти всю войну.

— Вы были членом нацистской партии?

— Нет.

— Были членом гитлерюгенда?

— Нет.

— Были ли вы членом каких-либо других партийных организаций?

— Нет.

— Вздор, вы, немцы, все так отвечаете. Вы должны были входить хотя бы в одну организацию. Как иначе вы могли стать офицером и особенно командиром подлодки? Ладно уж, признайтесь, что были хотя бы членом гитлерюгенда.

— К сожалению, должен вас разочаровать. Вы дезинформированы. Флот не рекрутировал офицеров из гитлерюгенда, и членство в партии не было необходимой предпосылкой для службы. Мы должны были отвечать тем же требованиям, что и ваши рекруты во флотскую службу.

— Я слышал другое. Должен предупредить, что вам следует говорить только правду. Ложные показания повлекут за собой тяжелые последствия. Вам лучше признать свое членство в партии, чтобы избежать неприятностей. Мы захватили партийные списки, поэтому легко установим истину.

— Таковы факты, мне нечего добавить.

Инквизитор прервал свой допрос и заглянул в объемистую книгу — список лиц, находившихся в розыске. Ничего не обнаружив, он спросил, как мне удалось выжить, и, кажется, был поражен, когда я рассказал ему некоторые эпизоды своего спасения в безнадежных ситуациях. В конце концов он проштамповал мои сопроводительные документы и вручил их с дежурной улыбкой:

— Берегите. Без этих документов вы окажетесь за колючей проволокой. Удачи, капитан.

В тот же день после полудня я уже опирался на поручни старого угрюмого транспорта, направлявшегося в Германию. Несколько тысяч уволенных со службы людей стопились на палубе и наблюдали, как исчезает вдали норвежский берег. В этой толпе не слышалось ни смеха, ни всплесков веселья — только тягостное молчание. На следующее утро, 26 июля, мы снова вышли скопом на палубу. Наше судно вошло в широкую дельту реки Везер. После этого два буксира притащили его к пирсу Бременхафена. Мы молчали и тогда, когда снова вступили на землю Германии. Тотчас нас окружили американские солдаты и собрали документы. Нас погрузили в грузовики и отвезли в лагерь на окраине города. Там подвергли санобработке и накормили. Мы с Фредом разделили на двоих банку сардин и несколько штук сухого печенья, которое сохранилось еще с отъезда из Норвегии. Затем завернулись в одеяла и заснули под ночными звездами.

На рассвете 27 июля около трех тысяч человек были посажены в товарный поезд, отправлявшийся во Франкфурт, где нас должны были освободить. Это была медленная, долгая и унылая поездка. Мы проезжали пшеничные поля, ждавшие уборки, придорожные станции и переезды, охранявшиеся американскими солдатами, автомагистрали, забитые колоннами бронетехники союзников, и горы строительного мусора, которые когда-то были прекрасными городами. Мы прибыли во Франкфурт на второй день после полудня. Когда поезд петлял по пригородам и затем по Шаумайнкаю, расположенному вдоль Майна, я с горечью обнаружил, что родной город разрушен до неузнаваемости. Он стал местом дислокации американского гарнизона.

Поезд остановился у набережной близ когда-то цветущего Ницца-парка. Я спросил у охраны, в чем причина остановки. Мне ответили, что нам придется оставаться в открытых платформах для скота, пока не доедем до Хёхста, города к западу от Франкфурта.

Наконец поезд покинул Франкфурт. Мы въехали в Хёхст и поехали дальше на запад без остановки. Было ощущение, что американцы надули нас, и я подумывал о том, чтобы спрыгнуть с поезда. Но прежде чем я смог осуществить свое намерение, поезд остановился на закате в долине Рейна. Несколько ружейных выстрелов, большая суматоха, и поезд окружили французские солдаты. Кто-то из них бегло на немецком с французским акцентом объявил через мегафон:

— Опустите головы. Это французская армия. Будем стрелять при малейшем признаке неповиновения. Сохраняйте спокойствие и подчиняйтесь приказам.

Всеобщее замешательство. Я понял теперь, что свобода была всего лишь иллюзией, а в действительности нас ожидает плен за колючей проволокой. Мы ругались и жаловались, что передача нас французам была незаконной. Однако никто и не собирался выслушивать наши жалобы и обиды. В эту ночь никто не спал. Мы сидели в товарных вагонах под светом автомобильных фар и грозными дулами ружей. Волков отдали на попечение стада.

29 июля в 05.00 нас разбудили звуки «Марсельезы», за которым последовал приказ, произнесенный звонким эльзасским голосом:

— Немедленно освободить вагоны. Построиться на берегу реки. Не пытайтесь убежать — это будет ваша роковая ошибка.

Около трех тысяч немцев спешились и выстроились согласно приказу. Нас повели по раскачивавшемуся понтонному мосту через Рейн во французскую зону оккупации. Вскоре мы удостоились увидеть трагикомическое зрелище. Когда взошло солнце, его лучи отражались бликами на величественном памятнике победы, установленном на вершине горы Нидервальд. В то же время Рейн отрезал нам путь назад в относительно безопасную британскую зону оккупации, сотни из нас туда никогда не вернутся.

Мы продолжали свой марш по утренней жаре, подгоняемые криками и жестикуляцией французских солдат. Когда пленные притащились к лагерю строгого режима Дитершайм, то все были обессилены. Под аркой, украшенной орнаментом, мимо нас прогромыхал фургон с раздетыми истощенными трупами, который тащила упряжка лошадей. Солдаты со сверкающими на солнце штыками, примкнутыми к ружьям, отделили офицеров от рядовых и впихнули нас в огромную клетку, уже заполненную немецкими военнопленными. Наши соотечественники, полураздетые и грязные, выглядели ходячими скелетами. Они обросли длинными, спутавшимися волосами и бородами. Их задубевшая коричневая кожа потрескалась от недоедания. Месяцами они жили под открытым небом и спали в земляных норах, подверженные воздействию всех стихий. Любой дождь превращал эту голую землю в море грязи и хоронил людей в могилах, которые они вырыли своими руками.

Мы с Фредом выбрали свободную нору и зарыли в пыль свои немногие пожитки. Игривые марокканские солдаты беспрерывно швыряли ручные гранаты и стреляли из ружей в свое удовольствие. Вскоре после полудня на телеге привезли жестяные банки с едой. Формально это была первая кормежка после того, как мы отведали в Норвегии тушеную баранину с луком и картошкой. Предполагалось, что в банках был суп, но выглядел он как помои от мытья посуды. Я сказал Фреду, что не собираюсь превращаться здесь в очередной скелет и попытаюсь бежать отсюда этой же ночью.