Полное собрание сочинений и письма. Письма в 12 томах - Антон Чехов

{03051}

По-моему, лучше написать две новые пьесы, чем один раз уступить. Это покойнее, выгоднее и легче. Не торопитесь, голубушка... Я сделаюсь популярным водевилистом? Эка, хватили! Если во всю свою жизнь я с грехом пополам нацарапаю с десяток сценических безделиц, то и на том спасибо. Для сцены у меня нет любви. "Силу гипнотизма" я напишу летом - теперь не хочется. В этот сезон напишу один водевильчик и на этом успокоюсь до лета. Разве это труд? Разве тут страсть? Видаюсь с Тихоновым. Он советует послать "Медведя" в Александринку. Все наши здравствуют и шлют Вам свой поклон. Будьте здоровы и не хандрите. Ваш Antoine.

518. Е. А. СЫСОЕВОЙ 2 ноября 1888 г. Москва. 2 ноябрь. Уважаемая Екатерина Алексеевна! Простите, что я запаздываю ответом на Ваше письмо. В последнее время у меня было много нелитературных хлопот, так что всё, имеющее отношение к литературе, пришлось отложить недели на две. Я не сдержал свое обещание - не прислал в "Родник" рассказ - по причинам, от меня не зависящим. Как мне ни грустно сознаться, но я сознаюсь: моя голова отяжелела и бедна сюжетами. За полгода я никак не мог придумать подходящего сюжета, а давать в детский журнал обычную поденщину, дебютировать с этого, мне не хотелось и не хочется. Говорю это искренно и уверяю Вас, что о нежелании моем работать у Вас не может быть и речи. Всё лето я путешествовал, теперь спешу отработать авансы. Когда я почувствую себя свободным от долгов - их немного,- я стану придумывать сюжет для "Родника", теперь же прошу у Вас прощения и снисхождения. Почтение г. Альмедингену. Уважающий А. Чехов.

{03052}

519. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ 3 ноября 1888 г. Москва. 3 ноября. Дорогой Алексей Николаевич, спешу уведомить Вас, что рассказ для Гаршинского сборника уже начат (1/4 сделана) и что я не теряю надежды участвовать в сборнике. Я прошу убедительно, если можно, дать мне одну неделю сроку. Как только рассказ будет готов, я дам Вам знать телеграммой и успокою Вас. Прошу отсрочки и снисхождения не из лености. И нахожусь в угнетенном состоянии. Одна маленькая семейная неурядица, о которой сообщу при свидании, и безденежье, которое одолевает меня с сентября по сие время, овладели всем моим существом, и я совершенно неспособен быть покойным и работать. На душе скверно, в кармане ни гроша, долгов гибель... Подписчики для сборника будут. Отчего Вы не рекламируете его? Даже в последнем номере "Северного вестника" нет объявления. Баранцевич требует для своего сборника рассказ. Он выпустит, вероятно, одновременно с вами. Если для объявления о сборнике Вам понадобится название моего рассказа, то вот оно: "Припадок". Описываю Соболев пер(еулок) с домами терпимости, но осторожно, не ковыряя грязи и не употребляя сильных выражений. За статью Мережковского спасибо. О ней буду писать Вам особо. Где Короленко? Что он? Как? Что пишет? Сейчас иду на открытие Общества искусства и литературы. Будет бал. Мой "Медведь" прошел у Корша шумно. А опечаток в моих "Именинах" видимо-невидимо... Как дела в "Сев(ерном) вестн(ике)"? Держитесь! Почтение всем Вашим и Жоржу Линтвареву. Ваш А. Чехов.

{03053}

520. А. С. СУВОРИНУ 3 ноября 1888 г. Москва. 3 ноябрь. Здравствуйте, Алексей Сергеевич! Сейчас облекаюсь во фрачную пару, чтобы ехать на открытие Общества искусств и литературы, куда я приглашен в качестве гостя. Будет форменный бал. Какие цели и средства у этого общества, кто там членом и проч.- я не знаю. Знаю только, что во главе его стоит Федотов, автор многих пьес. Членом меня не избрали, чему я очень рад, так как взносить 25 руб. членских за право скучать - очень не хочется. Если будет что-нибудь интересное или смешное, то напишу Вам; Ленский будет читать мои рассказы. В "Сев(ерном) вестнике" (ноябрь) есть статья поэта Мережковского о моей особе. Статья длинная. Рекомендую Вашему вниманию ее конец. Он характерен. Мережковский еще очень молод, студент, чуть ли не естественник. Кто усвоил себе мудрость научного метода и кто поэтому умеет мыслить научно, тот переживает немало очаровательных искушений. Архимеду хотелось перевернуть землю, а нынешним горячим головам хочется обнять научно необъятное, хочется найти физические законы творчества, уловить общий закон и формулы, по которым художник, чувствуя их инстинктивно, творит музыкальные пьесы, пейзажи, романы и проч. Формулы эти в природе, вероятно, существуют. Мы знаем, что в природе есть а, б, в, г, до, ре, ми, фа, соль, ость кривая, прямая, круг, квадрат, зеленый цвет, красный, синий..., знаем, что всё это в известном сочетании дает мелодию, или стихи, или картину, подобно тому как простые химические тела в известном сочетании дают дерево, или камень, или море, по нам только известно, что сочетание есть, по порядок этого сочетания скрыт от нас. Кто владеет научным методом, тот чует душой, что у музыкальной пьесы и у дерева есть нечто общее, что та и другое создаются по одинаково правильным, простым законам. Отсюда вопрос: какие же это законы? Отсюда искушение - написать физиологию творчества (Боборыкин), а у более молодых и робких - ссылаться на науку и на законы природы (Мережковский). Физиология творчества, вероятно, существует

{03054}

в природе, но мечты о ней следует оборвать в самом начале. Если критики станут на научную почву, то добра от этого не будет: потеряют десяток лет, напишут много балласта, запутают еще больше вопрос - и только. Научно мыслить везде хорошо, но беда в том, что научное мышление о творчестве в конце концов волей-неволей будет сведено на погоню за "клеточками", или "центрами", заведующими творческой способностью, а потом какой-нибудь тупой немец откроет эти клеточки где-нибудь в височной доле мозга, другой не согласится с ним, третий немец согласится, а русский пробежит статью о клеточках и закатит реферат в "Сев(ерном) вестн(ике)", "Вестник Европы" начнет разбирать этот реферат, и в русском воздухе года три будет висеть вздорное поветрие, которое даст тупицам заработок и популярность, а в умных людях поселит одно только раздражение. Для тех, кого томит научный метод, кому бог дал редкий талант научно мыслить, по моему мнению, есть единственный выход - философия творчества. Можно собрать в кучу всё лучшее, созданное художниками во все века, и, пользуясь научным методом, уловить то общее, что делает их похожими друг на друга и что обусловливает их ценность. Это общее и будет законом. У произведений, которые зовутся бессмертными, общего очень много; если из каждого из них выкинуть это общее, то произведение утеряет свою цену и прелесть. Значит, это общее необходимо и составляет conditio sine qua non всякого произведения, претендующего на бессмертие. Для молодежи полезнее писать критику, чем стихи. Мережковский пишет гладко и молодо, но на каждой странице он трусит, делает оговорки и идет на уступки - это признак, что он сам не уяснил себе вопроса... Меня величает он поэтом, мои рассказы - новеллами, моих героев - неудачниками, значит, дует в рутину. Пора бы бросить неудачников, лишних людей и проч. и придумать что-нибудь свое. Мережк(овский) моего монаха, сочинителя акафистов, называет неудачником. Какой же это неудачник? Дай бог всякому так пожить: и в бога верил, и сыт был, и сочинять умел... Делить

{03055}

людей на удачников и на неудачников - значит смотреть на человеческую природу с узкой, предвзятой точки зрения... Удачник Вы или нет? А я? А Наполеон? Ваш Василий? Где тут критерий? Надо быть богом, чтобы уметь отличать удачников от неудачников и не ошибаться... Иду на бал. Вернулся я с бала. Цель общества - "единение". Один ученый немец приучил кошку, мышь, кобчика и воробья есть из одной тарелки. У этого немца была система, а у общества никакой. Скучища смертная. Все слонялись по комнатам и делали вид, что им не скучно. Какая-то барышня пела, Ленский читал мой рассказ (причем один из слушателей сказал: "Довольно слабый рассказ!", а Левинскнй имел глупость и жестокость перебить его словами: "А вот и сам автор! Позвольте вам представить", и слушатель провалился сквозь землю от конфуза), танцевали, ели плохой ужин, были обсчитаны лакеями... Если актеры, художники и литераторы в самом деле составляют лучшую часть общества, то жаль. Хорошо должно быть общество, если его лучшая часть так бедна красками, желаниями, намерениями, так бедна вкусом, красивыми женщинами, инициативой... Поставили в передней японское чучело, ткнули в угол китайский зонт, повесили на перила лестницы ковер и думают, что это художественно. Китайский зонт есть, а газет нет. Если художник в убранстве своей квартиры не идет дальше музейного чучела с алебардой, щитов и вееров на стенах, если всё это не случайно, а прочувствовано и подчеркнуто, то это не художник, а священнодействующая обезьяна. Получил сегодня от Лейкина письмо. Пишет, что был у Вас. Это добродушный и безвредный человек, но буржуа до мозга костей. Он если приходит куда или говорит что-нибудь, то непременно с задней мыслью. Каждое свое слово он говорит строго обдуманно и каждое ваше слово, как бы оно ни было случайно сказано, мотает себе на ус в полной уверенности, что ему, Лейкину, это так нужно, иначе книги его не пойдут, враги восторжествуют, друзья покинут, кредитка прогонит... Лисица каждую минуту боится за свою шкуру, так и он. Тонкий дипломат! Если говорит обо мне, то это значит, что он хочет бросить камешек в огород "нигилистов", которые меня испортили (Михайловский), и брата