Открытый научный семинар:Феномен человека в его эволюции и динамике. 2005-2011 - Сергей Хоружий

С другой стороны, задачи описания такой зависимости для разных сфер явлений не могут не обладать и каким-то сходством; в их решении неизбежно существуют общие элементы, общие приемы, методики. Их удается выделить, и благодаря этому пути решения проблемы антропологической локализации оказываются достаточно обозримыми. Прежде всего, мы замечаем, что во множестве всевозможных антропологических проявлений и всевозможных отношений, связей меж ними существуют определенные основные, типичные взаимосвязи. Антропологические проявления объединяются и организуются в антропологические практики — и между такими практиками возникают разнообразные связи, взаимовлияния, отношения подчиненности, согласованности или наоборот, несовместимости. Скажем, если человек культивирует одну практику или род практик, то он наверняка будет культивировать и некоторую другую; заведомо не будет культивировать некоторую третью; и т. д. Выявляя, классифицируя взаимосвязи между антропологическими практиками, мы создаем понятийный инструментарий, который полезен и для нашей проблемы антропологической локализации, и для многих других проблем. Это деятельность вполне прагматическая, а не схоластическая, хотя раньше ей отчего-то не занимались. Описать репертуар взаимосвязей между антропологическими практиками — так задача не ставилась в науках о человеке. А зря не ставилась. Это полезный угол зрения.

В синергийной антропологии некоторые самые общие отношения уже выделены и закреплены терминами. Прежде всего, я выделяю ведущие и примыкающие к ведущим антропологические практики. Примыкающая практика — такая практика, которая ориентируется на какую-то другую, т. е. заимствует какие-то ее элементы. Например, могут заимствоваться цели, ценности, задачи и установки, элементы структуры, паттерны действия, поведения — все что угодно может заимствовать одна практика от другой. Заимствуя, она становится примыкающей к этой практике, а та, в свою очередь, оказывается ведущей для нее. Как скажет математик, на множестве практик определены разнообразные отношения, и отношение примыкания — самое общее и распространенное среди них. Скажем, в средневековом обществе доминирующую роль не только в антропологических, но и в социальных практиках играло стержневое отношение человек — Бог. Это значит, что в этой антропологической и социальной формации как антропологические практики, так и социальные практики в массе своей являлись примыкающими по отношению к той базовой практике, где специально культивировалось богочеловеческое отношение. Это — простейший пример, каждый без труда приведет много других.

Есть и другие типовые отношения, но уже это первое доставляет реальное подспорье для установления связи с предельными проявлениями. Как я не раз говорил, основные практики, принадлежащие непосредственно Границе, практики отнюдь не массовые. В полной и чистой форме, с всецелою погруженностью, осуществлять определенное отношение к Границе — дело редкое и весьма индивидуальное, не для масс. Но вот влияние этих практик — оно уже почти безгранично, оно проникает собой всю антропологическую реальность, ибо именно они конституируют те структуры личности и идентичности, что в этой реальности воплощаются. А осуществляется, распространяется это влияние, прежде всего, через примыкающие практики. Вот их уже великое множество; вокруг чистых, радикальных предельных практик всегда возникает целая примыкающая среда, в которой действует их излучение, влияние. Такова фактура антропологической реальности: предельные практики как топосы с высоким зарядом влияния, и вокруг каждого топоса — масса разных и по-разному примыкающих практик, которая и заполняет, по преимуществу, эту реальность. — Возвращаясь же к нашей проблеме локализации, мы теперь понимаем, что в нужной нам области антропологических проявлений, или в близости от нее, с большой вероятностью можно будет найти некоторые практики, примыкающие к той или другой топике Границы. Соответственно, мы сможем установить с должной конкретностью, прописать связь с этими примыкающими практиками — а затем, через их посредство, и с Границей. Т. о., для решения проблемы антропологической локализации намечается некоторая общая методика, хотя доля конкретной работы, специфичной для данного «переплавляемого» дискурса, останется все равно решающей.

В итоге локализации, избранный гуманитарный дискурс получает привязку к определенной топике Антропологической Границы. Тем самым, этот дискурс введен в орбиту синергийной антропологии, получил связь с ее концептами, и может производиться его «синергийная переплавка»: проблемы и темы данного дискурса могут описываться и переосмысливаться на базе синергийной антропологии. Можно ожидать, что такая реконцептуализация дискурса, его представление под другим углом зрения, в других понятиях, окажется плодотворна для его развития. Но главная наша цель, как мы помним, более общего характера. Явления, изучаемые данным дискурсом, предстанут непосредственно как деяния главных реализаций существа Человек, как деяния онтологического человека, топологического человека (населяющего топику бессознательного) и виртуального человека. Дискурс примет антропологизированную форму, что и будет реализацией эпистемостроительных потенций синергийной антропологии.

В качестве примера опишем кратко, как изложенная метода проводится применительно к истории. Я прежде всего напомнил бы, что в исторической науке сегодня уже существует самый основательный опыт антропологизирующей трансформации исторического дискурса: это знаменитые историко-антропологические исследования Фуко. Такие его разработки как «История безумия», «История наказания», «История сексуальности» являют собой не что иное как антропологизацию истории: она явным образом предстает здесь как история человека, как процесс эволюции антропологических предикатов, антропологических практик и иных принадлежностей бытия человека. Подобная серия исследований сразу напрашивается на обобщение: кажется очевидным, что от прослеживания эволюции отдельных аспектов феномена человека надо переходить к дескрипции эволюции феномена в целом, т. е. к представлению истории как истории антропологических формаций, которые взаимодействуют друг с другом и сменяют друг друга в историческом времени. Фуко, однако, не сделал этого напрашивающегося шага. Его тексты оставляют у меня впечатление, что он не хотел двигаться в этом направлении — похоже, ему претило видеть реальность в элементе формальной упорядоченности, систематичности, законченности. В его мысли присутствуют какие-то негативистские, взрывные потенции… И тем не менее, его разработки самой логикою познания выводятся к неизбежности обобщения. Это видел отчетливо Делез, и в своей книге о Фуко он сделал-таки это неизбежное обобщение. В этой небольшой книге концепция истории у Фуко представлена, хотя и очень бегло, именно как история антропологических формаций, при этом понимаемых так же как в синергийной антропологии: как определенные динамические, энергийные формы. По Делезу, серия этих последовательно сменяющихся форм имеет следующий вид: форма-Бог, форма-Человек и форма-Сверхчеловек.

Выступая как эпистема, синергийная антропология в своем подходе к истории проводит практически те же общие принципы. При этом, возникающая трактовка исторического процесса может рассматриваться не только как антропологизация истории, но равным образом и как историзация антропологии. Мы замечаем, что антропология исторична. В любом историческом срезе из всех допускаемых Антропологической Границей формаций, которые образуют Человека, реализуются, конечно, не все и не в равной степени. Типично, чтобы какая-то из формаций являлась доминирующей, и исторический процесс представляется как история смены доминирующих формаций Человека. Это главная установка, которая уже присутствует у Фуко и Делеза и которую синергийная антропология вполне разделяет с ними. Кроме того, и Делез, и Фуко работают в энергийном дискурсе, и антропологические формации описываются на языке, относительно близком к нам. Но мы кардинально расходимся с ними в том, какие же и каким образом, на базе каких онтологических и эпистемологических парадигм следует выделять формации.

В нашем случае фундаментальных формаций всего три: Человек Онтологический, Человек Топологический и Человек Виртуальный. Но уже беглый взгляд на реальную историю говорит, что историческая реальность богаче этого набора всего из трех топик. Доминирующая антропологическая формация может быть совсем не из этого набора. трех главных. Взяв ранние эпохи истории и зная, что в эти эпохи доминирующим антропологическим отношением было отношение человек — Бог, мы можем, казалось бы, сказать, что доминирующей формацией для этих эпох был Человек онтологический. Но на поверку это оказывается не так. Взглянув ближе, мы видим, что человек совсем не сразу научился себя размыкать, сумел сформировать у себя парадигму размыкания. Несколько точнее, он очень не сразу развил артикулированные формы размыкания, соответствующие каждому из трех существующих механизмов размыкания, т. е. каждой из трех топик Антропологической Границы. Длительное время антропологическое размыкание осуществлялось в разнообразных слитных, сращенных прото-формах, а человек, хотя и имел своим формообразующим отношением отношение Человек — Бог (или «божественные силы»), однако был не Онтологическим, а «До-топическим» человеком. Лишь очень не скоро он выработал у себя парадигму онтологического размыкания, размыкания к Инобытию. Путем огромной работы разума, которую описывает Анатолий Валерианович в своих занятиях античностью, Человек достиг идентификации себя в бытии, разделил онтологическое и онтическое; и еще один значительный этап работы разума и религиозного сознания потребовался, чтобы сформировались христианская онтология бытийного расщепления и онтологическое размыкание к Инобытию.